Я все еще влюблен

Д’Эстер помолчал, явно огорченный решительностью отказа.

— Пойми, Карл, иначе я не могу, — нарушил молчание Энгельс.

— Видишь ли, — Д’Эстер озадаченно развел руками, — ты слишком приметная фигура, и все обратят внимание на твое неучастие в деле, оно покажется странным.

— Ты меня не совсем понял. Я не говорил о полном неучастии. Я буду принимать участие, и, может быть, довольно активное, но я не хочу занимать официальных должностей. Охотников до них здесь сейчас хватает. Я не хочу ничем связывать себя, как связал в Эльберфельде, ибо это восстание, как ты понимаешь, не наше, не пролетарское восстание…

— Но нужно, теперь же нужно хоть какое-нибудь доказательство твоей доброй воли. Напиши, например, статью, цикл статей для нашей правительственной газеты.

— Я подумаю.

— Нет, я тебя очень прошу, очень.

Д'Эстер так настойчиво уговаривал, что Энгельс не только согласился, но и сразу после его ухода сел писать. Статья получилась решительной, страстной. Намеренно идеализируя положение, желая внушить читателям жажду борьбы, Энгельс изобразил Баден и Пфальц энергичными, сплоченными легионами, готовыми сражаться «на стороне, свободы против рабства, на стороне революции против контрреволюции, на стороне народа против государей, на стороне революционной Франции, Венгрии и Германии против абсолютистской России, Австрии, Пруссии и Баварии».

Статья появилась в правительственной газете «Вестник города и деревни» на другой день, третьего июня, и вызвала множество толков. У большинства руководителей восстания и членов правительства она породила двойственное чувство: с одной стороны, им, конечно, было лестно увидеть себя столь могучими врагами контрреволюции; с другой — это их пугало, ибо на самом деле они были совершенно неспособны на героические акции, готовностью к которым их наделял Энгельс. Из этих двух чувств страх оказался гораздо сильнее. Поэтому в большинстве своем они были крайне недовольны статьей, хотя открыто никто ничего ее автору не возразил.

Энгельс сразу написал вторую статью, еще более решительную и горячую. Принес ее в редакцию и попросил главного редактора прочитать тут же, в его присутствии. Тот долго отнекивался, ссылаясь на занятость, но автор был настойчив. Читал редактор медленно, вдумчиво, то и дело возвращаясь к уже прочитанному тексту. Наконец он чуть отодвинул статью и поднял глаза на Энгельса.

— Статья написана прекрасно! — сладким голосом провозгласил редактор, и Энгельс сразу понял, что он не хочет ее печатать. — Ваш слог, которым восхищается вся Германия, здесь проявился во всей своей силе.

— Ну так напечатайте ее хотя бы как образец стиля, — усмехнулся Энгельс.

— Да, но… как бы это выразиться? Статья получилась слишком возбуждающей. Тут надо кое-что поправить, убрать, смягчить.

— Я ничего делать не буду.

— О, я могу взять эту работу на себя!

— Ни в коем случае. В моей статье все должно быть моим до последней точки. Верните мне статью.

— Но, господин Энгельс… Дело не безнадежно!

Энгельс протянул руку, взял статью, поднялся и вышел.

Через два часа к нему прибежал Д’Эстер, которому сообщили о конфликте в редакции.

— Что случилось? — бросил он с порога.

— То самое, о чем я тебе говорил, — почти равнодушно ответил Энгельс. — Они уже испугались меня и не чают, как отделаться.

Д’Эстер взял со стола статью и быстро пробежал ее, неуверенно сказал:

— Но, может быть, все-таки ты кое-что поправил бы?

— Так и быть, поправлю! — Энгельс взял статью и медленно стал рвать ее на мелкие части.

— Ну, как хочешь, — вздохнул Д’Эстер.

Энгельс собрал клочки бумаги, положил их в пепельницу и поджег.

— Ты знаешь, кого я тут сегодня встретил? — вдруг весело сказал он. — Иосифа Молля! Ведь это мой старый друг. Он только что прибыл и уже отправляется завтра в Пруссию с очень важным поручением. Он хочет привезти оттуда канониров для вашей армии.

— Опасная затея. Кто это ему поручил? Начальник генерального штаба?

