Непокорный алжирец

— Ахмед на свободе?!

Мустафа качнул головой.

— Нет пока. Но, бог даст, нынешней ночью будет на свободе.

Мустафа рассказал, что через посредство одного владельца табачной лавки удалось подкупить начальника тюрьмы, в которой содержится доктор Решид. Но есть затруднение: за освобождение доктора начальник требует очень много — триста тысяч франков. Такие деньги сразу не найдёшь. Малике и не подумала о том, сколь велика сумма: что такое триста тысяч, когда решается судьба Ахмеда? Она беспокоилась о другом: не обманет ли тюремный начальник? Разве можно сейчас положиться на военных?

— Нет, — сказал Мустафа, — не обманет. Он там не один, их целая группа. Чувствуют, что положение шаткое, вероятно, перейдут на сторону генерала Рамадье. А пока, пользуясь случаем, хотят подработать. Мы у них уже тридцать винтовок купили. И ещё будем покупать… — Мустафа вдруг запнулся. — Только вы, пожалуйста, не говорите об этом никому! Я рассказываю, потому что верю вам…

Малике знала, что Мустафа как-то связан с партизанами. Недавно отец кричал, проклиная его. Может быть, именно поэтому она верила парню.

— Кто хочет дать деньги для освобождения Ахмеда? — спросила Малике. — Полковник Халед?

— Что вы! Откуда у полковника такие деньги? Он всё своё состояние давно отдал на дело революции! Все понемножку дадут, вот и…

— Тот человек придёт сегодня? — прервала его Малике.

— Да.

— Когда?

— В девять вечера.

— Что ты будешь делать до этого времени?

— Что мне делать… Остаётся взывать к аллаху и спать здесь. Днём невозможно даже выйти на улицу…

— Не спи. Я скоро вернусь!

Девушка стремительной походкой вышла за дверь. Она ещё не знала, у кого попросить денег, а ноги уже сами несли её к матери. Только она может помочь, верила Малике, только мама, больше никто.

Фатьма-ханум была у себя.

— Ты куда собралась, дочка? — ласково спросила она. — Гулять, что ли?

— Голова что-то болит, мама… — Решимость её пропала, и девушка не знала, как начать разговор.

— Не думай ни о чём, — посоветовала Фатьма-ханум, — от судьбы не уйдёшь. Помолись. Или книжку почитай… Ты не слышала новость? Полковника Франсуа выкрали из тюрьмы!

— Кто выкрал? — встрепенулась Малике.

— Кто ты думаешь, его же люди и выкрали. Теперь ещё больше шуму будет. Как бы все старания бедного генерала не пошли прахом, — говорят, военные целыми полками переходит на другую сторону.

Малике, решившись, подсела к матери.

— Мамочка, у меня к тебе просьба. Не рассердишься?

— Ну что ещё?

— Не рассердишься, скажи? Поможешь мае?

— Какая от меня помощь требуется?

— Очень важная, мамочка.

— Что-нибудь с Ахмедом связанное?

— Да… Его можно освободить!

— Кто это тебе сказал?

— Человек один приходил, из Касбы. Но для этого надо триста тысяч франков.

На лицо Фатьмы-ханум набежала тень.

— Триста тысяч?..

— Да, мама.

— И ты пришла ко мне за такой скромной суммой?

— Не говори так, мама! — воскликнула Малике. — У отца же есть деньги… Ну дайте моё приданое!..

— А ты что, нищей жить собираешься?

— Не нужны мне деньги, если… Мама, ну что ты говоришь! Нельзя же не помочь близкому человеку!

— Не болтай глупостей, дурочка! С каких это пор он стал тебе близким?!

Малике вскочила, но Фатьма-ханум удержала её.

— Не горячись, дочка. Денег у меня нет, у отца и просить нечего… — раздумчиво проговорила она.

Отчаяние отразилось на лице Малике, она хотела что-то сказать, но мать движением руки остановила её.

— Разве что драгоценности… Только кому их продать? Никогда не занималась этим…

— Чем ты не занималась? — У порога стояла Лила. Увидев серьёзные печальные лица, она виновато улыбнулась. — Я, кажется, не вовремя… Простите!

— Ах нет, ты как нельзя кстати, — обрадовалась Малике. Она повторила свой рассказ, сопровождаемый вздохами совершенно растерявшейся Фатьмы-ханум.

