Иисус: Возвращение из Египта

На лестнице, ведущей в туннель, Иосиф остановился. Он держал меня за руку. Иаков к тому времени уже ушел вперед.

К нам бежал тот слепой старик, только теперь глаза его стали темными и яркими. Он щурился, глядя то направо, то налево, потом заметил Иосифа.

Смотреть на старика было так же удивительно, как на воскрешение мертвого человека к жизни. В моей груди громко стучало сердце.

— Здесь был ребенок! — кричал старик. — Дитя! — Он оглядывал лестницу сверху донизу, всех людей, идущих по ней. — Мальчик двенадцати или тринадцати лет, — сказал он. — Я только что слышал его голос. Куда он пошел?

Иосиф покачал головой, подхватил меня сильными руками, перекинул через плечо и понес вниз по лестнице и в туннель.

Всю дорогу домой он не сказал мне ни слова.

Я хотел сказать ему слова моей молитвы, объяснить, что я молился всем сердцем, что я не хотел делать того, что делать нельзя. Я молился, я вложил все в руки Господа.

24

Последующие дни стали радостными и насыщенными для нашей семьи. Мы ходили на окропление в храм и искупались во второй раз, как положено. А в перерыве мы бродили по улицам Иерусалима, разглядывали драгоценности, и книги, и ткани, что продавались на рыночной площади, а Клеопа даже купил маленькую книгу на латыни, Иосиф же купил для моей мамы тонкого шитья, которое она потом сможет прикрепить к накидке и носить на деревенские свадьбы.

Вечерами в Вифании звучала музыка и даже устраивались танцы между стоянками.

И сама праздничная трапеза в вечер Песаха была замечательным событием.

Сам Иосиф надрезал шею ягненка, а потом священник и левит собрали кровь. Затем мясо зажарили, и в соответствии с нашими обычаями мы съели его с горькими травами и пресными хлебцами, которые напоминали нам о египетском плене и о том, как Господь освободил нас из него и провел через Красное море в Землю обетованную.

Пресные хлебцы мы ели потому, что, уходя из Египта, мы не имели времени печь дрожжевой хлеб; горькие же травы мы ели потому, что наш плен был горек; а ягненка мы ели потому, теперь были свободны и могли чествовать Господа, который спас нас. И это была кровь ягненка на дверных косяках израильских сынов, что заставила ангела смерти пройти мимо нас, когда ангел умертвил всех первенцев Египта за то, что фараон не отпускал нас.

И конечно, все мы в нашей маленькой общине не могли не видеть особого значения во всем этом, поскольку год назад и мы вернулись из Египта, пройдя через войну и страдания, и нашли Землю обетованную в Назарете, откуда мы с радостью пришли к храму Господню.

На следующий день, когда праздник закончился и многие паломники стали покидать Иерусалим, в нашей семье тоже задумались над тем, когда отправиться в обратный путь, и что надо еще сделать, и когда Старая Сарра будет готова к путешествию, и так далее. Я же отправился искать Иосифа, но не смог найти его.

Клеопа сказал мне, что Иосиф ушел вместе с моей матерью на рынок в Иерусалим. Теперь, когда народу в городе стало гораздо меньше, они хотели купить немного ниток.

— Я хочу сходить в храм и послушать учителей, что сидят в притворе, — сказал я Клеопе. — Мы ведь сегодня еще не уходим?

— Нет, сегодня мы никуда не пойдем, — ответил он. — Если хочешь пойти, то найди кого-нибудь из взрослых, чтобы проводил тебя. Один не ходи. — И он вернулся к беседе с мужчинами.

Так вот, за все это время Иосиф ни разу не заговорил со мной про того слепого человека. То, что случилось со старцем, напугало Иосифа. Я не знал этого, когда мы спешили вниз по лестнице в тот день, но потом подумал и понял.

И еще я не знал, заметил ли Иосиф, что я изменился. А я изменился.

А вот мама заметила это. Заметила, но не встревожилась. Ведь я не стал печальным. Я просто перестал играть с другими мальчиками. И еще, оттого что я видел теперь все другими глазами, я стал задумчивее, но вовсе не печалился. Я прислушивался к разговорам мужчин. Я уделял внимание вещам, которых раньше для меня вовсе не существовало. И большую часть времени я проводил в уединении.

