Три времени ночи
Три времени ночи читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— И повыносливее вас… — начал было Боден, но осекся. Он чуть не потерял самообладание, а все потому, что не ожидал от простой бабы, не умевшей, по всей видимости, ни читать, ни писать, иного сопротивления, кроме жалоб, нытья, заверений в своей невиновности, от которых она быстро бы отказалась, начни он угрожать или обещать поблажку. Ему приходилось приспосабливаться, применять другую тактику. Теперь в нем говорил политик, правовед, тем более что победа была ему обеспечена. Достаточно было одного его слова, чтобы призвать стражника, и Жанна будет уничтожена или подвергнута пытке. Одно то, что он не пользовался своей властью (ему претило бы поступить иначе), свидетельствовало о его превосходстве, думал Боден. Этот допрос не более чем развлечение, необременительное развлечение.
— Вы читали Ветхий завет?
— Я не умею читать, — сказала Жанна (она говорила неправду).
— Но вам известны какие-нибудь эпизоды, отдельные места из него?
Не совсем уверенно она ответила «да». Бабка рассказывала ей кое-что, но она запретила учить внучку грамоте (Жанна научилась читать позже, много позже).
— Очень любопытно, — удовлетворенно отметил Жан Боден (и взял это на заметку). — А почему она запретила?
— Считала, что женщине, тем более крестьянке, не подобает знать грамоту, — немного поколебавшись, ответила Жанна. Тут она вступала на ненадежную почву. Что выудит из ее слов этот добродушный на вид человек в меховой шапке, строчивший что-то мелким убористым почерком?
— Может, она считала также, что это возбудит подозрение?
Жанна молчала. Она была не столь глупа, чтобы в запрете Сары не почувствовать заранее обдуманного замысла, который должен был сослужить Жанне добрую службу. Доверяя бабке, Жанна подчинилась запрету и никогда не училась грамоте специально, хотя и различала некоторые слова и буквы. На Сару Жанна не сетовала, негодовала она на других, на всех тех, кто был готов сделать ей зло, обнаружь она какое-то превосходство над ними.
— Ваша мать умела читать?
— Не знаю.
— Как, вы не знаете, умела ли ваша мать читать? Но вы ведь видели ее иногда с книгой в руках.
— Я думаю, она смотрела картинки.
— Какие картинки?
— Цветы…
— Вы, наверно, хотите сказать, травы, лечебные травы, чтобы делать снадобья, например настои от лихорадки?
Он разговаривал с ней, то и дело возвращаясь к уже сказанному, повторяя то же самое, но в других выражениях, чтобы было понятнее, как с ребенком, со строптивым учеником, на которого решено воздействовать лаской, лаской подвести его к последнему испытанию — к костру. Почувствовав это, Жанна пришла в волнение:
— Я не такая дура, чтобы не понять, о чем речь. Я говорю про цветы. Что такое лечебные травы, я знаю.
— Знаете? Это, конечно, ваша бабка научила вас разбираться в лечебных травах.
И он записал: наследственный характер занятий колдовством очевиден. Рецепты, а возможно, и состав ингредиентов передаются от матери к дочери. Жанна немного растерялась.
— В деревне все знают травы.
— Ваша дочь тоже знает?
Жанна вздрогнула. Ее дочь! Она вспомнила Вербери, вспомнила Мари, которая подчинилась, поступила так, как Жанне советуют поступить сегодня: к вящему удовольствию жителей Вербери, она с готовностью приняла смерть, очистив всех от греха, сознавшись во всем, в чем ее обвиняли, — из-за этого ее, Жанну, выгнали из единственного места, где у нее был хоть какой-то шанс прижиться. Жанна не даст себя провести, нельзя допустить, чтобы Мариетту (девочку звали Мари, а не Сарой — вещь странная, — сама Жанна затруднилась бы объяснить такой выбор. Как и Жанна, девочка больше походила на свою бабку, чем на мать. Однако в характере маленькой Мари было больше твердости, она меньше витала в облаках, была более нежной, но и более пылкой; глядя на нее, Жанна иногда вспоминала, как она прощалась в лесу с Жаком, разбойником и крестьянином, мечтавшим о городе далеко в Германии или в другой стране, где восторжествовала наконец справедливость)… Нельзя допустить, чтобы Мариетту выгнали, заклеймили, заставили скитаться по свету, как Жанну. Эта мысль вывела Жанну из оцепенения, задев единственное уязвимое место в ее душе.
