Окаянная Русь

   — Алла! Алла!!

Передовой полк не успел развернуться в боевой строй, и снег окрасился первой кровью.

   — Дави их, нехристей! — истошно орал Дмитрий Юрьевич.

Конь князя, увязнув глубоко в снегу, остановился. А он, подгоняя его нагайкой, матерился. Поднялся конь на дыбы и скинул Дмитрия Шемяку в нетронутый снег. И когда наконец, разгребая руками рыхлый сугроб, князь сумел выбраться, то увидел, что конница Улу-Мухаммеда, расколов его рать надвое, ушла в лес.

   — Куда мы теперь, хан? — спросил Тегиня, когда город остался далеко позади.

Мухаммед долго не отвечал. Если бы он знал это сам! А потом, махнув рукой, неопределённо сказал:

   — Туда. За Итиль!

Улу-Мухаммеду хотелось быстрее оставить негостеприимные русские земли, где он так и не сумел найти для себя дом. Всюду бывший хан был незваным гостем, и как ни велика земля, не было для него на ней места.

   — Мы возвращаемся в Золотую Орду? — опасливо спросил мурза Тегиня.

   — Возвращаемся, нам просто некуда больше идти. Если нас не приняла Русская земля, пойдём в Золотую Орду и будем надеяться на лучший приём.

Али-Галиму, эмиру Иски-Казани, в эту ночь снился дурной сон: его ужалила змея. Он ощутил её ледяное прикосновение почти физически, успел увидеть холодный, непроницаемый взгляд гадины, а вслед за этим почувствовал и слабый укол. Остаток ночи эмир не спал и гадал, к чему бы это. Рядом, прислонившись к его плечу, спала младшая жена. Вокруг по-прежнему всё было безмятежно. «Надо будет спросить у шамана, к какой очередной пакости этот знак», — подумал эмир.

Осторожно освободившись от объятий младшей жены, Али-Галим поднялся и набросил на себя халат. Он решил спуститься вниз помолиться, ему хотелось очиститься от ночной скверны. У дверей с саблями в руках стояла стража. Они удивились столь раннему пробуждению своего господина и склонили головы, чтобы не видеть его лида, а потом удивлённо смотрели ему в спину.

   — Господин, — остановил эмира чей-то голос.

Али-Галим обернулся. Это был мурза Рашид, начальник дворцовой стражи. По его взволнованному голосу и по тому, что тот посмел обратиться к нему перед утренней молитвой, эмир понял: произошло что-то важное.

   — Что случилось, Рашид?

   — Я не хотел будить тебя, господин, и ждал здесь у двери, когда ты выйдешь на утреннюю молитву. Только такое важное дело заставляет беспокоить тебя в этот час...

—Так что случилось? — нетерпеливо спросил эмир.

   — К нам ночью в город приехал Улу-Мухаммед.

   — Ты посмел пустить его в город?! — невольно вскрикнул Али-Галим.

   — Да. Я вынужден был сделать это. Улу-Мухаммед прибыл с отрядом всадников, и, если бы я отказался принять его, они взяли бы город штурмом.

Али-Галим молчал: теперь понятно, почему этой ночью его мучили кошмары. Приснившаяся змея, видно, и есть Улу-Мухаммед. Разве он должен допускать к себе всеми изгнанного Улу-Мухаммеда? Теперь, несмотря даже на свой рост, он не кажется большим. А может, всё дело в том, что он бывший хан Золотой Орды? Но как на это гостеприимство посмотрит нынешний хозяин Сарайчика?

Отца Али-Галима звали Воитель. Он заслужил это прозвище, когда принял сторону нижегородского князя и со всем своим войском далеко забирался на русские просторы. Вооружённая армада Воителя видела золотоглавый Владимир. Даже независимые тверичи признавали за ним силу и не однажды привлекали его на свою сторону против московского князя Василия Дмитриевича. Отблеск славы отца упал и на его сына, эмира Али-Галима. Для соседей он тоже оставался Воителем, хотя очень редко покидал границы Булгарского ханства, если кого и наказывал, так это непокорные племена черемисов. И вот сейчас, возможно, судьба подарила ему возможность оправдать прозвище, оставленное отцом в наследство.

   — Пусть стража немедленно вышвырнет его из города! А голову Мухаммеда Великого пусть принесут мне в покои на золочёном блюде. Ты понял меня?!

   — Понял, господин! — отвечал начальник стражи.

   — Ну, что ты медлишь?! Теперь иди и без головы Улу-Мухаммеда не смей возвращаться! Иначе лишишься собственной!

