Империя

— Это будет кошмар, — сказал Рут.

— Этого не будет, — сказал Рузвельт.

В проеме двери вновь возник Эйди.

— Полковник Рузвельт, адмирал Дьюи спрашивает, не согласитесь ли вы подвергнуться, — Хэй подумал, что сегодня Эйди по какой-то неведомой причине больше чем обычно крякает по-утиному, — некоему действу фотографического свойства, которое прозвучало вроде бы как — в нашем телефоне сегодня появились какие-то странные морские звуки, как в морской раковине, когда вы подносите ее к уху…

— Мистер Эйди абсолютно глух, — сказал Хэй, отворачиваясь от Эйди, чтобы тот не смог ни расслышать, ни прочитать сказанное по губам.

— Как же это прозвучало? — глаза Рузвельта заблестели. Он обожал все формы рекламы.

— Биограф, губернатор.

— Биограф? — удивленно переспросил Хэй.

— Так называются движущиеся фотографии, — объяснил Рузвельт, направляясь к двери. — До свидания, джентльмены.

— Не предпринимайте ничего, губернатор, — просияв, сказал Рут, — пока не услышите не подлежащий сомнению глас народа.

— Вы, — сказал Рузвельт, погрозив кулаком Хэю, — вместе с Генри Адамсом в ответе за этот издевательский иронический тон, который ничем не отличается от… желтой лихорадки, этот ваш нескончаемый цинизм, — и скрылся за дверью.

Хэй посмотрел на Рута.

— Тедди скорее забавен, чем глуп.

— «Нескончаемый цинизм», — засмеялся Рут. — Он приезжает в Вашингтон кандидатом в вице-президенты при поддержке Платта и Куэя, двух самых продажных политических боссов во всей Америке.

— Не сомневаюсь, он собирается их добродетельно предать во имя честного правительства и, разумеется, реформы…

— Признаюсь, предательство без цинизма это признак высшего политического мастерства, — задумчиво сказал Рут.

— И уж конечно, признак оригинальности. — Хэй направился к двери. — Мне нужно зайти к Майору.

— А мне пора приниматься за работу. — Рут открыл дверь и отступил, пропуская вперед старшего члена кабинета министров. Хэй задержался в дверях. Эйди сидел за столом спиной к ним и, следовательно, погруженный в непроницаемую тишину. Хэй повернулся к Руту.

— Вам известно, кого Майор хочет сделать вице-президентом?

— Только не говорите, что Тедди…

— Никогда. Он хочет, — Хэй следил за выражением лица Рута, — вас.

Рут остался безучастным.

— Меня хочет Национальный комитет республиканской партии, — сказал он, четко выговаривая каждое слово. — Не знал, что президент прислушивается к их мнению.

— Вот уж, нет.

— До следующего лета, — сказал Рут, — еще очень далеко, как и до вашего, не моего, двадцатого столетия.

За спиной Эйди Хэй заключил с Рутом пари на десять долларов, что новое столетие начнется первого января 1900 года, а не годом позже, как утверждал Рут.

Свадьба Каролины и Дела была отложена на год, до его возвращения из Претории. Да, она приедет в Южную Африку его навестить. Нет, она не хочет официальной помолвки. «Девушка делает это ради матери, а я сирота». Вот о чем они договорились в просторной карете, которой государственный секретарь пользовался в дни свадеб и похорон.

