Тропой чародея

— Ты жив, брат! А где Святослав?

— Там, — показал мечом в темноту Изяслав.

Они объединили свои силы, ударили по центру половецкого войска, рассекли его, теряя многих и многих своих воев. «Альтское поле, — думал, то вскидывая, то опуская меч, Изяслав. — Проклятое кровавое поле. Здесь брат убил брата. Неужели ты станешь могилой для меня и моей дружины?» Ему не хотелось умирать. Сегодня, сейчас, у него было такое состояние души, когда остро хотелось жить. В небе прокололись первые рассветные звезды, а бой все не утихал, звенел, лязгал, кричал, захлебывался предсмертным хрипом. Изяславу и Всеволоду удалось прорубить себе дорогу в половецкой стене. Они вырвались в вольную степь с немногочисленным отрядом уцелевших переяславцев и киян, помчались к Днепру. «Только не плен», — думал Изяслав, пригибаясь к конской шее, нещадно погоняя коня. Сбоку от себя он увидел игумена Феодосия. Святой отец мчался на коне, держа в левой руке большой золоченый крест. Игумен был в длинном черном одеянии, босой. Темно-русую бороду распушил ветер. Они глянули друг на друга.

— Далеко ли едешь, князь?! — выкрикнул игумен, выкрикнул, казалось, с насмешкой.

— В Киев, святой отец. Как и ты, — ответил Изяслав и отвернулся.

Надо было как можно быстрей оторваться от погони, иначе половцы на плечах отступающих могли с лета ворваться в Киев. Домчались до Днепра, в простых рыболовных челнах переплыли на правую сторону. Всех коней пришлось бросить. Воевода Коснячка хотел прирезать их, чтобы не достались Шаруканам, но Изяслав не разрешил — пожалел, да и времени на это не было. Кони ржали вслед.

— Неужели Святослав погиб? — с тревогой и печалью взглянул на великого князя Всеволод. Он любил братьев, и мысль, что одного из них уже нет в живых, огнем обжигала душу.

— Помолимся, — только и сказал Изяслав. Великий князь вдруг почувствовал такую слабость и вялость, что повалился на дно лодки. Из ноздрей хлынула кровь.

— Что с тобой, брат?! — в отчаянии крикнул Всеволод.

Воевода Коснячка уже стоял на коленях возле великого князя, зачерпывал шлемом из Днепра воду, прыскал на лоб и щеки. Из всех, кто переправлялся на другой берег, один воевода все еще жил отгремевшим боем, остальные старались быстрей забыть о нем, как забывают ужасный сон.

«Растоптали дружину степняки, — думал воевода. — Щитами дружина заслонилась от стрел, но Шарукан пустил одичавших коней. По шестеро в ряд приказал связать коней и каждому воткнул в ухо тлеющий пучок ковыля». Коснячке было тем более обидно, что как раз этой ночью ему приснился сон, который, судя по всему, предвещал русичам победу. Виделось во сне воеводе, будто прибежал из степи огненноглазый белый жеребчик, громко заржал, посмотрел умными, как у людей, глазами, стукнул яростно копытом, и там, где пришелся удар, родничок забил. «Попей воды, воевода», — сказал белый жеребчик и исчез, как будто его и не было.

— Агаряне — это божья кара, — говорил, сидя в соседнем челне, игумен Феодосий, говорил так, чтобы слышали все, кто, убегая с Альтского поля, плыл по реке. — Карают небеса Киев за мягкость нашу к поганцам-перунникам, за слабую веру нашу.

Изяслав, как ни старались, не приходил в себя. Тайком привезли его в Киев на княжеский двор, и только здесь ромейские лекари вернули ему дыхание и память. Великий князь тотчас же приказал собрать ближайших бояр.

— Кто в городе? — с лихорадочным блеском в глазах спросил он.

— Смута и крик на Подоле, — ответили бояре. — Подходят с Альты разбитые полки. Один вой принес в Киев свою отрубленную руку и всем показывает. Бабы голосят. Со всех сторон, как звери, стекаются холопы и смерды. Твой брат счастливо добежал до Чернигова и оттуда шлет тебе проклятия.

— Шлет проклятия? — поморщился Изяслав и заметил, как у младшего брата Всеволода радостно засверкали глаза.

— Святослав жив! — воскликнул Всеволод. — Слава всевышнему! Слава Христу!

Он горячо перекрестился. «И это мои братья, — с глубокой печалью подумал великий князь. — Один проклинает меня, а другой радуется, что тот, кто меня проклинает, живым и здоровым добрался до своего гнезда».

