Дипломатический агент
Дипломатический агент читать книгу онлайн
Юлиан Семенович Семенов родился в 1931 году в Москве. В 1954 году окончил ближневосточный факультет Московского института востоковедения. Работал на кафедре Востока исторического факультета МГУ.
С 1955 года Юлиан Семенович сотрудничает в журнале «Огонек». В качестве специального корреспондента ездит по Советскому Союзу, пишет очерки. За последние годы он посетил ряд зарубежных стран. В журнале «Знамя» в 1958 и 1959 годах напечатаны два цикла его рассказов — «Пять рассказов о геологе Рябининой» и «Будни и праздники».
«Дипломатический агент» — первая книга молодого автора. Это повесть о человеке удивительной, трагической судьбы — одном из первых русских востоковедов, Иване Виткевиче. Повесть о человеке, которого высшие сановники царской России считали государственным преступником; агенты лондонского Интеллидженс сервис — блестящим русским разведчиком; мудрый Гумбольдт и гениальный Пушкин — замечательным ученым. А люди Кара-Кумов и снежного Гиндукуша знали, что Виткевич — человек зоркого глаза, большого ума и доброго сердца.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Да, понял, — быстро ответил Ласточкин.
— Если через три дня вы не уедете — пишите завещание. Все, — сказал Иван и отпустил пальцы.
Пятясь задом, ротный пошел к дому, храня на лице застывшую гримасу ужаса.
Виткевич говорил неправду: сердце у него было. Сердце бешено колотилось в горле, в глазах, в груди. Много жарких, сильных сердец. Он шел и улыбался. Он победил первый раз в жизни.
4
Не разгадан лик сфинкса. Какие чувства и мысли спрятаны резцом ваятеля в холодном безмолвии камня?
Если сопоставить с лицом сфинкса людей, объединенных тесными рамками нации, то наверняка самой сопоставимой окажется нация русских.
И в шумной вольнице, рожденной сладкими степными ветрами, и в суровую годину декабрьского бунта, и в униженной покорности будней — всегда народ России смотрел на чужестранца загадочным лицом сфинкса. Лицом всепонимания, улыбки, лицом большой, страдающей, доброй мысли.
Кто бы мог подумать, что в России, задавленной тупоносым сапогом Николая I, после слез Пушкина, после утонченной ненависти Чаадаева, после крови Рылеева и Пестеля могли теплиться дерзкие мечтания о ниспровержении тирании? Мечтания эти, спрятанные под седым пеплом костей, тлели голубыми лихорадочными огоньками, но порой вспыхивали жарким пламенем, искры которого разлетались далеко окрест, зажигая священным огнем сердца людей других племен и наций.
5
Однажды к Яновскому в Орск приехали под вечер два солдата из соседней крепости.
Увидав приезжих, подполковник несказанно обрадовался, разволновался. Послал за Виткевичем своего денщика. Когда Иван прибежал к подполковнику, тот радостно улыбнулся и сказал:
— Познакомьтесь, друзья. Иван, это Бестужев и Веденяпин, ссыльные в солдаты. Они декабристы.
Веденяпин крепко пожал ему руку, а Бестужев, прижав к груди, расцеловал.
Эти два сильных, мужественных человека сыграли в дальнейшей судьбе Ивана огромную роль. Декабристы, они великолепно усвоили великую истину французской революции, истину, сформулированную тремя словами: Свобода, Равенство, Братство.
Они хотели свободы, равенства и братства всем, вне зависимости от национальной принадлежности. Они внушали эту святую истину Ивану всякий раз, как встречались.
Правда, виделись друзья редко, чаще переписывались, посылая весточки друг другу с Тимофеем Ставриным.
"Дорогой Друг и Брат Бестужев!
Сейчас, заново припоминая весь наш разговор, когда мы просидели у Яновского не один час, хочу, воспользовавшись надежною оказиею, переслать тебе свое согласие со многим из того, что ты говорил, с чем я раньше никогда бы не согласился. Но кой в чем я остаюсь при своем мнении.
Только великая, свободная Польша может быть для меня тем, во имя чего стоит жить, а при надобности — и жизнь отдать. И как бы ты ни говорил, что тиран в любом обличье тираном остается, все равно я пока своему верен. Тебе трудно понять меня, потому что ты не поляк. Твоя борьба и моя борьба единственны в своей первой цели. Но следом за тем наши пути расходятся. Ты понимаешь, конечно, о чем я сказать хочу. И ежели ты можешь делать то, что делать должным считаешь по всей империи, то я могу сделать свое дело только в Польше. А для сего-то я и хочу план свой, который только тебе известен, Веденяпину да моему другу Песляку, что рядом в крепости пребывает, в исполнение привесть, в Польшу вернуться и там отдать жизнь борьбе.
Иван — Твой Брат".
