Владимир Мономах

Наутро Олег повёл свою дружину на приступ: верные себе половцы наблюдали за боем руссов со стороны.

Несколько часов длился бой, но Мономах отбил все попытки тмутараканской рати взять город. Много Олеговых людей было постреляно из луков, выжжено смолой и кипятком, многие разбились, упав с приступных лестниц. Поредела и дружина Мономаха, но держаться ещё было можно. Однако Владимир по опыту прошлых войн знал, что как только силы его ослабнут и как станет ясно, что дружина Олега вот-вот ворвётся в город, — половцы двинутся первыми, и тогда будет разгром и пожар города, половцы уничтожат всё на своём пути, полонят жителей, разграбят их пожитки.

Восемь дней держался в осаде Мономах, но на девятый день решил оставить Чернигов, чтобы зря не проливать кровь людей, не подвергать город опасности. К тому же и выхода у него так и не нашлось. Враги прочно обосновались около Чернигова. Было видно, что Олег не уйдёт от города, пока не вернёт себе отцовский стол. Утром в стане Олега появился гонец от Владимира, который предлагал осаждавшим мир с условием, что Олег и половцы свободно пропустят Владимира Мономаха, его семью, близких — его бояр и дружинников с семьями в Переяславль. Мономах давал обещание принять переяславский стол и оставаться мирным Чернигову. Олег согласился.

Вот как описал в «Поучении» Владимир Мономах свой выход из Чернигова: «Сжалился я над христианскими душами и сёлами горящими и над монастырями и сказал: «Пусть не похваляются язычники!» — а отдал брату отца его стол, а сам перешёл на стол отца своего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми ж жёнами. И облизывались на нас половцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля».

На самом выходе из города Мономах увидал Олега. Тмутараканский князь сидел на тёмном коне, червлёный плащ покрывал его плечи. На голове играл в солнечных лучах знакомый золочёный шлем. Олег внимательно смотрел вниз на землю между ушами лошади и, пока Мономах с дружиной проезжал мимо него, так и не поднял глаз. Вплотную к Мономаху ехали, готовые прикрыть его своими телами, старшие дружинники — Ставка Гордятич, ушедший с Владимиром из Киева и теперь покидавший Чернигов, Ольбег и Фома Ратиборовичи, сыновья старейшего Всеволодова боярина Ратибора, другие близкие люди. Рядом с Мономахом ехала Гита, жалась к нему поближе, но сидела в седле всё такая же прямая, стройная, сжав тонкие губы до ниточек, внимательно вглядывалась в тмутараканскую рать, в окруживших их половцев, рядом в сёдлах же ехали дети — Изяслав, Святослав, Ярополк, Вячеслав, дядька-пестун держался возле маленького Юрия [22]. Дети пугливо озирались но сторонам, тревожно переглядывались.

Молча, не поднимая глаз, проехал мимо Олега и Мономах.

Началась новая жизнь в Переяславле.

Прежде Мономах заезжал сюда ненадолго как правящий черниговский князь, как могучий властелин всей Руси, посмотреть на город своего детства, повидаться с Ростиславом, отдохнуть после очередного лихого удара по половцам. Город в те годы жил полной жизнью, кипел строительством; митрополит Ефрем месяцами не выезжал из Переяславля, откуда он ушёл на киевскую митрополию. Молодая Ростиславова дружина вливала в город дерзкую яростную силу. И весь он был под стать своему юному князю — молодой, растущий, дерзкий, грозный.

Сейчас же Мономах не узнал Переяславля. Город словно одряб, постарел, ссутулился. Уже несколько лет не подновлялись его строения, и многие из них пришли в упадок, жителей стало мало. Лишь несколько человек вышли навстречу князю на улицы города. Монастыри и слободы в округе стояли сожжённые и ограбленные, люди из них разошлись по городам и весям. Вся Ростиславова дружина полегла на берегу Стугны, потонула в её жёлтых водах, иона да в плен, и теперь в городе едва ли находилось несколько десятков воинов. В недавние половецкие приступы Переяславль обороняли в основном смерды и ремесленники. В скорбной наготе лежали и окрестные поля, посевы на которых были уничтожены тучами саранчи, обрушившимися на Русь, В киевской и черниговской землях смерды с трудом, но взрастили хлеб после её набегов, здесь же таких сил не нашлось. Жители вынимали из амбаров последнее зерно, город из-за постоянных половецких нашествий оставался долгое время без соли — все пути на Волынь, откуда везли соль по русским городам, оказались перенятыми степняками.