Под легким дождичком они пересекли площадь Фаррагут-сквер [98] и подъехали к дому на Кей-стрит, что принадлежал миссис Вашингтон Маклин, которая вместе со своей невесткой миссис Джон Маклин в качестве вице-королевы правила вашингтонским обществом, что было бы не под силу любой Первой леди, даже если бы она не была эпилептичкой. Старший Хэй решил не присутствовать на дневном приеме в честь дочери миссис Вашингтон Маклин, Милли, ставшей супругой адмирала Дьюи. Как глава демократической партии штата Огайо и владелец газеты «Цинциннати инквайерер», Джон Маклин, ныне зять адмирала, был бельмом на глазу администрации. Но Дел не видел оснований отказываться от приглашения, а что касается Каролины, то она сгорала от нетерпения познакомиться с мистером Маклиным, коллегой-издателем. Их пути в вашингтонских джунглях пока еще не пересеклись. Ведь Каролина была поглощена собственными проблемами все лето, оказавшееся, как и предупреждал кузен Джон, тропическим. Но к счастью, и Каролина сама этому немало поразилась, она превозмогла жару, как и обещала. Она не бежала в ужасе в Ньюпорт, штат Род-Айленд или в Бар-Харбор, штат Мэн. Огнедышащий сезон она делила между Джорджтауном и Маркет-сквер и в середине июля заметила, что город стал чисто африканским. Президент удалился на озеро Шамплейн. Члены конгресса разъехались по домам, а добропорядочная публика сбежала на прохладные северные курорты. Но она никогда еще не получала от Вашингтона такого удовольствия. Первым делом надо было вникнуть в дела газеты. Юридическое маневрирование Хаутлинга и кузена Джона шло своим чередом. Стратегия Хаутлинга состояла в том, чтобы дело вообще не двигалось — и оно не двигалось. А тем временем Тримбл обучал Каролину газетному делу, которое имело очень малое отношение к новостям, и еще меньшее — к бизнесу, если иметь в виду прибыль. Правда, тираж понемножку начал расти, благодаря отважному подражательству Херсту. И «Пост», и «Стар» посылали репортеров взять у нее интервью, но она отказалась с ними говорить.

В городе, где власть основывается на известности, ее считали эксцентричной особой — богатая молодая женщина наперекор правилам играет в газетного издателя. Ее не огорчало то, что о ней пишут. Теперь она знала не понаслышке, что написанное в газете никогда не следует принимать всерьез. Возможно она не имеет представления о том, как обеспечить газете успех, но она по крайней мере научилась читать газеты. К тому же Тримбл обнаружил неожиданный, хотя и неподдельный интерес к коррупции городских властей, и хотя Каролина сомневалась, что эта тема представляет значительный интерес для публики, она поощряла его к разоблачению как можно большего количества преступлений. Одновременно она всякий раз бурно радовалась, когда из реки вылавливали тела красавиц, зачастую буквально истерзанных в клочья в порыве преступной страсти. Теперь она экспериментировала с живыми младенцами, выброшенными на помойку, особенно после того, как ее попытки вызвать сочувствие горожан к брошенным собакам и кошкам кончились неудачей.

— Сколько ты, по-твоему, продержишься? — спросил Дел. Прямо перед ними на постаменте восседал отлитый в металле адмирал Фаррагут с подзорной трубой на коленях. Дальше, за пределами площади, на Кэй-стрит показался дом Маклинов.

— О, надеюсь бесконечно долго. — Их карета пристроилась в хвост длинной вереницы экипажей перед особняком на Кэй-стрит.

— Но ведь газета теряет большие деньги?

— Фактически она приносит крохотную прибыль. — Она не объяснила, что эту прибыль приносят визитные карточки, и сейчас, когда приближается новая сессия конгресса, заказов стало поступать больше, чем обычно. — Да к тому же я делаю это для развлечения, самой себя и других.

Дел изо всех сил попытался не нахмуриться и вместо этого скосил глаза. Каролина уже знала все гримасы его лица, их было немного, и почти все ей нравились. После своего дипломатического назначения он стал держаться более уверенно и даже смело. Он был копией своей матери.

— Ты находишь в этом городе массу преступлений. — Дел старался говорить нейтрально. — Читателям это, по-видимому, нравится.

— Да, здесь совершается много преступлений. Однако по существу, — Каролина нахмурилась, уже не впервые при этой мысли, — какая разница, рассказываешь ли людям о том, что в самом деле происходит вокруг, или игнорируешь реальную жизнь города и просто описываешь деятельность правительства так, как оно этого хочет?

— Ты реалистка. Прямо-таки как Бальзак или Флобер…

— Скорее, как Херст. Херстовский реализм заключается в том, чтобы все выдумывать, потому что он хочет завладеть всем, и если вы выдумали подробности убийства или войны, то тогда это уже ваше убийство, ваша война, не говоря уже о ваших читателях, вашей стране.

— Вы тоже выдумываете?