Под знаком змеи.Клеопатра

Октавия присутствовала при этих переговорах. Собираясь отплыть на восток с оставшимися судами — их было еще сто восемьдесят, — Антоний взял жену с собой. Однако когда они по пути сделали остановку на Коркире [48], он вдруг стал уговаривать ее вернуться в Италию, объясняя, что осенью! поездка морем связана с риском, а ей надо быть осторожней, ведь она ждет ребенка. И вообще, это вовсе не увеселительная прогулка, а начало нового военного похода против парфян.

Вы можете спросить, откуда я знаю, что сказал император своей жене, и я охотно объясню вам. Мне сообщил об этом Алекс, когда мы встретились с ним в Антиохии. Он рассказал и много другого, но об этом позже, чтобы не нарушать хода событий.

Антоний отплыл с Коркиры в Селевкию, которая служила портом для города Антиохии, расположенного в некотором отдалении от побережья. Оттуда он послал в Александрию гонца, причем им оказался не кто-нибудь, а его друг и доверенное лицо Гай Фонтей Капито.

Он прибыл в Египет сырым октябрьским днем и тут же был допущен к царице. Сразу после разговора с послом царица велела собраться всем своим друзьям, как если бы речь шла о праздновании какого-нибудь триумфа. Она была вполне довольна полученным известием. На это могут возразить, что требование приехать в Антиохию могло означать и что-то негативное. Ведь вполне возможно было, что Антоний объединился с Октавием в Таранте и заключил тайное соглашение о захвате Египта и лишении царицы власти. На это указал осторожный Протарх.

— Я позволю себе высказаться немного резко, пусть это даже рассердит тебя или лишит меня твоей благосклонности. Ты не видела Антония вот уже четыре года, он женился на сестре Октавия и мог совершенно изменить свои взгляды. Он может писать тебе красивые письма, чтобы ты считала себя в полной безопасности, но, когда ты приедешь в Антиохию, он прикажет тебя схватить, чтобы твоей царственной персоной украсить в Риме свой триумф. Тебе не приходила мысль о чем-нибудь подобном?

Клеопатра спокойно выслушала эти подозрения, не выказав ни малейшего признака гнева. На ее красивом умном лице мелькнула улыбка, и она погрозила пальцем своему визирю.

— Протарх, Протарх, ты ведь знаешь, что только старым друзьям я позволяю высказывать подобные подозрения. Ну а теперь, я спрашиваю вас всех: кто еще согласен с ними? Как ты, Гиппо?

— Протарх заботится о тебе, и в одном я согласен с ним: когда хотят захватить или сохранить власть, часто прибегают к таким старым испытанным средствам, как хитрость, предательство и коварство. Из всех здесь присутствующих — за исключением царицы, конечно, — я знаю императора лучше всех, и он должен был бы сильно измениться, если теперь вдруг выбрал одно из названных средств. Конечно, над этим мог потрудиться Октавий, но я просто не верю, чтобы Антоний мог погубить мать своих детей. Если бы в Риме затевалось что-то против нашей царицы, он скорее прислал бы предупреждение, чем приглашение.

Я сказал так не из желания угодить царице, но потому, что действительно был убежден в этом.

Клеопатра, вопреки своей обычной осмотрительности, казалось, разделяла мои взгляды.

— Это начало новой эры! — воскликнула она, и ее серые глаза сверкнули. — Если Ирод думает, что царский титул дает ему право на всю Палестину, то он ошибается! Я не хочу осуждать римский сенат и триумвират, но считаю, что они несколько переборщили, объявив царем Иудеи сына какого-то неизвестного вождя арабского племени. Теперь, когда он женился на Мариамне и получил доступ ко двору, он распоряжается, как тиран, который ни перед кем не обязан отчитываться. Какого-то Ананеля, происходящего из совсем не знатного рода жрецов, он назначил первосвященником, потому что тот послушен ему и, как собака, готов выполнить любую его команду. И Рим это допустил! Друзья мои, я обещаю вам, что позабочусь о том, чтобы поставить Ирода на свое место. Он должен почувствовать и понять, что между им, выскочкой, и царицей из древнего священного рода Птолемеев лежит пропасть, которую не в силах преодолеть даже всемогущий Рим.

