Русская корлева. Анна Ярославна

Возбужденный Пьер Бержерон, принимая подарок от Ярослава Мудрого, воскликнул:

— Сии драгоценные дары — отныне лучшее мое достояние!

Наконец все приготовления к дальнему путешествию завершились. Довольный епископ Готье бережно упаковал мощи и крест святого Климента в холсты, уложил их в ларь и поставил его в своей колеснице. Он и каноник-канцлер Анри ни на минуту не оставляли без присмотра свой драгоценный клад. Княжна Анна милостиво отказалась от мощей в пользу французов и была довольна: Готье больше не пытался узнать, как россиянки нашли мощи.

— Нам с тобой, Настена, не будет досаждать этот въедливый пастор.

— Ты мудро поступила, княжна, сбросив заботу с плеч, — улыбаясь, сказала Анастасия.

Душевное состояние Анны как-то незаметно для нее самой изменилось, и она с нетерпением ждала день отъезда из Киева. Ей надоели суета и толчея, кои лишали ее покоя и будоражили дух. Оказалось, что сотням горожан — вельможам и простым людям — нужно было попрощаться с княжной. К ней приходили те, с кем она училась в школе при Десятинном храме, и родители тех детей, кого она учила при храме Святой Софии. С Анной жаждали проститься многие священнослужители, кои считали ее самой благочестивой верующей. А однажды к ней пришли отец и мать Яна Вышаты и поклонились ей в пояс. Анна увела их от глаз придворных в свой покой, там и поговорила с ними.

— Мы приехали из Любеча, чтобы молвить слово любви за нашего Янушку, — сказал отец Яна, богатырскую стать коего унаследовал сын. — Ведомо нам, что вы были любы друг другу. Да хранит тебя Всемогущий Бог многие лета, доченька.

— Я не забыла Янушку. Нас свела с ним судьба, и мы были счастливы. Спасибо, что вы приехали и милостивы ко мне.

Родители Яна прослезились. И Анна вместе с ними уронила горькую слезу.

Встречи-расставания навевали на Анну многие грустные воспоминания, и она наконец пришла к Ярославу и сказала:

— Родимый батюшка, все уже готово к отъезду и завтра проводи меня в дальний путь.

— Да уж пора, — согласился Ярослав. — Вот только думаю: великую ли дружину тебе дать?

Анна и сама о том думала, да сочла, что ей не нужна большая ратная сила, а отважилась попросить две сотни воинов, кои были бы при ней во Франции.

— Ты, батюшка мой, дай под мое начало двести ратников. Да поставь над ними Анастаса. Они же останутся и во Франции со мной. Ежели ты проявишь такую милость, то я и на чужой земле буду как дома.

— Так и сделаю, любая. Дам тебе надежную опору. И подберу я тебе витязей один к одному. А пойдете вы через дружественные земли, и большая военная сила там ни к чему.

И великий князь сдержал свое слово, подобрал лучших, рослых воинов, коим во Франции будут дивиться.

В тот же день Анна во второй раз в жизни «споткнулась» о свою любимую Анастасию. Та была грустна и молчалива.

— Что с тобой? — спросила Анна уже перед самым сном.

— Не ведаю. Мне бы радоваться, а я печалуюсь.

— Вот уж право. Говори же, поделим твою печаль.

— Ты забыла, Ярославна, что я мужняя семеюшка. Вот и понесла… Да не ко времени. Думала очиститься, да ведь Анастас то поймет за урон семье.

— И верно сделает, что не поймет. И что же не ко времени? Останешься здесь, родишь, а там, глядишь, через год прикатишь ко мне с сынком или доченькой. — Сказав так, Анна все-таки почувствовала боль в груди.

Анастасия посмотрела в глаза Анне и увидела ее смятение. Голову нагнула, подумала, что больно ранила княжну, сказала:

— Ты не печалься. Я, однако, соберусь с силами и поеду с тобой. Возьмешь ли ты Анастаса — вот о чем горюю.

— А об этом не следует горевать, — отозвалась повеселевшая Анна. — Без Анастаса нам с тобой и ехать нельзя. Ему над воинами стоять. И поведет твой Анастас две сотни воинов во Францию. Тому воля великого князя.

— Слава Богу, что все так хорошо получается, — улыбнулась Анастасия. — А то я уж думала…

— И не думай. Все у тебя будет лепо, товарка. Я повезу тебя в мягкой колымаге, и ты со своим чадом не колыхнешься в ней.

