За землю Русскую

— Постой! — Александр остановил воеводу. — И я не о вере. Горек, но не страшен спор с греками, худшее зло грозит от латынян. Римский патриарх благословил крестовый поход на Новгород; римские попы трубят: хуже-де язычников русичи. Из-за Ладоги свей, из-за Пскова лыцари немецкие и датские тщатся на землю нашу. Союзные грамоты меж собой и римскими епискупами писали они. Ты, Ратмир, был в батюшкином походе на Омовжу. Били там лыцарей. По миру, который дан им, клялись лыцари в вечной дружбе с Русью. А нынче? Двух лет не минуло с той поры, как гостил на Новгороде магистр ливонский. Памятно и тебе и мне: просил он верить в дружбу, клялся на том, что ливонские меченосцы не помышляют о походе. Не о том ли он думал клянясь, чтобы завязать нам глаза? На словах — мир, а в делах — союз с свеями и датчанами противу Руси. Каждый час жду вести, что за Ладогой или за Псковом поруганы наши рубежи. Давнее зло таят на Русь латыняне. Недаром торговые люди из немецких и иных латинских городов не везут в Новгород ни железа, ни меди. Молвил я намедни гостям из Висби, везли бы к нам не сукна, не мальвазею, а железо и медь… В жар бросило гостей от тех слов. Ложь, сугубая ложь на устах латынян. Повсюду в западных землях неумельцами называют нас, о том лгут, что хуже мы варваров. Неумельцы! А за кольчужки, что наши мастера вяжут, и в Висби, и в Любеке, и у франков ни золота, ни серебра не жалеют. Наши хитрецы из своей руды железо варят; своими мечами и копьями обряжаем полки.

— Правду молвил ты, княже, — когда Александр умолк, сказал Ратмир. То, что он услышал сейчас, его взволновало и обрадовало. Таким вот, каким стоит сейчас перед ним Александр, Ратмир и хотел его видеть. — Не привыкли мы спиной встречать врага, — продолжал воевода. — Не забыли, чаю, и лыцари, остры ли наши мечи. Ныне скажу: будет поход — доведется ли в поле решать битву? Не станут ли наши полки перед городовыми стенами? А стены — хоть и дубовый острог — копьем не достанешь. Стенобитные пороки, кои камни мечут, нужны войску. О том и речь. Отыскал я, Александр Ярославич, на Новгороде умельцев порочного дела… Жирослав, да Андрей, да Петр с Холопьей улицы с Неревском искусны в стенобитном ремесле. Нынче хитрые мастера избы рубят. Вели, княже, не плотниками быть тем мастерам, а взяться за свое ремесло.

— Стены чужих городов собираешься рушить? — усмехнувшись и довольный тем, что услышал от воеводы, спросил Александр.

— Не диво, что и так, княже. И в старых походах брали русичи города.

— Не спорю, твоя воля, строй! Бери умельцев.

Александр взглянул на Ратмира и, как бы вспомнив о чем-то, тревожившем его, спросил:

— Свейское войско в земле Суми, близко от рубежей наших. Сторожи от моря какие шлют вести?

— Нет вестей, Александр Ярославич. И с Ладоги воевода Божин не шлет гонцов.

— Стар он, неповоротлив, досмотрит свеев, когда ладьи их подступят к Ладоге, — недовольно морщась, проворчал Александр. — Пелгусий, ижорский староста, которому писан указ стеречь путь с моря, давно не дает знать о себе.

Отъезд в Городище задержался, да и желание ехать исчезло. Набат затих, но ни владыка, ни посадник не дали вести на княжий двор о софийском вече. Ратмир надел шелом. Он готов был проститься с князем, чтобы, не откладывая, идти на Холопью, к Жирославу и его товарищам, но ему помешал боярин Федор Данилович.

— Прости, княже, что без зову к тебе, — ступив в горницу и словно бы спеша скорее выложить все, что знал, начал Данилович.

— Рад видеть тебя, болярин, — сказал Александр. — Какою вестью обрадуешь?

— Не обрадую, княже… Верхние созвонили вече у святой Софии.

— Набат слышно на княжем дворе. Не в поход ли собрался Новгород? — Александр насмешливо покривил губы.

— Совет господ и все верхние распри с тобой ищут, — сказал Данилович. — Ряду и грамоты договорные желают писать, чтобы не княжить тебе в Новгороде, а наемником быть совета господ. Возьмешь ли ту ряду, Александр Ярославич?

— Нет, — резко произнес Александр. — Не будет на то воли.