Да, в тот вечер она много говорила, наша царица, и все мы объясняли это тем, что она была обрадована известием из Антиохии. Весь двор охватило радостное нетерпение, сборы были поспешными — ведь император ждал. На этот раз царицу должны были сопровождать все ее друзья. На время своего отсутствия она назначила диойкетом одного из немногих своих старых придворных. В будущем она часто так поступала, и я даже не могу перечислить имен всех ее министров и заместителей. Ее выбор всегда был очень удачен, никто из них не обманул и не предал ее.

Я разыскал Гектора, моего брата и шурина, а также Деметру, мать Аспазии, и в нескольких словах рассказал им о своих планах. Они впервые услышали, что наша семья уже давно существует только на папирусе. По виду Деметры сразу ясно было, что она считает свою бедную дочь обманутой неверным мужем.

— Прежде чем ты выскажешь свои подозрения, Деметра, я сразу хотел бы сказать, что здесь не замешана другая женщина, потому что ты, может быть, захочешь сосчитать всех проституток, с которыми я побывал, но твоя дочь сама давно принуждала меня к этому. Я даю Аспазии свободу, пусть найдется мужчина, которому удастся то, что не вышло у меня. Но я хочу сохранить своего сына. До тех пор, пока Аспазия живет с вами, вы можете воспитывать ребенка, а когда я вернусь, я буду регулярно навещать Герофила и, когда ему исполнится семь лет, позабочусь о его образовании.

Аспазия, казалось, была рада своему возвращению в родной дом. На прощанье она сказала мне:

— И не забывай, Олимп, что ты, как и прежде, женат! Я твоя жена и останусь ею!

— Разве ты когда-нибудь была ею? — возразил я.

Жена Салмо между тем была беременна, и я предложил

ему остаться в Александрии до рождения ребенка.

— Ты всегда можешь последовать за мной, ведь до Антиохии всего несколько дней пути.

Нет, этого он не захотел и разыграл перед своей женой верного слугу. Однако я полагаю, что на его решение в не меньшей степени повлияли любопытство и жажда приключений.

Книга II

Наш отъезд и путь до Антиохии остались в моей памяти одним сплошным праздником — праздником, который продолжился и в роскошной сирийской метрополии. Да, этот город может сравниться с Александрией, Эфесом или Римом. С моим родным городом у него есть нечто общее: своим возникновением и расцветом он также обязан одному из полководцев великого Александра. В данном случае это был Селевк Никанор. Он велел основать город на левом берегу Оронта, в нескольких милях от портового города Селевкии и назвал его именем своего сына Антиоха. Его преемники перенесли туда свою резиденцию. Однако подлинного расцвета город достиг, только когда Сирия стала провинцией Рима, а Антиохия — ее столицей. Этот город построен на речном острове, улицы его так же, как и в Александрии, пересекаются под прямым углом, а перекрестки украшены великолепными триумфальными арками. На севере города расположен бывший царский дворец, сейчас там живет римский наместник. Неподалеку от дворца находится необыкновенно красивая Базилика, построенная Юлием Цезарем.

Это трехэтажное, украшенное колоннадой здание служит городу местом собраний, там проходят также заседания суда. Перед ним возвышается бронзовый монумент диктатора. Внутри статуя богини Рима — поменьше, но зато из чистого золота — свидетельствует о славе и могуществе этого государства.

Юлий Цезарь действовал очень мудро, оставляя по себе добрую славу и в провинциях. Из этого теперь извлекаем выгоду мы все — и прежде всего его преемники и наследники Октавий и Антоний. Но и мы, союзники, тоже купаемся в лучах его славы.

Наше прибытие в гавань Селевкию и въезд в Антиохию были гораздо менее пышными, чем несколько лет назад в Тарсе. Объяснение этому простое: в Тарсе, столице довольно незначительной провинции Киликии, встреча Клеопатры и Антония, представших в образе Исиды и Диониса, была чем-то совершенно необычным, главным событием года.