Лила задумчиво посмотрела на Малике.

— Ты уверена, что они не подведут?

— Уверена! Об этом не беспокойся.

— Тогда найдём деньги.

— Где?..

— Достану… Хотя бы у того же Шарля, — с весёлой решимостью произнесла Лила. — Он же предлагал доктору пятьсот тысяч франков. Ахмед отказался, а я возьму.

— Так Шарль и даст тебе деньги для Ахмеда! Представляю, как он его ненавидит.

— Дурочка, это уже моя забота. Для Ахмеда не даст — для меня даст. Хотя бы… в память о Фернане. Как-никак, а… — она не договорила и отвернулась.

Трудно сказать, как Лила относилась к смерти своего возлюбленного. После той ссоры из-за Ахмеда она не порвала с Фернаном, но и не хотела, даже боялась встречи. Впрочем, избежать свидания не составляло труда: генералу последнее время было не до любовных утех. Сейчас, когда Фернана не стало, Лила испытывала какое-то грустное облегчение: сам собой разрубился этот узел, исчезла двойственность в её душе. И всё-таки… И всё-таки у Лилы было ощущение утраты и одиночества.

Малике облегчённо вздохнула:

— Спасибо тебе, Лила. Большое спасибо. Ты хорошая… Добрая…

Спрятавшись за большим деревом, Мустафа ждал, когда появится доверенный человек, тот самый «итальянский торговец». Мустафа хорошо отоспался днём, однако, долгое ожидание утомляло, или, может, от духоты, но он то и дело зевал.

Шёл уже одиннадцатый час ночи, а итальянец не показывался. Мустафа начал тревожиться, не случилось ли несчастье. Но тут послышались шаги и знакомый прокуренный кашель. Мустафа вышел из своего убежища.

Они молча пожали друг другу руки. «Торговец» сунул в карман толстый пакет и, оглядываясь по сторонам, негромко заговорил:

— Майору передай: всё остаётся, как условились. С оружием получилась небольшая заминка — помешал побег полковника Франсуа. Сейчас без пропуска лично от коменданта въезд и выезд машинам после захода солнца воспрещён. Но это долго не протянется, дела у мятежников — хуже некуда. После полудня Сулье появился в городе — вроде бы назначен вместо Ришелье. — Итальянец помолчал и, вспоминая, добавил: — Оружие, предназначенное для Туниса, отправлено… Денег ровно триста?

— Ровно, — сказал Мустафа. — Майор очень вас просил, чтобы поосторожнее были, а то они ещё могут подложить свинью.

— Не подложат, не на тех напали! Плохо, что состояние доктора тяжёлое, на ногах стоять не может. Печени, что ли, приступ был.

— Врут, мерзавцы! Отводили свою подлую душу!

— Я тоже думаю, что врут.

Мустафа нащупал в кармане пиджака маленький конверт:

— Эх, чуть не забыл! Вот возьмите, передайте доктору.

— Что это?

— Письмо…

Малике вздрогнула, как от толчка и широко открыла глаза. Скоро два часа ночи, а Мустафы всё нет. Он обещал прийти после девяти с доброй вестью. Она устроилась ждать в столовой на диване: подвинула поближе торшер, включила все четыре лампочки — чтобы не уснуть, взяла книгу. Читалось плохо, она то и дело посматривала на часы. Пробило девять, потом — десять, потом — одиннадцать. Мустафа не возвращался. И Малике, устав от нервного напряжения, неожиданно и крепко уснула. Проснулась в отчаянии. Конечно же, всё проспала, дура! Мустафа наверно приходил и снова ушёл. Остаться в доме он не может. Соня несчастная! Она ругала себя, а сердце обливалось тоскою, ныло нестерпимой болью, что не подвластна ни врачам, ни лекарствам.

Малике подошла к окну, толкнула створки. На улице моросил мелкий тёплый дождик. Было темно, и лишь кое-где смутно просвечивали пятна фонарей.

Она припала головой к оконной раме и глубоко вздохнула. «Ахмед!.. Где ты, Ахмед?..»

Ночь отвечала невнятными шелестами: шепелявил скороговоркой дождь, мерно плескалось море. А по его чёрной неспокойной воде торопился на восток нефтяной танкер, в каюте которого лежал без сознания Ахмед Решид.

Куда забросит тебя ветер судьбы, Ахмед?!