За землю Русскую

Положив ложку, гость кивнул в знак благодарности и задремал. Васюк тоже прилег было на лавку, но скоро вскочил.

— Миша, куда мы его? — показал на заснувшего.

— На Ладогу, к воеводе, — ответил Михайло. — Отдохнет, и проводим.

— Отпустить бы, бог с ним!

— А ты узнал, кто он? — усмехнулся Михайло. — На воеводском дворе авось найдется, кто спросит, с чем, с каким товаром явился молодец из-за моря?

— Я не пойду с ним, Миша, — заранее отказался Васюк. — Может, тать он, вор…

— Сам провожу, — сказал Михайло и начал переобувать намокшие лапти.

Глава 10

Дуют ветры с запада

Тучею ходит воевода Семен Борисович. Рыбаки с Ижоры на пути в Новгород остановились на Ладоге переждать бурю. От них пошел слух: неспокойно в заморской Кареле. Будто бы на море, вблизи от берегов Руси, видели ладьи шведского войска.

Семен Борисович не поверил ижорянам, но слух о походе шведов все же встревожил воеводу. В порубежном полку у Семена Борисовича до полусотни ратников. Нападут шведы, как напали прежде при посаднике Нежате, — не устоять ладожанам против большого войска. Разорят и сожгут город. И помощи ладожанам ждать неоткуда. Княжая дружина в Новгороде невелика, князь молод, не бывал в походах… Семен Борисович накричал на рыбаков, выгнал их с воеводского двора, но покоя не обрел. На ранних сумерках прилег было он отдохнуть, и только смежил глаза — его разбудили.

— Из сторожевого городка за порожками ратник Михайло привел иноземца, — сказал слуга воеводе. — Бурей ладью иноземную бросило на скалу. Михайло с Васюком взяли гостя из воды…

— Кто таков? — при вести об иноземце Семен Борисович забыл о сне. — Торговый гость аль иной?

— Не ведаю, осударь, — замялся отрок. — По-нашему не разумеет. Михайло сказывал: поминал-де гость Новгород.

Прежде чем допустить к себе иноземца, Семен Борисович велел отыскать в городе или на посаде кого-нибудь, кто понимал бы иноземную речь. На воеводский двор привели одного из давешних рыбаков с Ижоры. Семен Борисович вышел к нему. В белой холщовой рубахе, таких же портках, заправленных в кожаные сапоги с загнутыми вверх носками, рыбак стоял у крыльца. Он был на голову выше воеводы; светлые прямые волосы падали ему на плечи, а угрюмое выражение лика как бы говорило, что молодец опасается: не спросил бы воевода, почему в ночь не отплыли из Ладоги?

— Как зовут тебя, паробче? — полюбопытствовал воевода.

— Никифором, — ответил рыбак.

— Сказывают, разумеешь ты, Никифоре, молвь иноземную? Можешь ли сказать слово с иноземцем и передать по-нашему то, что от него услышишь?

— Может, смогу, может, нет, осударь-воевода. В тамошних краях одни говорят так, другие этак… Бывало, у себя принимали мы иноземных гостей и сами ходили за море. Говорить с тамошними приходилось. Дозволь попытать!

Семен Борисович велел позвать иноземца. Когда тот остановился перед воеводой, рыбак что-то сказал гостю. Гость оживился. Он быстро залопотал, показывая при этом на себя, на окружающих. Замолчав, он выпрямился, лицо его приняло гордое выражение, словно не иноземным гостем, а господином стоял он перед воеводой.

— Что он молвил? — спросил Семен Борисович рыбака.

От напряжения, с каким рыбак слушал чужую речь, лицо его покраснело. Не спеша, запинаясь, но все же передал воеводе, что чужеземец не торговый гость, а крестоносного шведского войска рыцарь, что стоит ихнее войско в земле Суми, что он, рыцарь, послан из замка Обо правителем шведским Биргером к новгородскому князю.

— А в чем посольство его — не сказывает, о том-де откроюсь князю, а здесь просит не спрашивать, — закончил рыбак пересказ чужой речи.

— Как зовут лыцаря? — спросил воевода.

Рыбак передал слова воеводы гостю, тот ответил.

— Лыцарь Карлсон, так сказал он, — перевел рыбак.

— Карлсон… Эк его, не выговоришь натощак, — усмехнулся Семен Борисович.

