Сталинград (СИ)

 - Что-то не слышно его? – интересовались восточные работницы

 Мальчишка больше ни в окошке, ни в лагере не показывался. Оказалось, Никольский перевёз свою семью от греха подальше. Альберт потом рассказал Шелеховой:

 - Я слышал, что немецкий офицер вчера застрелил русского мальчика за то, что он, идя по городу, пел советскую песню.

 - Только за песню?

 - У нас и не за такое отправляют в концлагерь. – Сказал хмурый Альберт.

 Девчата в лагере донашивали свою латаную-перелатанную одежду, привезённую из дома. На работу многие ходили в мужских мешковатых пиджачках, а на ногах - полученные деревянные колодки-башмаки.

 - Какие мы страшные!

 Потом дело наладилось. Немцы стали привозить и раздавать им разное гражданское платье, чистое и аккуратное. Распоряжалась дележом вещей переводчица из русских Валя.

 - Вот что значит знать язык. - Шустрая Сашка на выделении одежды познакомилась с ней.

 И удумала приносить той из столовой, где работала, какой-то кусок съестного, сама не доев. Та давала кормилице при поступлении вещей первой выбрать, что ей нравилось и подходило.

 - Кто смел, тот и съел. - Ходила поговорка между лагерниками.

 А вещи-то привозили добротные, шерстяные, шёлковые и кашемировые. Валя-переводчица жила отдельно в своей комнате и потихоньку встречалась с мужчиной из Латвии.

 - Кому война, а кому мать родна! – вспомнила Сашка присказку, которую часто говорил отец.

 Работа на кухне-столовой для неё продолжалась. Как-то она заносила  тяжёлые кастрюли, наполненные до краев очищенной картошкой, и вдруг  почувствовала себя плохо.

 - Внизу живота схватило! – с болью выдохнула она. - Видно когда я таскала доски на пилораме, то надорвалась.

 Вот и сейчас у неё воспалилась печень. Тогда заведующая столовой мадам Штарк направила её в санчасть.

 - Работать пока не будешь.

 Медсестра, красивая блондинка Татьяна, делала ей прогревание три дня, пока не полегчало. Более того, по указанию мадам они больше не таскали здоровенные кастрюли с картошкой.

 - Их будут носить мужчины, двое голландских пенсионеров. – Велела заведующая. – Бэби за этим будет следить.

 - Данке!

 Старшим поваром на кухне работала местная женщина, её все звали Бэби. Однажды она предложила Александре сшить плиссированную юбку. Бэби имела швейную машинку "Зингер" и дала для юбки свой материал. Показала девушке журнал и сказала:

 - Выбирай себе моду!

 После всяких обмерок-примерок сострочила она Саше великолепную плиссировку и радости «остовки» не было конца. Шелехова, с благодарностью предложила Бэби выкопать на огороде картошку, но та сказала, что уже выкопала.

 - Нет нигде горя, закончилась война, и все люди мирно пьют чаи… - почудилось Саше, когда они обмывали обновку. 

 Помощником повара работал мужчина, его звали Гербак. Здесь в цеху он коптил колбасу, которую раздавал порциями на обед гражданским рабочим завода. Он всегда приносил по куску колбаски с батоном Татьяне и Саше.

 - Ешьте, вам ещё рожать.

 Скоро к ним добавилась новая девушка, Варя из Запорожья. Судьба вначале занесла её в трудовой лагерь в Люксембурге, потом вместе с группой местных девушек Варю направили сюда.

 - В лагере мне пришлось жить очень трудно, кормили плохо. – Вечером она рассказывала подружкам, как жила прежде. - Давали нам один литр баланды в обед и литр на ужин.

 - Как можно выжить с такой едой?

 - Привыкли. Работали мы по 12 часов в день. Голод заставил меня украсть у хозяина брюкву… Полицай поймал меня, и мне присудили двадцать пять плёток. Меня уложили на скамейку, привязали руки и ноги ремнём и били до потери сознания. Тогда они меня бросили в бассейн с водой и ушли, видно подумали, что я умерла, а я живая осталась.

 - Вот ужас!

 Девчата замолчали, радуясь в душе, что подобное не случилось с ними. Люксембургские девушки Мария, Жанна, Джерми и «остовки» Сашка с Варей были основной «ударной силой» по кормежке спешивших в столовую на обед гражданских рабочих.