…Ответ от Бестужева вскоре пришел. Иван жадно разорвал конверт.
"Дорогой Друг и Брат Виткевич!
Хочу я тебя спросить только об одном: не будь в Орской крепости Яновского, Ставрина, не будь других солдат, всех тех, о которых ты говорил мне с такою любовию, не будь всех их вкруг тебя, русских по духу и по крови и по сердцу, — остался бы ты в живых? Не пустил бы в действие тот пузырек с ядом, который показывал мне?
Зная честность твою, за тебя же и отвечу: нет, не перенес бы тех мук, на которые был обречен.
Так почему же ты можешь тогда, в мыслях даже оставить всех этих людей без помощи своей и заботы? Почему ты только о себе и своих соплеменниках радеешь?
Убежденность твою теперешнюю в идее только национальной считаю юношескою, себялюбивой, недостойной тебя именно из-за себялюбивости. Что касается плана твоего — так о нем надобно много и разумно подумать. Ежели моя последняя попытка успехом не увенчается, я, быть может, окажусь тебе полезным в совете иль помощи.
Твой Брат и Друг Бестужев".
Но последняя попытка, о которой писал Бестужев, увенчалась успехом: по монаршей «милости» Бестужев был переведен в действующую армию, на Кавказ, под пули горцев.
Виткевич снова остался один, наедине со своею мечтою, которая с каждым днем становилась все навязчивее. Правда, после бесед с Бестужевым Иван не был так силен в своей вере быть полезным только Польше, как раньше. Разбросанные, не оформившиеся в единое целое мысли бродили в нем. Но мечта о побеге, о борьбе, о необходимости приносить пользу была с ним даже во сне. Он просыпался по утрам с улыбкой на лице. Тимофей Ставрин, у которого после скоропалительного отъезда Ласточкина жил теперь Виткевич с разрешения батальонного командира, глядел на Ивана маленькими добрыми глазами и шептал:
— Бог, он добрый. Все знает…
Иван часто видел Ставрина над собою рано по утрам. Тимофей что-то шептал. Иван не понимал всех слов. Но чувствовал — тот молился о счастье…
6
Крепость Орская засыпала сразу. Сначала тушили свечи у отца Леонида. Потом, словно по сигналу, гас свет в окнах коменданта, ротных командиров. Орск засыпал.
Только иногда свет продолжал гореть в окнах у Яновского. В синий воздух летели тихие аккорды клавесина. Ночи были темные, августовские.
Иван возвращался с рыбалки. Около дома Яновского он повстречался с командиром второй роты Фыриным. Тот шел в сопровождении мальчишки-персиянина. Днем мальчонка бегал по пыльным улицам Орска вместе с русскими ребятишками.
Веселился, смеялся, широко раскрывая свои щелочки-глазенки. Часто он стоял под ивами вместе с ребятами, наблюдая, как солдаты маршировали на плацу. Солдаты говорили Ивану, будто он сын какого-то везира восточного и отбился от племени отца. А посему очутился в Орске.
Сейчас он бежал впереди Фырина и плакал. Мальчонка считался фыринским человеком, но в крепости все прекрасно знали, что Фырин не уплатил за него и ломаного гроша, потому что платить было некому.
Фырин был здорово пьян, а мальчонка боялся пьяных до смерти, несмотря на то, что ротный был человек добрый и никому плохого не делал преднамеренно.
— Что ты слезы льешь? — бормотал Фырин, спотыкаясь о застывшие после недавнего дождя комья грязи.
Мальчонка плакал навзрыд и не отвечал.
— Да не рыдай, дитя! — пропел Фырин высоким голосом.
Это рассмешило Ивана. Он подошел к Фырину и поприветствовал его. Фырин остановился и, раскачиваясь, уставился в лицо Ивана. Узнал. На приветствие ответил ласково: как и все в крепости, он знал, что ссыльного любит Яновский.
Фырин положил руку на плечо Ивану и начал жаловаться на жизнь. И счастья нет, говорил он, и денег нет.
— Может быть, вы мне, ваше благородие, мальчонку продадите? Я уплачу хорошо, вот вам и деньги появятся… — предложил Иван отчаянно дерзко.
— Тебе? А зачем? — задумчиво спросил Фырин.
Иван даже не успел объяснить ротному, что мальчугашка маленький совсем, по дому тоскует, по Азии. Фырин не дослушал его, закрыл глаза и закричал:
— Сатисфакцию! За оскорбленье — кровь! Сатисфакцию! — последнее слово ротный пропел высоким голосом.
По-видимому, пение ротного командира заставило Яновского выйти на крыльцо: все это происходило в десяти шагах от окон его дома.
— В чем дело, господа? — негромко спросил подполковник.
— Ваше высочество! — загремел Фырин. — Ссыльный в солдаты Виткевич…
