Маяковский

Так кто ж такой - Ленин?

На этот вопрос полнее, ярче, поэтически выразительнее Маяковский ответит в поэме «Владимир Ильич Ленин» и в поэме «Хорошо!». Здесь он лишь подступает к образу Владимира Ильича и заключает стихотворение очень важным признанием:

Как видно из этих строк, политическая, классовая, партийная позиция Маяковского не оставляла места никакой двусмысленности. Это-то как раз и приводило в бешенство некоторых «не вычищенных», не упускавших случая досадить поэту, вывести его из равновесия, скомпрометировать любым способом. Маяковский в борьбе с этой накипью был прям и определенен. Это в устных выступлениях он мог одной репликой сразить неосторожно вступившего с ним в спор подбросившего «ехидный» вопросец недоброжелателя. В стихах же масштаб, и - размах во всю мощь, убийственный удар по дряни, ибо - «страшнее Врангеля обывательский быт». «Дрянь пока что мало поредела», - напомнит он, хорошо понимая, как трудно «переделать» жизнь.

«Не вычищенные» мешали Маяковскому напечатать «Советскую азбуку» - политические эпиграммы. Эта вещь была напечатана в пустующей типографии Строгановского училища самим Маяковским, которому помогали приятели.

Не упускали случая нанести удар поэту и литературные противники, в том числе и бывшие футуристы, менявшие эту обветшалую одежду на якобы новую, а на самом деле столь же ветхую - имажинистов. Шершеневич, намекая на Маяковского, высокомерно разглагольствовал о том, что некоторые поэты занялись «версификаторством политических стишков». «Фельетонными стишками», вкладывая в это определение также уничижительный смысл, называл ростинские плакаты Маяковского А. Мариенгоф.

О. Мандельштам осуждал Маяковского за то, что он обращает свое творчество к совершенно поэтически неподготовленному слушателю. Даже идеологи Пролеткульта (А. Богданов) выступали против «граждански-агитационного» содержания поэзии.

Маяковский не поколебался в верности избранного им пути. Подхваченный волной революционного энтузиазма, он даже не часто отвлекался на полемику со своими противниками и недоброжелателями. Он делал свое дело с твердым убеждением, что это полезно революции. Будь это агитационные стихи, плакаты, реклама - что угодно.

Пафос активнейшей жизнедеятельности нашел прекрасное поэтическое выражение в стихотворении «Необычайное приключение». Поэт обращался к художникам, писателям, музыкантам - своим коллегам по искусству, - стремясь вовлечь их в ту же атмосферу, которая царила вокруг него. В «Приказе N 2 армии искусств» звучит призыв: «Товарищи, дайте новое искусство - такое, чтобы выволочь республику из грязи!»

В эти годы (1919-1920) идет работа над поэмой «150 000 000». Но энергия действия ищет других выходов. Маяковскому хочется видеть ее ощутимый социальный, политический результат, ведь печатать новые произведения было вообще чрезвычайно трудно, а книги - тем более.

Выступления в различных аудиториях тоже не дают Маяковскому полного удовлетворения, скорее даже обнажают исчерпанность своих возможностей. Хотя выступает он часто, ибо в то время устраивалось множество самых разнообразных устных дискуссий, особенно в Доме печати в Москве.

Дом печати (ныне Дом журналистов) в то время играл большую роль в объединении интеллигенции. Здесь собирались журналисты, писатели, актеры, художники, музыканты, проводились бесчисленные дискуссии, читалась лекции и доклады, стихи, устраивались театральные представления, камерные концерты. Атмосфера дома, хотя и полная дискуссионной горячки, располагала к знакомству, сближению, взаимопониманию.

Маяковский здесь бывал чуть ли не каждый вечер, и редкая дискуссия проходила без его участия. Он посещает лекции, например, о теории относительности, его увлекает не только эта теория, но и личность Эйнштейна.