И наконец морозным февральским днем, уже в преддверии марта, весь Киев и сотни русичей из других городов вышли провожать в путь свою любимую княжну, ее спутников и две сотни воинов. Благовестили колокола, священники вынесли чудотворную икону Киевской Божьей Матери и благословили Анну. Ярослав и Ирина расстались с дочерью далеко за Киевом, в степи. Братья умчали домой лишь к ночи. На пустынном пространстве остались те, кому следовало достичь Франции. Последние дни февраля выдались благодатными, и через просторы Руси обоз Ярославны, купцы и ее воины проехали без ветров и снежных заносов. На отдых останавливались в селениях, а иной раз в рощах и даже в лесах, когда они потянулись вдоль пути. За проводника был Пьер Бержерон. Он прошел этим путем трижды и даже шутил: «Я как по парижским улицам хожу — все здесь знакомо». Пользуясь тихой погодой, Анна часто садилась на коня, как говорила, чтобы размять косточки. К тому времени верховая езда приносила ей наслаждение и она была умелой наездницей. Одевалась она тогда в ратную одежду. Кафтан, подбитый мехом, меховая шапка, теплые штаны и сапожки на меху выдры преображали княжну, она становилась воином и с удовольствием проводила в седле полные дни. Правда, иной раз сожалела, что нет рядом с нею Настены. Да тут уж ничего не поделаешь, той надо было беречься.

И вот уже мартовским днем Русь подступила к чужому рубежу. Вошли в Ужгород, еще Ярославов город. А за рекой Тиссой лежала Богемия, дружественная русичам держава, но все-таки не своя. Остановились путники в городе. И в первую ночь Анне не спалось. Как ни пыталась она отвлечься от грустных размышлений, они неотвязно одолевали ее. Она прощалась с тем, что ей было дорого, — с родимой землей, и страдала о том. Ведь она уезжала в чужую, неведомую державу. Только честолюбие отца заставило ее дать согласие на супружество с французским королем. Господи, а ведь на русской земле было столько достойных ее внимания князей, бояр, воевод, с кем она связала бы судьбу без сожаления и сумела бы прожить многие годы без душевной маеты о родине! Правда, за полгода, что прошли со дня сватовства, и сама Анна ощутила в себе некое новое движение. Ей было лестно стать королевой: не быть же ей ниже сестер! Потом, узнав, что собой представляет Франция, и крепко запомнив наставления отца, Анна почувствовала желание что-то сделать для этой бедной страны, для ее народа, дабы облегчить его тяжелую долю. Постепенно это желание высветилось, стало не расплывчатым, а очерченным, как месяц в полнолуние. А после похода в Корсунь и всего там пережитого Анна уже знала, какое место она займет рядом с королем Франции. Она поверила в свои силы и в то, что в состоянии быть равной среди государственных мужей державы, а может быть, оказаться и впереди них.

Но, примеряя одно и отвергая другое, Анна все-таки сдерживала свое честолюбие. Оно могло завести ее далеко и породить вокруг не друзей, а недругов. Того она не хотела. Из рассказов Бержерона она помнила, что представляло собой окружение короля. Да, ни у коннетабля графа Гоше де Шатайона, ни у других военачальников не отнимешь военного дара. И канцлер Жан де Кошон был умен и хорошо помогал Генриху в управлении государством. Как встанешь над ними? Может быть, она найдет, в чем придворные вельможи слабы, и дополнит их. Может, они не хотят знать, чего жаждут их подданные, какой жизни ищут.

Постоянно находясь вблизи отца и ведая о всех государственных делах и заботах великого князя, Анна хорошо знала, почему россияне любили своего государя. Причина была одна: интересы русского народа всегда ставились великим князем выше личных интересов. Исподволь Ярослав и ее учил тому же. Но, соглашаясь с отцом во всем, что касалось государственного устройства, Анна не могла принять его совет по поводу веры. Он сказал ей накануне отъезда:

— Ты, дочь моя, обретаешь новую землю. Не ведаю, вернешься ли когда в родимые края. Но память о них береги. Без того не прожить. И вере отцов не изменяй. Ты — православная христианка. Твой будущий супруг — католик и в вере, надо думать, тверд. Так сказал мне епископ Готье. Но и тебя прошу сохранить верность православию. Ничто не заменит тебе нашей молитвы, наших канонов, нашей прелести церковных служб, а паче всего христианского милосердия. Оно превыше, чем в любых других верах.