Среди других бояр Изяслав вдруг заметил Чудина.

— Где твой брат? — спросил у него.

— Брат? — удивился Чудин неожиданному вопросу. — Он здесь, — и махнул рукой: — Тукы, иди сюда!

Подошел боярин Тукы, с достоинством поклонился великому князю. «Они похожи, как две стрелы в колчане у половца. И мысли у них одинаковые, — посмотрел на беловолосых братьев Изяслав. — Я не сомневаюсь, что и мысли у них одинаковые».

— Что бы ты хотел мне посоветовать, боярин? — мягко спросил он у Чудина.

— Убей Всеслава, — без запинки проговорил Чудин, и стоявший рядом с ним Тукы согласно кивнул головой. — Возле его поруба собираются воры и вероломцы. Ты много потеряешь, если сегодня же не убьешь полоцкого князя.

— Вурдалака надо уничтожить, — сказал Тукы.

— Слыхал? — обратился к воеводе Коснячке Изяслав.

Тот пошевелил седоватыми густыми бровями, и это означало, что он все помял и что полоцкий князь живым из поруба не выйдет. И тут на княжеском дворе послышался гул человеческих голосов, пронзительные крики. Бояре переглянулись. Коснячка торопливо подбежал к окну.

— Что там? — спросил Изяслав.

Вместо ответа воевода распахнул окно. Великий князь положил десницу на серебряную рукоять меча, быстрым шагом подошел к окну, глянул сверху вниз. Человеческое море — сотни голов! — увидел он. Злые разгоряченные лица.

— Чего пришли, кияне? — миролюбиво, однако с дрожью в голосе спросил он, обращаясь не к кому-либо в отдельности, а ко всему этому морю.

— Коней дай! Мечи дай! — закричали снизу.

«Подножная пыль, трава, — брезгливо подумал о крикунах великий князь. — Не знают, с какой стороны влезть на войского коня, а дерут глотку». Но он заставил себя улыбнуться, так как на дворе становилось все беспокойнее, подходили все новые, еще более разъяренные толпы.

— Почему убежал с Альтского поля? — кричали чернорукие ремесленники, корабельщики, какие-то женщины в лохмотьях. — Почему половцам дорогу на Киев открыл?

— Богу видней, — попробовал успокоить особенно рьяных Изяслав. — Дал бог поражение, даст и победу. Молитесь, кияне, и Христос не оставит Русь в беде.

Он хотел сказать что-то еще, но ему не дали, угрожающе зашумели, замахали руками:

— Трусливый пес!

— Лежебока!

— Ты наших детей голыми на снег пустишь!

Не успел великий князь проглотить эти злые, оскорбительные выкрики, как кто-то снизу швырнул в него крупную репу. Репа ударилась в оловянный переплет окна, отскочила. Холодным соком Изяславу обрызгало щеки. Он отшатнулся, задрожал всем телом. Гнев и страх бушевали у него в душе.

— Воевода! — закричал великий князь. Но Коснячки на сенях уже не было. «Сбежал, — догадался Изяслав, и от этой догадки защемило на сердце. — Что же будет со мной и с моей семьей?» Он знал расположение и доброту киян, однако и хорошо знал, что безумный гнев днюет и ночует на Подоле. «Все кости мои растаскают!» — с ужасом подумал великий князь, и тут взгляд его наткнулся на Феодосия.

— Что делать, святой отец? — рванулся к нему, ища спасения.

На вопрос Феодосий ответил вопросом:

— Какая польза человеку, если он завоюет весь мир, но погубит душу свою? Выйди, князь, со святой иконой на двор, мирным словом успокой крикливых, отцовским взглядом уйми злых.

— На какой двор? — сердито посмотрел на игумена боярин Чудин. — Неужели ты не видишь, что там собрались воры и разбойники. Поезжай, князь, в свое село Берестово, а оттуда шли гонцов к ляшскому королю Болеславу.

— Я поеду в Берестово, — сразу согласился Изяслав. Он завернулся в плащ, опустил голову, стараясь ни на кого не глядеть, быстро пошагал к выходу.

Тем временем на княжеском дворе уже пролилась первая кровь. В сопровождении огромной толпы заявился вой, привезший с Альтского поля свою отрубленную в бою руку. Он всем ее показывал и кричал:

— Смотрите, кияне, на страдания мои, на кровь мою! Половцы уже за Днепром! Они никого не пощадят!