Сиротка

— Хм… Если наши дети умрут от оспы, вряд ли кто-то станет заниматься садоводством.

Монахиня не нашла слов для ответа. Дом семьи Маруа она покинула с тяжелым чувством. Слова Жозефа камнем легли на сердце. Он был прав. Она направилась к дому священника. Как и сестра Мария Магдалина, она не стала надевать снегоступы. Снег скрипел под ногами.

— Бог мой, а мороз-то усиливается!

Она перешла через улицу Сен-Жорж, то и дело поглядывая на крест над церковной колокольней. Ладный домик священника построили рядом с красивой, внушительных размеров деревянной церковью.

Отец Альфонс Бордеро [3] с замечательным усердием заботился о своих прихожанах. Когда кто-то из них нуждался в его услугах, святой отец готов был пожертвовать своим покоем и отдыхом. Отец Бордеро был первым кюре поселка. Пять лет назад, в октябре 1911 года, население Валь-Жальбера радушно приветствовало вновь прибывшего, предоставив в его распоряжение новенькую церковь. До этого события службы проходили в скромной часовне, возведенной напротив здания фабрики несколькими годами ранее.

Монахиня вздохнула с облегчением, заметив свет в окне, и постучала.

— Сестра Люсия! Что случилось? — обеспокоенно спросил кюре, приглашая ее войти.

Монахиня в нескольких словах рассказала о случившемся.

Недавно открытая монастырская школа могла превратиться в рассадник опасной болезни. Мысль о карантине напрашивалась сама собой. Об этом думал кюре Бордеро, переступая школьный порог. Он делал все возможное для того, чтобы жизнь в Валь-Жальбере протекала мирно и безмятежно. Именно поэтому кандидаты на трудоустройство проходили жесткую процедуру отбора. Ни фабрике, ни образцовому поселку, построенному по задумке основателя фабрики месье Дамаза Жальбера, не нужны были пьяницы и неблагонадежные типы. Желающих получить работу в Валь-Жальбере становилось все больше, и всем им требовалось жилье. Будущим летом в поселке планировалось построить новые дома. Поговаривали даже о том, чтобы сделать третью улицу, а потом и четвертую. Их якобы уже внесли в земельный кадастр…

— Известно ли вам, сестра, — сказал он вдруг, — что вторая улица поселка, улица Сен-Жозеф, была проложена в тысяча девятьсот тринадцатом — в том самом году, когда месье Дюбюк, директор компании, переименовал водопад Уиатшуан в честь основателя фабрики месье Жальбера? Наш муниципалитет процветает, фабрика обеспечивает своим работникам достойную жизнь. Если начнется эпидемия, это будет для всех большим несчастьем. Помолимся же о том, чтобы наши опасения не оправдались!

— Я молюсь, отче, все время молюсь…

Мать-настоятельница за это время ни разу не встала со своего стула. Ребенок дремал у нее на руках. Кюре она приветствовала, прикрыв веки.

— Спасибо, что пришли, святой отец! — сказала она. — Какая жалость, что в таком благополучном и цивилизованном поселке, как наш, нет своего доктора! У малышки сильный жар. Я опасаюсь худшего.

— Больных и раненых мы на поезде отправляем в Роберваль. Отсюда до Роберваля недалеко, вы сами убедились в этом, когда ехали в Валь-Жальбер. А сейчас я хотел бы осмотреть малышку. Молодым семинаристом я видел много оспенных больных. От этого недуга умерло множество индейцев, но белые его переносят лучше.

— Вот и я тоже выздоровела! — быстро вставила сестра Люсия.

Кюре мельком взглянул на ее изрытое оспой лицо. Кивнув, он склонился над ребенком.

— Думаю, это не оспа, а корь! — заключил он после тщательного осмотра. — При оспе на коже появляются пустулы, а не пятна. Зная, что в поселке нет доктора, я изучал основы медицины. Сыпь, которая вас так напугала, знаменует переломный момент в болезни. Малышка и правда вся горит, но начиная с завтрашнего дня жар, скорее всего, начнет спадать. Кто еще знает о случившемся?

— Жозеф и Элизабет Маруа, — ответила сестра Люсия. — Сначала я зашла к ним. Малышке нужны были пеленки и одежда.

На лице кюре Бордеро отразилось беспокойство.

— Жозеф прекрасный рабочий и отличный парень, но при этом паникер и баламут. Он работает в ночную смену. Значит, еще и петух не пропоет, как пол-поселка будет охвачено паникой. А может, не половина, а больше… Я позвоню доктору Демилю [4]в Роберваль. Его заключение понадобится, чтобы успокоить прихожан.

Монахини занялись приготовлением ужина. И только мать-настоятельница, которая часто постилась, так и осталась сидеть, баюкая ребенка.

— Это очень странно, отче, что мы, едва устроившись на новом месте, находим у своих дверей подкидыша, — сказала она. — Провидение ли направило к нам его родителей? Откуда взялась Мари-Эрмин? И где будет жить, когда выздоровеет, если Господь дарует ей эту милость?

— Признаюсь, я удивлен и огорчен этим случаем, — ответил кюре. — Благополучные семьи не бросают своих детей на произвол судьбы, тем более таких маленьких. Конечно, я попытаюсь что-нибудь разузнать. И как можно скорее устрою девочку в приют Нотр-Дам-де-Сен-Валье. А пока найду кормилицу, потому что вы не сможете оставить ее здесь. Придется объявить карантин, сестра Аполлония. Досадно, ведь школа открылась незадолго до Рождества… И ученики еще не успели к вам привыкнуть.

— Отче, а кто же будет проводить занятия? — удивилась сестра Мария Магдалина.

— До вашего приезда школа располагалась в доме недалеко от церкви. Пока учить детей буду я. Сестра Люсия мне поможет, потому что она уже переболела оспой. Даже если речь идет о кори, карантин нельзя отменять. Эта болезнь тоже очень заразна. Она вызывает сильную температуру и головную боль и может дать серьезные осложнения. Мы не можем рисковать здоровьем детишек Валь-Жальбера.

Настоятельница едва заметно кивнула, соглашаясь. Маленькая Мари-Эрмин спала у нее на груди. В эту минуту больше как женщина, чем как монахиня, она настороженно ловила каждый вздох ребенка, со страхом ожидая, что он может оказаться последним.

— Мне кажется, что температура спадает, — сказала она наконец, обращаясь к сестре-хозяйке. — Настой ивовой коры пошел ей на пользу.

Кюре Бордеро посмотрел на нее неодобрительно.

— Вы не должны слишком привязываться к этому ребенку, сестра, — сказал он наставительно. — Господь доверил нам девочку, но ей среди нас нет места. И тем более ей нельзя оставаться при школе.

Сестра Аполлония чувствовала себя так, словно ее уличили в чем-то постыдном. За то время, пока она баюкала этого измученного жаром, готового в любую минуту умереть ребенка, ее суровость таяла, как снег на солнце. Она поймала себя на том, что с радостью думает о карантине, благодаря которому окажется запертой в четырех стенах рядом с маленькой Мари-Эрмин.

— Поступайте, как считаете нужным, отче, — сказала она. — В нашу школьную программу мы включили арифметику, катехизис, французский язык и географию.

— А еще — историю Канады и историю христианской церкви! — добавила сестра Мария Магдалина.

— Я это учту, — кивнул кюре. — Доброй ночи, сестры. Завтра я вернусь с доктором Демилем.

Он перекрестил лоб маленькой Мари-Эрмин.

Элизабет смотрела вслед мужу. Уходя, он надел меховую куртку и закрывающий уши картуз. Каждый день, в любую погоду, она встречала его с работы стоя на крыльце. Снег прекратился, небо прояснялось. Судя по россыпи звезд в просветах между уходящими прочь тучами, грядущий день обещал быть холодным. Элизабет показалось, что мороз крепчает с каждой минутой. Даже тишина звучала по-другому — ее нарушало едва слышное потрескивание. Холод действовал на нее угнетающе, хотя она выросла в этих краях — на берегу озера Сен-Жан, которое зимой превращалось в обширное белое пространство.

— Бедный мой Жозеф! Как трудно на ночь глядя уходить из дома! А ведь сегодня его бригада чистит прессы…

Как и остальные жительницы поселка, она никогда не бывала на фабрике. Но в магазине речь часто заходила о тяжелых условиях работы. В цехах целлюлозной фабрики было влажно, потому что они находились в непосредственной близости от гигантского водопада. Пол был скользким, а жернова, станки и гидравлические прессы издавали ужасный шум.