— Да, он — Техов. Конечно, очень рискованно, но надо! Канониров у нас особенно не хватает.

Энгельс вытряхнул пепел в окно, поставил пепельницу и вдруг заговорил взволнованно и быстро:

— Я так устал от ваших хитроумных борцов с их безмятежной манерой делать революцию, мне так осточертели их двусмысленности и уловки, что меня неодолимо потянуло к старому верному товарищу. Мне просто необходимо побыть в обществе этого смелого, цельного и решительного человека. Иначе, ей-богу, я и сам покроюсь тут плесенью. Я поеду с ним…

— В Пруссию?

— Нет, я только провожу его до Кирхгеймболандена.

— Но это же на самой границе с Гессен-Дармштадтом! Это опасно. В любой час туда могут нагрянуть войска генерала Пёйкера и схватить вас. Мало тебе того, что почти в тех краях ты уже был только что арестован!

— Ну, это было все-таки в самом Гессене, а теперь я границу не перейду.

Д’Эстер вытащил из кармана газету и протянул Энгельсу.

— Взгляни-ка. Это все та же «Кёльнская газета», за которой я теперь регулярно захожу в казино. Вот тут.

Энгельс нашел указанное место и стал читать. Это был приказ о розыске его и еще нескольких товарищей по эльберфельдскому восстанию. За обер-прокурора приказ подписал прокурор Эльберфельда господин Эйххорн. «На основании распоряжения королевского судебного следователя о приводе следующих лиц, — читал Энгельс, — настоятельно прошу все гражданские и военные власти, которых это касается, принять меры к розыску лиц, приметы которых описаны ниже и которые бежали, чтобы скрыться от следствия, начатого против них по поводу преступления, предусмотренного статьей 96 Уголовного кодекса, и в случае поимки арестовать и доставить их ко мне, а именно: 1. Фридриха Энгельса…» Дальше шло описание примет.

Д’Эстер внимательно наблюдал за выражением лица друга. Оно оставалось умеренно-любопытствующим. Не дочитав до конца, Энгельс вдруг бросил газету на стол и изобразил на лице гнев:

— Негодяи! Я подам на них в суд! Это самая настоящая диффамация!

— Что такое? — удивился Д’Эстер.

— Да ты только посмотри, что они написали! «Рост пять футов шесть дюймов», — с тем же наигранным негодованием он округлил глаза.

— А что?

— Как что! Надо было написать восемь дюймов. Они украли у меня два дюйма, целых пять сантиметров!

— Не валяй дурака, Фридрих, — засмеялся Д’Эстер. — Дело серьезное.

— На свете нет ничего серьезнее репутации человека. Они меня опозорили. Этот прокуроришка думает, что если контрреволюция побеждает, то с нами можно делать все что угодно. Я вызову его на дуэль и убью.

— Хорошо, я согласен быть секундантом. А пока я прошу тебя в поездке с Моллем все время крепко помнить, что тебя разыскивают, что твои приметы обнародованы и сели тебя схватят, то пощады не жди.

— Не пуган меня, не путай. — Энгельс успокоительно похлопал друга по плечу. — Приметы мои уже публиковались прошлой осенью, кстати, в той же газете, и меня уже разыскивали, ловили и арестовывали.

— Пойми, время было несколько иным!

— Это ты прав, — опять поддался шутливому тону Энгельс. — Прошлый раз мой рост был указан верно. Тогда они еще не дошли до такой наглости, чтобы урезать у революционера два дюйма роста. А теперь…

Глава двенадцатая

В ПУТЬ СО СТАРЫМ ДРУГОМ

Рано утром в простой крестьянской повозке, предоставленной военным комендантом города, Энгельс и Молль выехали в Кирхгеймболанден. Им предстояло проехать километров тридцать пять — сорок почти прямо на север. Большая часть пути пролегала по горной лесистой местности. У обоих друзей за поясами торчали пистолеты, а на дне повозки, под соломой, лежали еще и сабли. Волонтер-возница имел карабин, правда, несколько заржавленный.

С самого начала июня, вот уже вторую неделю, во всем Пфальце и Бадене, во всей Южной Германии стояла жара. И она тотчас давала себя знать, как только повозка выезжала на открытое место. Но впереди всегда зеленел лес, и потому ездоки не слишком сетовали на солнце.