Но жить в городе было можно. В целости стояли новые мощные каменные стены детинца, крепкими выглядели земляные и дубовые валы, окружавшие город. Взять Переяславль по-прежнему было непросто. За это время город не выгорел, стояли в исправности колодцы. На исходе педели задымила трубой каменная баня — гордость переяславцев.

Как и прежде, Мономах начал с главного — с войска.

С собой Владимир привёл из Чернигова около ста всадников. Это были воины, закалённые в сечах, прошедшие с ним по Волыни и польским землям, гонявшиеся за половцами но берегам Сулы и Трубежа, бившиеся под Стародубом, Юрьевом и Красным и вынесшие его из волн Стугны.

Немедля гонцы поскакали в Ростов к Мстиславу. Много Мономах не просил, но требовал от сына, чтобы прислал пять десятков конных от Ростова и Суздаля, вместе взятых.

Послал Владимир людей к Святополку объявить ему, что он, Мономах, перешёл на княжение в Переяславль и готов теперь вновь принять на себя первый удар со стороны дикого поля. Поэтому он просил у великого князя помощи оружием, железным припасом, людьми из тех, что служили ещё Всеволоду Ярославичу и ему, Владимиру, и готовы прийти к нему в Переяславль. Им же он обещал и золото, и ткани, и скот — всё, что собирался отнять у половцев.

Через несколько педель ещё до осенней распутицы первые обозы пришли из Ростова и Киева, и жизнь в Переяславле сразу ожила. Зашевелились кузнецы и оружейники. Денег на оружие ни князь, ни его дружинники не жалели. Пришли в Переяславль и первые купеческие караваны из Киева и Чернигова — теперь переяславские сторожи вновь были выдвинуты в поле, и купцы могли спокойно передвигаться между городами, потому что сторожи берегли их от мелких половецких выходов, о крупных же предупреждали заранее, и дороги сразу же пустели, жители запирались за городскими стенами.

Зима 1094/95 года прошла спокойно, если не считать новых известий о Евпраксии. Первые же санные караваны привезли из Киева вести о том, что сестра Мономаха обретается в Италии, вдалеке от мужа.

Враги Генриха IV, наконец, организовали похищение Евпраксии Всеволодовны из Веронского замка, где она охранялась слугами императора.

И потом на соборах в Констанце и особенно в Виченце в присутствии четырёх тысяч церковников и тридцати тысяч мирян, собравшихся под открытым небом, она, не щадя себя, рассказала о всех мерзостях мужа. Люди, поражённые, слушали самоистязания молодой женщины, молились. Евпраксия, несмотря на видимые свои грехи, была даже освобождена от епитимьи, потому что собор признал, что к греху её принуждали тяжелейшим насилием.

В ту пору Евпраксии едва исполнилось двадцать пять лет.

Прошло несколько месяцев жизни Мономаха в Переяславле, и город быстро возродил свою военную мощь. Там была создана пусть ещё небольшая, но хорошо сбитая дружина. День за днём шли сюда обозы с ествой и питьём, с припасами, оружием и людьми из Ростова, Суздаля, Любеча.

Любеч Мономах сохранил за собой, и теперь эта крепость грозно стояла посреди русских земель, неся верную службу своему хозяину. Здесь Мономах нередко останавливался, объезжая свои огромные владения. Более двух тысяч вёрст надо было проскакать ему, чтобы побывать во всех своих крупных городах, и он неустанно, день за днём сбивал в единый мощный хозяйственный, и военный кулак свои обширные владения.