Начальник стражи ушёл так же неслышно, просто растаял в полумраке длинного коридора, только его быстрые шаги ещё некоторое время эхом отдавались в глубине дворца, потом стихли и они.

Али-Галиму ждать пришлось недолго: сначала послышался звон сабель, потом раздались крики, и скоро всё затихло.

Вот сейчас можно и помолиться в тишине в память об умерших. Али-Галим прошёл в мечеть, снял со стены молельный коврик, и едва он опустился на колени, как дверь распахнулась.

Это был Улу-Мухаммед!

Эмир Али-Галим узнал его сразу, хан почти не изменился с того самого времени, когда был хозяином Золотой Орды. Только кожа его сделалась темнее, а выражение глаз жёстче.

   — Что же ты не встречаешь меня, Али? — с обидой в голосе спросил бывший хан Золотой Орды. — Я проехал через всю Орду, чтобы погостить у тебя. Мне всегда казалось, у тебя я мог рассчитывать на добрый приём. Разве я не оказывал тебе почтение, когда был ханом Золотой Орды? Разве мы не пили с тобой кумыс из одной пиалы? Ты всегда сидел рядом со мной, как почётный гость. Я дарил тебе своих наложниц. Я вправе рассчитывать на подобный приём! Почему же ты молчишь?

   — Я слушаю тебя, господин. — Али-Галим продолжал стоять на коленях.

   — Однако неласково ты меня встречаешь, почтенный эмир Али-Галим. Эй, стражник, подойди ко мне!

   — Я слушаю тебя, великий господин, — наклонил голову начальник стражи.

   — Так, значит, ты говоришь, твой хозяин велел отрубить мне голову и на золочёном подносе принести в его покои?

   — Именно так, господин, — согнулся нукер ещё ниже.

Улу-Мухаммед смеялся. Смеялся так долго, как могут веселиться великие владыки, не обременённые заботами обычных смертных. И Али-Галим понял: Улу-Мухаммед не изменился — так он хохотал в Золотой Орде, так он заливается и сейчас.

   — Ну и рассмешил ты меня, почтенный Али-Галим, давно я так не веселился. Что же ты хотел делать с моей головой? Неужели решил поставить её в своих покоях вместо украшения? А может, тебе взбрело в голову плевать в мои мёртвые глаза?! — Улу-Мухаммед оборвал смех. — Так почему же мёртвому? Ты можешь сделать это сейчас мне, живому!

Али поднялся с колен. Видно, утренней молитвы не получится. Всевышний будет рассержен, и после полуденной молитвы придётся замолить этот грех обильным подношением.

   — Этот мерзкий раб лжёт, — сказал Али-Галим. — Неужели ты думаешь, что я посмел бы поднять руку на своего великого господина?!

   — Выходит, ты готов умереть ради своего повелителя?

   — Я?..

   — Да, ты, Али. Или ты совсем онемел от счастья? Сделай для меня это. — Улу-Мухаммед протянул Али кинжал. — Ну что же ты? Ты меня разочаровываешь. Может быть, тебе нужна помощь? Ты всегда был хорошим слугой и никогда не огорчал меня. Ладно... теперь мне уже всё равно. Двоим здесь будет тесно. Значит, кто-то из нас должен умереть. Эй, нукер, убей своего господина.

   — Я давно это хотел сделать! Я только дожидался удобного случая. Когда я видел его спину, то всякий раз сдерживал себя, чтобы не вонзить нож между его лопатками. Я всегда служил только одному господину, тебе, Улу-Мухаммед.

Начальник стражи подошёл к Али-Галиму и всадил саблю ему в живот. Клинок вошёл так, что он долго не мог вытащить её из чрева своего повелителя, а когда наконец справился, Улу-Мухаммед сказал:

   — Отрубить ему голову и выставить на блюде. Пусть каждый сможет увидеть открытые глаза своего бывшего господина.

   — Слушаюсь, мой повелитель!

Утром в Иски-Казани узнали, что эмира Али-Галима больше нет. Всадники Улу-Мухаммеда разъезжали по улицам города, и глашатай, следовавший впереди, во всё горло орал:

   — Вашего господина Али-Галима больше нет! Отныне у вас только один повелитель, Великий Мухаммед! Али-Галима больше нет!

И в подтверждение его слов на арбе, запряжённой старой лошадью, раскачивалась на блюде из стороны в сторону посиневшая голова бывшего правителя Иски-Казани.