— Если только кто-нибудь из сельчан показал ей травы, — сказала она после некоторого молчания.
— При вас она никогда не называла растения в вашем или соседском саду, никогда не готовила настой из растений, бальзам?
Он тщательно подбирал слова, говорил «настой», «бальзам», а подразумевал «приворотное зелье», «колдовское снадобье».
— Использовала ли она белену, белладонну, рябину, волчий корень?
— Вы человек ученый, мсье, я же ничего этого не знаю, — ее изумление выглядело так естественно. — Леба… как вы сказали? Это все из Ветхого завета?
Снова еле заметный жест нетерпения выдал Бодена.
— Вы утверждаете, что вам неизвестны эти растения?
— Нет, рябину я знаю, но разве из нее делают настой?
— Да, делают, — для тех, кому желают зла, — сурово произнес Боден.
— Мне и в голову такое не приходило, мсье.
Она поняла, как ей следует защищаться: мне, мол, и в голову не приходило, впрочем, вам виднее… По своему опыту она знала, что им всем — даже тем, кто к ней не обращался, — хотелось иногда прибегнуть к такому средству. Умирают так быстро, так легко, столько бывает непонятных эпидемий, никому не ведомых болезней. И если мой отец, муж, компаньон… Ничего удивительного не случится. Все мы смертны. Видит Бог, он славный человек (она женщина благочестивая) и не попадет в ад, а это самое главное. Столько людей в эту самую минуту прощаются с жизнью. Перчатки, отвар, ночная рубашка — вещи обычные и никаких подозрений не вызывают. Устройте мне это, что-нибудь безболезненное, пусть он умрет как бы сам собой, не сразу (дайте ему причаститься на страстной неделе, дайте ей отпраздновать рождество) и без лишних мучений. Такие славные люди! А для раскаяния у них останется целая жизнь. Можно будет совершить паломничество, получить отпущение грехов — вещь, столь же удобную, как их меховая одежда… Но от Сары, читавшей Ветхий завет, Жанна знала, что Господь не простит. Он страшен, ревнив, у него озера из огня… И Жанна бережно прижимала к себе деньги, полученные от людей, обреченных на вечные муки.
Ей было достаточно представить себе человека, с отрешенным видом сидевшего перед ней, в аду, чтобы обрести силы глядеть ему в лицо и ничего не бояться. А вы, вы сами хоть раз помыслили об этом? Конечно, только помыслили, вы ведь не убийца. Однако они тоже не убийцы. Это ведь не взаправду — яд в рубашке, игла в фигурке из воска. В это верят и не верят. Они говорят себе, что ничего не выйдет, не получится; в тот момент, когда льется яд, когда они приносят рубашку, они уже не испытывают ненависти. Чашка… белье… — это только для вида. Однако все сбывается на самом деле. На следующий день недомогание: простуда, резь или лихорадка, из тех, что занесла сюда солдатня. По виду. Потом они искренне оплакивают свои жертвы. Всех их ждут озера огня и серы, головокружительное падение и пламень, пламень, пламень. И меня, конечно, тоже, но я это знаю. Там мы будем вместе, там мы будем равны, тогда и наступит справедливость, но не на земле (не в городе, где пьют, едят, согреваются, а может, даже пляшут и поют, как надеялся Жак, бедный безумный Жак), а в аду. Если, разумеется, ад существует… И тебе тоже пришла в голову эта мысль!
Наглость это или глупость? Боден колеблется. Конечно, недооценивать противника не следует, но и переоценивать ни к чему. Простая деревенская колдунья может с помощью дьявола приобщиться к знаниям, открытым великим умам, таким, как Кардан, Агриппа; кроме того, женщине свойственно коварство, она ускользает, подобно змее, и, подобно змее, подкрадывается и жалит. «Нет, я никогда об этом не думал». Надо же, его, Бодена, человека добропорядочного, смеет обвинять какая-то нищенка. Может, правда, столь резкий отпор задел его тщеславие. Ненавидел ли он когда-нибудь? Нет, ведь это чувство скорее приличествует животному. Однако, вполне вероятно, женщина и есть самое настоящее животное.