 - Подавайте скорее! – подгоняли они друг друга.

 Раздавали супы и второе Мария и землячки, они могли общаться на своём языке. Ну, а на подхвате были русские девчата, чуть что, они тут как тут.

 - Сашка, тащи тарелки!

 На второе работягам подавали на тарелках алюминиевых, разделённых на три отделения, картошку с соусом, красную тушёную капусту, и яблочное пюре.

 - Так жить можно. – Удивилась Варя и присвистнула: – У нас мужиков так не кормят.

 Мария была страсть, какой заводной. Говорит-показывает Татьяне, давай мол, кто быстрее стулья перевернёт сиденьями поверх столов. Наперегонки делают, хохочут. Потом вдвоем по просторной столовой танцуют, как могут…

 - Лишь бы комендант не заприметил.

 - Заимел дурацкую привычку появляться в любом месте, как чёрт из табакерки.

 Где-то Мария раздобыла велосипед, и после дел они с Жанной катались по лагерю, пока Санька не зарулила в колючую проволоку ограждения…

 - Все ноги себе оцарапала.

 Повезли они как-то на завод рабочим суп в больших термосах. Подошедший мужчина что-то спросил у Саши. Ну, она и ответила ему на их языке, как её научила Мария. Конечно, сама она не знала, что ему ответила. Люксембуржец удивлённо заморгал глазами и сказал:

 - Никс гут!

 Тут до Саши дошло, что она что-то сморозила. А мужчина помахал Марии рукой и как бы укорил её. Она рассмеялась в ответ:

 - Ха-ха-ха!

 Во время одной из таких поездок, люксембуржец на заводе сфотографировал девушек и потом передал фото. Мария даже водила подружку в парикмахерскую, где Саше сделали кудри.

 - Красота! – восхитилась результатом заказчица.

 Платила за Шелехову всегда Мария. А Варя-подружка, та была с косой и кудри ей были не к чему.

 - Ведь все девчата люксембургские с навитыми кудрями.

 - Они ходят ухоженные, чистые, одетые хорошо, туфли на каблуках. – Призналась Варя и поправила причёску. - Мне не хочется от них отставать.

 В бараке Сашке, как и всем, выдавали на день булку с сахарином. Да и Гербак колбаской их при случае угощал. Вот она ту булку с колбасой и носила переводчице Вале, чтобы та одежку получше ей давала.

 - Зато зимой пальто хорошее будет…

 Через месяц пребывания в столовой Варя отъелась и тоже стала так делать.

 - Я дома так не ходила, как за этой колючей проволокой, - недоумевала она. - Хорошо одетая, обувь на каблуках.

 - Видно в Люксембурге у тебя так не было?

 - Вообще добрые были люди, эти люксембуржцы, - ответила Варя на вопрос подруги. - Они даже давали нам в лагере концерты. Приезжали музыканты, человек десять с аккордеоном и ещё чем-то. Разве я тогда это где видела… Давали лагерным представление они на сцене в столовой нашей. Водили нас в театр. Это было недалеко, днём шли колонной, безо всякой охраны. Здание большое, сцена тоже. На окнах роскошные портьеры. Сидели на стульях. Там выступали наши русские артисты, акробаты…

 - Ишь ты!

 - У них своя музыка. Это было так интересно. Где бы мы, глупомордые, в своих степях это увидели...

 - Это точно!

 Несложную работу по столовой они знали и делали хорошо. Посуду мыли дочиста, благо воды тёплой и порошка не жалели. Столы длинные обеденные и стулья промывали каждый день.

 - Полы кафельные аж блестят, как первый ледок на речке.

 Нигде ни соринки, ни пылинки, хотя завод в округе круглые сутки дымил - «кушпылил» мелкой пылью. На кухне был газ в баллонах, грелась вода, и поэтому силёнок своих девчата не жалели.

 - Лишь бы не отправили в концлагерь…

 … Однажды в столовой советский военнопленный мыл в чану свою посуду, и спросил у Саши с Варей.

 - Девчата, а вы отколь будите?

 Не успели они и рта раскрыть, как внезапно открывается дверь и появился недовольный комендант лагеря Мопи. Его перевели сюда недавно, он важно носил жёлтую эсэсовскую форму. Плотный немец, уже пожилой, с приметными, ухоженными усами на лице. Он ходил в высокой фуражке на голове, на руке повязка с черной свастикой.