— В том и умысел вотчинников. Распря с тобой — распря с великим князем. Господства своего в Новгороде желают вотчинники. Не сильный князь им нужен, а который возьмет ряду.

— Чье называют имя?

— Мстислава черниговского.

— Кто слабей да бедней, тот и люб. Не рано ли Новгород начал грозить стольному Владимиру? Хочу слышать, что ты молвишь, Федор Данилович, и ты, Ратмир.

— Не по мне хитрые речи, княже, — первым подал голос Ратмир и искоса взглянул на Даниловича. — Одно молвлю: не пора ли на распрю ответить распрей? Дружина сильна, не словом — мечом остудим горячие головы.

— Воеводе Ратмиру не впервой боем решать споры, — промолвил Федор Данилович. Голос его звучал спокойно и рассудительно. — О том не подумать ли, в чем ныне силу обрели вотчинники? — продолжал он. — Дома их сила или за рубежом ищут ее? И ты, Александр Ярославич, и воевода Ратмир, не забыли, чай, старого посадника Бориса Нигоцевича? Звал он когда-то Новгород противу князя, да шею сломал. Тем живот спас, что бежал в Ригу, под защиту епискупов и лыцарей. Спрашивал я позагодь ливонского магистра, как гостил он в Новгороде, почто дали приют Нигоцевичу? Почто лыцари и епискуп оказали дружбу изменнику-перевету? Магистр ответил: перед епискупом рижским и перед лыцарством не виноват Нигоцевич; приют ему оказан не по дружбе, а из милости; оказывать-де помощь нуждающимся в ней учит римская церковь.

— Ложь! — не утерпев, воскликнул Александр. — Союзника обрели себе ливонцы в Борисе Нигоцевиче.

— Под Медвежьей головой Владимирко псковский с переветами под лыцарским стягом стоял противу русичей, — напомнил Ратмир.

— Истинно, — подтвердил Федор Данилович. — Начнут поход ливонские меченосцы, не диво будет, если воевода Ратмир встретится в поле с Нигоцевичем, как с врагом. Кто начал с измены — изменой и кончит. Верхние боляре на Новгороде не отреклись от Нигоцевича. Поклоном от него кланялся магистр владыке и болярам. И ныне не угасли надежды верхних на епискупов латинских и на лыцарей. Бывало так-то, Александр Ярославич. В Галицкой Руси вотчинное болярство в дружбе с угорцами билось против князя Романа. Ты, княже, силен в Новгороде дружиной своей, страхом вотчинников перед полками суздальскими, потому и не люб.

— Довольно, болярин! — Не в силах сдержать гнев, Александр вскочил с лавки, вышел вперед и остановился рядом с боярином Федором. — Ищут нам гибели вотчинники…

— Владычный болярин Якун Лизута молвил о тебе, велел звать на княжение Мстислава.

— Его ли слово стало словом вече? Ждать ли нам, пока скажет Новгород — уходи!

— Не скажет, не услышим того, княже. Вели лучше накрепко затворить ворота на княжем дворе, — посоветовал Ратмир.

— Не время биться, Ратмир. — Александр помолчал, решая, как ему поступить. — Сделаем так, как делывал батюшка: выступим на Торжок, сядем там, остановим обозы с хлебом. Не Новгород будет тогда писать нам договорные грамоты на княжение, сами напишем грамоты Новгороду. Вели готовить поход!

— К чему спешить, княже, повременим, — возразил Ратмир.

— Нет. Хочет Новгород распри, пусть возьмет распрю.

— Верхние боляре ищут распри, а не Новгород, — не согласился Ратмир. — Набат был на Софийской стороне, а на Торговой — ни Славненский, ни Плотницкий концы не сказали слова.

— Выступим, — упрямился Александр.

— Молвил ты, княже, что не время биться, — вмешался Федор Данилович. — И я молвлю — не время. Нынче о распре речь, а завтра Новгород за тебя скажет слово. Уйти легко, а как будет твоя дружина в Торжке, свей да лыцари безнаказанно войдут в Новгород… Что тогда скажет великий князь Ярослав? Чаю, не похвалит за то, что без боя пустили врагов на Русь?

— Мудро слово болярина Федора, Александр Ярославич, — поддержал Ратмир Даниловича. — Опала твоя Новгороду — меньшим людям обида. Не станет хлеба, не вотчинники изведают беды. Вели-ко лучше подавать коней, чернец Макарий давно ждет тебя. Данилович скажет слово в совете господ, решим спор где страхом, где миром.