Появление шведского посла сильнее, чем давешний слух, встревожило воеводу, однако Семен Борисович и виду не подал; он позвал посла к столу и велел Никифору быть там же: слушал бы и пересказывал речи воеводы рыцарю, а речи рыцаря воеводе. За трапезой в воеводской гридне лились мед и мальвазея. Семен Борисович только махал руками, когда гость заговаривал о дороге. Рыцарь захмелел. Пришлось нести его на руках в боковушу и уложить на перину.

Семен Борисович, как только рыцарь покинул гридню, мигом протрезвел. Отослав всех, он ушел к себе в горницу и что-то долго-долго писал на пергамене. Закончив писание, он свернул грамоту, привесил к ней свою печать положил свиток за образ на божнице, потянулся и, позвав отрока, велел сказать Андрейке, чтобы тот готовил коня; закончив все эти дела, вышел на крыльцо.

Тихо. Ветром разнесло облака, и в небе ярко блестят рассыпанные по темно-синей тверди светлые горошины звезд. С крыльца видно раскатную воротную стрельницу — тяжелое двухъярусное строение, сложенное из тесаных каменных плит и булыжин. Стрельница как бы начинала собою и замыкала неправильный четырехугольник городовой стены. Семен Борисович спустился вниз и пошел к воротной, но, не дойдя, передумал, направился в людскую палату.

В людской темно. Жирничек в углу мигает тускло и неровно. Пламя его вздрагивает то ли от ветерка, забегавшего в открытый волок оконницы, то ли от храпа, раздававшегося в людской. Семен Борисович присмотрелся. На лавке, положив под голову тегилей, спит Михайло. Семен Борисович потрогал его:

— Вставай-ко, паробче!

Михайло открыл глаза. Несколько мгновений взгляд его бессмысленно блуждал по стенам. Узнав воеводу, ратник вскочил.

— Что велишь, болярин?

Семен Борисович наказал ратнику, чтобы он, как только минет ночь, отправлялся к себе в городок, зорче смотрел за Волховом.

— Пусть зверь не пробежит, птица не пролетит без твоего глазу, — наказал он. — Ветер нынче на Ладоге неспокойный, коли что — загодя подай весть. Ладьи торговых гостей пропускай беспрепятственно, а если будут в большом числе и людны — дай о том весть на воеводский двор.

— Буду так делать, осударь-воевода.

— То-то! Смотри, Михайло, на тебя, на умельство твое надёжа.

Из людской Семен Борисович вернулся в гридню; там ждал его Андрейка.

Не много прошло времени с той поры, когда Андрейка прибыл на Ладогу, но в загорелом, окрепшем юноше нелегко стало признать боярича, который недавно еще без дела жил за батюшкиной спиной. Казалось, голова его никогда не знала иного убора, кроме шелома, а плечи не носили иной одежды, кроме кольчатого бехтерца. Смело смотрит Андрейка навстречу воеводе.

— Готов ли конь, Ондрий?

— Готов, осударь-воевода.

— Добро.

Семен Борисович подвинул к себе чашу, отпил глоток, поставил чашу, вытер бороду.

— Скачи, Ондрий, — начал Семен Борисович, — прямыми дорогами, не задерживаясь, на Великий Новгород, грамоту мою передай князю Александру Ярославичу.

Семен Борисович сходил к себе в горенку, принес оттуда свиток с вислой воеводской печатью.

— Возьми! — протянул он свиток Андрейке. — Пуще очей своих храни сю грамоту — зело важны в ней вести. А на словах, если спросит тебя князь, обскажи все, что слышно у нас, на Ладоге, о свеях и о том, что гостит у меня свейский посол. Спьяну хвастал-де посол воеводе, будто свей начали поход на Новгород. Понял, Ондрий, что указал тебе?

— Исполню, как велено, осударь-воевода.

— Начнет светать, садись на коня и — с богом! Будешь на Новгороде — батюшке своему, болярину Стефану, поклон от меня отдай, да сам-то не гуляй долго в городе, — предупредил напоследок воевода. — Как ответ будет — скачи на Ладогу. А то ведь, — воевода усмехнулся, — мало ли на Новгороде лебедушек белых…

Глава 11

В хоромах Стефана Твердиславича

С полудня Стефан Твердиславич сидел на совете господ в Грановитой. Наступал уже вечер, когда боярин медленно, тяжело дыша и отдуваясь, возвратился в свои хоромы. Якунко, открывая ворота, передал весть, что в хоромы прибыл с Ладоги боярич.