В большой аудитории Политехнического Всероссийский союз поэтов устроил «Литературный суд над современной поэзией». Главный интерес диспута, который разгорелся на «суде», был в споре Маяковского с имажинистами, в уничтожающих нападках его на поэзию Шершеневича, в полемике с Есениным. «Суд» шел под председательством Брюсова.

Из воспоминаний Л. Сейфуллиной мы знаем о появлении Маяковского в зале. Как он вступил в полемику, с каким блеском и остроумием нанес свой первый удар! Продолжим ее воспоминания: «Он быстро пошел по проходу на сцену и заговорил еще на ходу:

- Товарищи! Я сейчас из камеры народного судьи! Разбиралось необычайное дело: дети убили свою мать».

Такое заявление способно насторожить аудиторию, внести в зал драматическое напряжение.

А Маяковский, уже стоя на сцене, хорошо видный и слышный всем, продолжал:

«- В свое оправдание убийцы сказали, что мамаша была большая дрянь. Но дело в том, что мать была все-таки поэзия, а детки - имажинисты».

Эффект потрясающий. Имажинисты обескуражены. Публика хохочет.

«Валерий Брюсов несколько раз принимался звонить своим председательским колокольчиком, потом бросил его на стол и сел, скрестив на груди руки.

Но, пресекая смех и враждебные выкрики и одобрительный дружеский гул, Маяковский грозно и веско говорил о страшном грехе современной русской поэзии, о том, что советская поэзия не смеет, не должна и не может быть аполитичной».

Затем в дискуссию включился присутствовавший на вечере Сергей Есенин. Между ним и Маяковским началась пикировка, оба - один перед другим - читали стихи, стараясь привлечь аудиторию на свою сторону. Ведь оба были прекрасные чтецы. «Усмирил» аудиторию Маяковский, это он умел делать лучше, чем взрывной, чрезвычайно эмоционально возбудимый Есенин.

Но ни диспуты, ни поэтические вечера не давали, как в прошлом, в предвоенное время, ощущения творческой самоотдачи. И Маяковский идет на какое-то время работать в Наркомпрос, затем - в качестве лектора - в Первые государственные свободные художественные мастерские. Видимо, и эта работа не приносит удовлетворения: ни тут, ни там Маяковский надолго не задерживается.

В издательстве ИМО - «Искусство молодых» - Маяковский издал книгу «Ржаное слово» - своеобразную хрестоматию футуристической литературы. Вместе с «Ржаным словом» пошла в набор и «Мистерия-буфф». А в Наркомпрос - докладная записка с изложением условий издания книг издательством ИМО, затем - список подготовляемых к изданию еще десяти книг, среди которых книги Каменского, Хлебникова, Пастернака, - но и «Теория футуризма», «Практика футуризма».

Как ни расходился с футуризмом в своей поэтической практике Маяковский, - организационно, теоретически он не мог с ним порвать. Не порывая же, естественно, и в поэзии подпадал под власть футуристического формотворчества. Оно сказалось на первой редакции «Мистерии-буфф», на поэме «150 000 000», на стихотворении «Наш марш», которое не понравилось В. И. Ленину в исполнении артистки О. В. Гзовской на концерте в Кремле.

Владимир Ильич тогда, по свидетельству Гзовской, спросил: «Что это вы читали после Пушкина? И отчего вы выбрали это стихотворение? Оно не совсем понятно мне... там все какие-то странные слова». Гзовская постаралась объяснить непонятные слова из стихотворения так, как ей объяснял их Маяковский. Владимир Ильич сказал на это: «Я не спорю, и подъем, и задор, и призыв, и бодрость - все это передается. Но все-таки Пушкин мне нравится больше, и лучше читайте чаще Пушкина».

В защите футуризма («Эту книгу должен прочесть каждый») Маяковский все-таки не вполне последователен. С одной стороны, он искренне говорит о том, что молодые поэты России (футуристы) нашли духовный выход в революции и, стало быть, служат ей, а с другой - снова говорит о слове, о венке слов как цели поэзии, ее главной идее.