Гибель царей

— Какой восхитительный плод, — шептал Сулла прерывисто.

Голос его дрожал от страсти. Неожиданно он наклонился и прижался ртом к губам молодой женщины, стараясь протолкнуть свой толстый язык меж ее зубов. От запаха винного перегара Корнелия непроизвольно срыгнула, и Сулла резко отстранился, вытирая губы ладонью.

— Прошу тебя, ты навредишь ребенку, — срывающимся голосом произнесла Корнелия.

Она заплакала, и это не понравилось Сулле. Раздраженно кривя губы, он отвернулся.

— Уходи домой. У тебя из носа течет. Все испортила. Ничего, мы еще встретимся.

Содрогаясь от рыданий, Корнелия вышла из покоев. Сулла взял амфору и вновь наполнил кубок.

Юлий со своим отрядом выскочил в небольшой двор, где отряд Гадитика бился с последними мятежниками, и нанес удар во фланг грекам. Бунтовщики сразу же запаниковали, а римляне получили численное преимущество. Стремительнее замелькали клинки; мятежники один за другим падали под разящими ударами. Через несколько секунд их осталось человек двадцать, и Гадитик грозно закричал:

— Бросайте оружие!

После минутного колебания на камни со звоном полетели мечи и кинжалы. Защитники крепости стояли, тяжело дыша, покрытые кровью и потом, но в их глазах уже появилась надежда остаться в живых.

Легионеры окружили сдавшихся, и Гадитик отдал приказ собрать все оружие. Бунтовщики угрюмо ждали своей участи, сбившись в плотную толпу.

— Теперь перебейте всех, — отрывисто велел центурион, и легионеры бросились на греков. Раздались вопли, но все закончилось очень быстро, и в крепости воцарилась тишина.

Юлий несколько раз глубоко вздохнул, стараясь избавиться от запахов гари и крови, наполнявших легкие. Откашлявшись и сплюнув на камни, он вытер меч об одежду одного из поверженных. Клинок покрылся зазубринами. Потребуется много часов, чтобы выправить его на точильном камне. Лучше получить новый гладий из корабельной кладовой.

Юлий чувствовал легкую тошноту и старался думать о том, что еще предстоит сделать, прежде чем они вернутся на «Ястреб». Он смотрел на двор, заваленный телами, вспоминал гибель отца и запах горящей плоти от погребальных костров.

— Думаю, это были последние, — сказал Гадитик, тяжело дыша. Он был бледен от усталости и стоял, нагнувшись и упираясь ладонями в колени. — Подождем до утра и обшарим каждый закоулок. Может, кто-то притаился во тьме. — Центурион выпрямился, в спине хрустнуло, и он поморщился. — Ты чуть не опоздал, Цезарь. Еще немного, и нам пришел бы конец.

Юлий кивнул. У него было что сказать командиру, но он предпочел промолчать. Светоний смотрел на молодого тессерария, криво ухмыляясь, и прижимал тряпку к пораненной щеке.

Юлий надеялся, что, когда Светонию станут зашивать рану, тому будет не до улыбок.

— Он задержался, спасая меня, центурион, — раздался чей-то голос.

Наместник пришел в себя и уже стоял, опираясь на плечи двух воинов. Кисти его рук покрылись синевой и раздулись.

Гадитик смотрел на грязную тогу Павла, покрытую пятнами крови. Глаза наместника были наполнены страданием, однако голос из разбитых губ звучал ровно и уверенно.

— Наместник Павел?.. — спросил Гадитик.

Павел кивнул, и центурион отсалютовал ему.

— Мы думали, господин, что ты погиб.

— Я тоже так считал… некоторое время.

Правитель поднял голову, слабо улыбнулся и произнес:

— Добро пожаловать в крепость Митилена, римляне.

Когда на пустой кухне Тубрук обнял Клодию, она заплакала.

— Не знаю, что мне делать, — рыдая, говорила женщина, уткнувшись в его тунику. — Он все время домогается ее.

— Тише… Идем.

Тубрук отстранил Клодию, стараясь унять тревогу, охватившую его при виде измученного, заплаканного лица. Он не слишком хорошо знал няньку Корнелии; обычно это была солидная, здравомыслящая женщина, не склонная расстраиваться по пустякам.

— Что случилось, дорогая? Давай присядем, и ты расскажешь мне все по порядку.