Время от времени я испытывал соблазн разгневаться на тех, кто не говорит мне о том, что я хочу узнать. Однако стоило мне вспомнить нежелание слепого старика бередить в памяти «неописуемые» ужасы, я понимал, почему мне не рассказывают всего. Мама и Иосиф старались защитить меня от чего-то. Но так не могло продолжаться дальше. Я должен знать.

Я вышел к дороге, которая вела из деревни к храму. Там я встретил нашего родственника Иосифа, он с другими членами семьи как раз направлялся в храм. Он узнал меня и улыбнулся.

Я пошел вслед за ним.

Он оглянулся пару раз, окликая меня по имени, что удивило меня, и жестом приглашал присоединиться к их группе. Я приблизился, но все равно шел позади. Ведь я столько времени провел под открытым небом, а Иосиф бар Каиафа был в чистых белых одеждах, как и его спутники, тоже священники, скорее всего.

И тем не менее я делал так, как велел мне Клеопа: я шел с взрослыми. Я был не один.

Когда мы достигли Храмовой горы, я скользнул в нужную мне сторону.

Во дворе язычников народу было немного, и я впервые смог полностью оценить величественные размеры храма, изящество украшений. Все было именно так, как описывал Клеопа.

Но я пришел сюда не за этим.

Я прошел к Соломонову притвору, чтобы послушать учителей.

Их было несколько, рядом с некоторыми собралось много людей, рядом с другими — меньше. Но я искал очень старого человека, человека, который был бы морщинист и сед.

Побродив немного, я увидел самого старого здесь учителя. Он был худ, с глубоко посаженными блестящими глазами, с седыми прядями, выбивающимися из-под накидки, хорошо одетый. В кисточках на его одежде виднелись голубые нити. Вокруг него собралось довольно много мальчиков, большая часть которых была значительно старше меня.

Я стал наблюдать и слушать.

Старый учитель один за другим задавал вопросы жадно ловящим его слова слушателям. Он часто смеялся, и смех его был дружелюбен, но в то же время была в нем некая властность. Он говорил то, что считал необходимым. Он не тратил слов попусту. И голос его был чист, как у молодого мужчины.

Его вопросы походили на те, что задавали нам раввины в школе. Я подошел ближе и тоже стал отвечать. Мои ответы понравились ему. Он кивнул мне, приглашая сесть у его ног. Мальчики потеснились, давая мне место. Я даже не думал об Иакове. Я просто отвечал на вопросы учителя. Рав Берехайя хорошо обучил меня. И вскоре старый учитель стал спрашивать других мальчиков, чтобы и они имели возможность проявить себя.

Потом зазвучали трубы, возвещая вечернее жертвоприношение, и мы прекратили занятие, чтобы помолиться.

И вот настал момент, которого я ждал, хотя даже не знал четко, чего именно жду. Мое сердце часто забилось. Мальчики разошлись по комнатам, где они спали, или по домам, кто жил в Иерусалиме. А раввин пошел в библиотеку храма, и я последовал за ним вместе с еще несколькими мальчиками.

Библиотека оказалась очень большой, даже больше, чем библиотека Филона. В ней было несметное количество свитков, а еще стояли столы, за которыми, склонив головы, работали писцы. Когда вошел старый раввин, они встали из уважения к нему.

Но раввин прошел мимо них в собственный кабинет и позволил мне пойти с ним. Один из мальчиков всю дорогу расспрашивал его про Закон.

К их беседе я прислушивался лишь краем уха. У меня была другая цель.

Наконец я остался наедине с раввином. Он уселся за свой стол, и ему принесли чашку вина. В комнате зажгли лампы. Нас окружали полки со свитками. Пахло пергаментом, папирусом и горящим маслом. Если бы мое сердце не стучало так сильно, я бы внимательнее тут осмотрелся.

— Чего же ты хочешь от меня? — спросил старый учитель. — Ты долго ждал. Скажи, что тебе нужно.

Я помолчал, но мне в голову не пришло ни единой мысли, ни единой подсказки, что и как сказать. Тогда я решил начать с того, что уже знал: