Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

— Кто передал?

— Старший купец.

— Купец?.. А сотника Озарку видел?

— Не видел, князь. В обозе одни смоленские люди… А Озарка разве с купцами должен быть?

Ярослав не ответил. Надо взять себя в руки. Могута пока ничего не должен ведать. Это — сугубо личное дело князя.

— Ступай, Могута. Я попозже встречусь с купцами.

Радость Ярослава померкла. Что же могло произойти? Озарка не нашел Прошкиной заимки? Но он оставил на деревах зарубки. С дружинниками приключилась беда? Где-то столкнулись со староверами или угодили под целый табун туров? Стоит одного из быков разозлить — и весь табун ринется на людей, и тогда уже им не спастись. Ярославу уже рассказывали о таких случаях.

Но могло приключиться и другое. Ловчие великого князя, а то и сам Владимир Святославич, могли ненароком набрести на Прошкину избу. И совершилось самое неприятное. Березиня оказалась в руках беспощадного отца.

У Ярослава заныло сердце. Он старался отогнать от себя удручающие думы, но они прочно завладели всей его безутешной душой. И тогда ноги невольно понесли его к киоту с образами Христа, Пресвятой Богородицы и Святого Духа, перед коими он горячо принялся молиться.

В сводчатые двери просунул русую голову меченоша Заботка, норовя что-то молвить князю, но, увидев Ярослава стоящим на коленях перед иконами, пожал плечами.

Князь, как прилежный христианин, уже полностью отстоял заутреню в церкви Успения, затем потрапезовал и собирался выйти на озеро, дабы поглядеть, как идет постройка ладьи, и вдруг (чего никогда с ним не было после заутрени) принялся за молитвы в своих покоях. Что это с князем? Но не спросишь. Упаси Бог князя от молитвы отрывать!

Заботка тихонько прикрыл за собой дверь и всё с тем же недоумением уселся на лавку.

На улицах Ростова шум и гомон. Только и слышно: смоленские купцы нагрянули! И не какая-нибудь тебе одна подвода, а целый десяток! В кои-то веки такое происходило. Выставили на Торговой площади свои товары и ждут покупателей.

Первыми у смолян оказались местные купцы, а затем и мастеровой люд. Ремесленники, побросав работу, побежали на Торговую площадь, коя возникла еще в стародавние времена, и подле которой теперь возвышалась одноглавая церковь Успения Богоматери.

Вначале бежали без денег и товаров: поглазеть! Чем порадуют приезжие купцы? Может, ничего особенного они и не привезли. (Ростовцы тоже не лыком шиты). Но как глянули горожане на товары, тотчас вспять по своим избам пустились. Надо меняться, есть чего у смолян взять.

Наверное, больше всех радовался купец Силуян. (Он, по просьбе князя, так и остался жить в Ростове).

— Без торговли городу не жить, Силуян Егорыч. Ни жены, ни домочадцев, как ты сказывал, у тебя нет.

— Не заимел, князь. С молодых лет по торгам годами мотаюсь. Какой из меня супруг и родитель?

— Найди здесь своё пристанище. Ты еще мужичина в самом соку. Жену выбери, глядишь, в Ростове корнями обрастешь. Здесь же мне такие бывалые купцы зело надобны. Погоди, минует годика три-четыре, и Ростов начнет торговлей прирастать, и в оном деле мне без таких людей не обойтись.

Купцу Силуяну не перевалило и за сорок. Был крепок телом, никогда его не брали недуги, обладал веселым нравом, а посему искать супругу ему долго не пришлось.

Заикнулся как-то кузнецу Будану, а тот, недолго думая, отложил молот, крякнул в черную, опаленную бороду, и кивнул на свою избу.

— Оно, конечно, дело твоё, но моя старшая Настена давно в девках засиделась.

— Перестарок что ли? Никто не берет?

— Перестарок, — почему-то легко признался кузнец. — Двадцать пятый годок Настене побежал.

— И с лица корявая.

— Пойди в огородец да глянь.

— Прямо сейчас?

— А чего тянуть? Тебе выбирать.

— Диковинный ты мужик, — протянул Силуян Егорыч. — Так на Руси не делается. Аль дедовские обряды забыл?

— Без обрядов обойдемся. Ступай!

Силуян Егорыч прыснул от смеха и неторопко пошел к огородцу кузнеца. Встал у плетня и увидел девку, коя полола зеленый лук. Согнулась крюком над грядой, ни лица, ни стана, ни росту не определишь.

«Правда, зад ядреный, — продолжал посмеиваться Силуян. — Но зато, поди, нос крючком и зубы торчком».

— Эгей, красна девица!

«Девица» оторвалась от гряды и повернулась на голос. Вот тут-то и разглядел «суженую» Силуян, благо плетень стоял от Настены в двух саженях. В льняной рубахе до пят, среднего роста, статная, лицом миловидная, густая русая коса свисает до самой поясницы.

— Чего тебе, купец?

В Ростове купцы наперечет, каждого знали в лицо.

— Замуж за меня пойдешь?

Настена звонко рассмеялась, махнула на купца рукой (никак, под хмельком, вот и балагурит), и вновь присела к своей грядке.

Силуян же — к кузнецу.

— Глянул на твою Настену.

— Ну.

— Рассмеялась и отмахнулась, как от мухи.

— Молодец, дочка.

— Чего, молодец? Седни же сватов жди!

— А я что баял?

У обоих смех загулял на веселых лицах.

Вот так и сосватал Силуян дочь кузнеца и зажил с ней удачливо, чада появились…

Сейчас купец зорко приглядывался и приценивался к товарам смолян. Добрый товар привезли, в основном из южных и восточных стран, Византийской империи. Радовали глаз разноцветные паволоки, [134] парча, [135] аксамит, [136] мечи и сабли в драгоценных ножнах, разнообразные сладкие вина в золотых и серебряных кувшинах, самшит, грецкие орехи, розовый мускат, [137] всяческие, невиданные в Ростове фрукты, всевозможные женские украшения…

Глаза разбегаются!

Придя в себя, Ярослав развернул грамоту Станислава. Тот писал, что высылает в Ростов первый торговый обоз и приглашает брата посетить Смоленск в день своих именин, а также просит, чтобы и ростовские купцы наведались к нему со своими товарами.

Товары!

Ярослав выглянул из окна на Вечевую площадь, коя теперь превратилась в гомонящее торжище, и расположение духа его заметно улучшилось.

Слава Богу, вот и Ростов зашумел торговлей. И купцам, и жителям города, и дружинникам есть, чем поменяться. Воины давно мечтали о таком торге.

«А ведь всё начинается с дани», — подумалось Ярославу.

В последние два года, как только наступал грудень-ноябрь, Ярослав с дружиной выезжал из Ростова на полюдье. Хлопотное, громоздкое дело! Вкупе с дружиной должны были ехать в полюдье конюхи, ездовые с обозом, различные слуги, «кормильцы-кашевары», ремесленники, чинившие седла и сбрую…

Полюдье тянулось по пять-шесть месяцев. В сутки проезжали по семь-восемь верст. Объезд был кольцевым и перемещался «посолонь». [138] Конечно же были и остановки — по два-три дня в каждом месте ночевки. Данники, вирники, тиуны, отроки рассыпались по всему полюдью, кой был вширь на двадцать-тридцать верст. Всех этих сборщиков дани должно было принять становище.

Еще ранней весной, загодя до первого полюдья, Ярослав собрал своих холопов и взыскательно молвил:

— Довольно мне по каждому делу ростовским плотникам кланяться. Намерен вас в леса отослать, дабы становища изладить.

Холопьи лица стали кислыми. Чудит князь! В кои-то веки дворовые люди в леса забивались, да еще плотниками.

— А кому ж при дворе твоем прислуживать, князь? — вопросил один из холопов, прозвищем Рогач.

— Что, не по нраву моя затея? — усмехнулся Ярослав. — Привыкли в тепле сидеть да мелким издельем пробавляться? [139] Хватит. Я ж малым числом улажусь. Остальным же — за топорики, и в леса. Рубить вам избы теплые, конюшни, амбары для складирования и сортировки дани, ладить сусеки и сеновалы для жита и сена. И не только. Каждое становище должно быть оснащено печами для выпечки хлеба, жерновами и кузней для всяких оружейных дел. Многое надо изладить до прибытия сборщиков дани.