Он старался говорить спокойно, хотя сам сильно волновался. О боги, а если ребенок мертв? Что, если случится выкидыш? Он почувствовал, как холод подбирается к сердцу. Тубрук обещал Юлию, что присмотрит за Корнелией, пока его не будет в городе, и все вроде бы шло прекрасно. В последние месяцы Корнелия была немного замкнута, но многие молодые женщины пугаются страданий, неизбежных при родах.

Клодия позволила усадить себя на скамью возле очага. Она присела, даже не смахнув сор со скамейки, и это еще больше встревожило Тубрука. Он налил ей чашу яблочного сока, и Клодия стала пить, судорожно вздрагивая от рыданий.

— Расскажи мне, в чем беда, — попросил Тубрук. — Многие трудности можно преодолеть, даже если они кажутся неразрешимыми.

Он терпеливо ждал, пока она выпьет сок, потом осторожно принял от Клодии чашу.

— Это все Сулла, — сказала женщина. — Он мучает Корнелию. Она не хочет рассказывать подробностей, но его люди могут явиться за ней хоть днем, хоть ночью, и госпожа возвращается вся в слезах. А ведь она беременна!

Тубрук побледнел от гнева и схватил ее за плечи.

— Он сделал ей больно? Причинил вред ребенку?..

Клодия высвободилась из его рук.

— Еще нет, но с каждым разом дело все хуже. Она говорит, что Сулла постоянно пьян и… трогает ее, — произнесла она дрожащими губами.

Тубрук на секунду закрыл глаза, чтобы успокоиться. Его волнение выдавали только крепко сжатые кулаки, а когда он заговорил, в глазах появился пугающий огонь.

— Ее отец знает?

Клодия схватила Тубрука за руку.

— Цинна не должен знать! Это его убьет. Он обязательно выступит с обвинением в сенате и неминуемо погибнет! Нельзя сообщать ему!

Женщина говорила все громче, и Тубрук успокаивающе положил ладонь на ее руку.

— От меня он ничего не узнает.

— Мне больше не к кому обратиться с просьбой защитить Корнелию, кроме тебя, — потерянно проговорила Клодия, умоляюще глядя на Тубрука.

— Ты правильно сделала, дорогая. Она носит дитя этого дома. Я должен знать все, понимаешь? Ошибка здесь недопустима. Это очень важно, согласна?

Женщина кивнула и вытерла заплаканные глаза.

— Хорошо, — кивнул Тубрук. — Как диктатор Рима, Сулла пользуется почти полной неприкосновенностью. Можно обратиться с жалобой в сенат, но вряд ли кто поддержит выдвинутое обвинение. Это будет означать для жалобщика смертный приговор. Такое уж у нас «правосудие для всех». А было ли преступление? С точки зрения закона — нет, потому что если Сулла трогал и пугал ее, то только боги могут покарать негодяя.

Клодия снова кивнула.

— Я понимаю…

— Любое наше действие против Суллы — нарушение закона, а если кто-то отважится совершить покушение на диктатора, то это будет означать смерть для Цинны, тебя, меня, матери Юлия, слуг, рабов, Корнелии и ребенка — для всех. А Юлия выследят, куда бы он ни направился.

— Ты убьешь Суллу? — выдохнула женщина, заглядывая Тубруку в глаза.

— Если все, что ты мне рассказала, правда, то я, само собой, убью его, — твердо пообещал он, и Клодия вновь увидела перед собой гладиатора, угрюмого и пугающего.

— Он этого заслуживает. Корнелия сможет спокойно доносить ребенка до родов.

Женщина вытерла глаза и заметно успокоилась.

— Она знает, что ты пошла ко мне? — спокойно спросил Тубрук. Клодия отрицательно покачала головой. — Хорошо. Ничего ей не говори. Ни к чему такие страхи накануне родов.

— А потом?..

Тубрук задумчиво почесал коротко стриженный затылок.

— Никогда. Пусть она думает, что это сделал один из его врагов. Их ведь предостаточно… Храни тайну, Клодия. У диктатора есть приверженцы, которые даже спустя годы могут потребовать плату за кровь — если, конечно, правда выйдет наружу. Одно неосторожное слово, поведанное другу, который передаст все приятелю, — и у ваших дверей появится стража. Корнелию и ребенка заберут и подвергнут пыткам.

— Я не скажу, — прошептала Клодия, глядя Тубруку в глаза.