Подвиг Антиоха Кантемира

— Не серчай, князюшка. Я, может, не уразумел чего, так ты растолкуй. А что не побрезговал, с барской забавой познакомил, за то спасибо.

Антиоху стало совестно.

Василий продолжал виновато:

— Хорошо, коли господь вразумит, грамоте обучит и словам разным мудреным. Повеса у тебя в песне радуется, что не учен, а я бы, к примеру, поклонился низко за грамоту.

Лицо Василия было добрым, встревоженным. Кантемир потрепал старика по плечу:

— Прости меня, Василий Ильич. Это я во всем виноват. Пишу непонятно.

Вернувшись в кабинет, Кантемир с грустью подумал, что еще не скоро суждено ему познакомиться со своим читателем. Читатель вовсе не тот, кто прочитывает твое сочинение, а тот, кто его понимает. Счастье автора лишь наполовину заключено в сочинительстве, а вторая его половина — в читательском признании.

Движимый нетерпением обрести своего читателя, Кантемир решил пояснить трудные и непонятные места сатиры, как это делалось при переводе на русский язык произведений древних авторов. Его учитель Иван Ильинский преподал ему в свое время превосходные уроки составления комментариев. Он сопровождал ими трактат отца "О мухамеданской религии".

Важно только ничего не упустить, предусмотрев все, что может оказаться неясным будущему читателю.

Вот и опять — труд. Какой-то час назад он испытывал страшную усталость и одновременно радовался свершенному. Теперь же вновь одержим нетерпением работать, довести до конца задуманное.

"На хулящих учения", — вывел он название своей сатиры, с тем чтобы разъяснить читателю ее природу. "Можно сказать, — написал он, — что сатира сия ни с чего не имитована, то есть выдумка нашего автора, понеже из всех сатириков никто особливую сатиру на хулящих учения не делал".

Затем Антиох внимательно прочитал сатиру, выписав на отдельных листах слова и выражения, требующие специальных разъяснений. Их набралось немало. Вот, например, выражение "Камень веры". Нужно растолковать, что это творение покойного митрополита рязанского (Стефана Яворского), книга издана в Москве в 1728 году: "…содержит она в себе доводы разные из св. писания и отцов святых в утверждение правоверным в догматах своих и в обличение и сопротивление еретиков. Книга сия в великой похвале у всех имеется…"

Кантемир трудился над примечаниями до глубокой ночи. Он не ограничивался разъяснением тех литературных творений, которые упоминал в стихах, но и толковал скрытые цитаты, мифологические имена, бытовые детали, неизвестные досконально всем читателям. "Вот, к примеру, — думал Кантемир, — поймет ли читатель выражение: "Говорит тот, кто и сам мало бога знает"? Почему священник мало бога знает? Нужно пояснить: "Знать бога и признавать его — несколько, по моему мнению, между собою разнят. Всяк православный признает бога; но очень мало знают его, то есть ведают его свойства…"

Перечитывая сатиру, Кантемир не без удовольствия остановился на стихах, в которых он заклеймил воинствующее невежество. Да, не так страшно не знать что-либо, как страшно думать, что знания приносят несчастья. "В невежестве гораздо больше хлеба жали", — утверждает один из персонажей сатиры. "А не хотят правильно рассудить, — написал Кантемир, — что вина тому земледельцев леность и воздух непорядочный…"

Работа по составлению примечаний не утомляла его так, как сочинение стихов. По-своему он даже отдыхал в эти часы мысленной беседы с читателем. "Хорошие стихи, сопровожденные примечаниями, все равно что дорогое украшение, вставленное в оправу", — сказал он себе не без гордости. Оставалось аккуратнейшим образом приклеить полоски бумаги к нижним частям страниц, чтобы пояснение всех трудных слов и выражении приходилось на нужную страницу с соответствующими стихами. Вот теперь действительно всё. Отдых, отдых, блаженный отдых только тогда и блаженный, когда заслужен тяжелым трудом. Спать. Ах, как хорошо лечь спать, завершив работу!

Прошло два месяца с того дня, как Кантемир закончил первую сатиру. Хотя он не подписал иод ней своего имени, жить ему стало непросто. Антиох чувствовал на себе любопытные взгляды, слышал язвительные реплики, встречал неожиданную враждебность со стороны бывших друзей или, напротив, горячую дружбу со стороны людей малознакомых.

Утомительное внимание окружающих порою приводило его в отчаяние, и он клялся, что никогда больше не возьмется за перо. Однако стихи шли к нему, как карта во время выигрыша, и он не мог освободиться от состояния счастливого опьянения сочинительством.

В это утро Василий вошел к нему в комнату с тою особой бережливой осторожностью, какая появилась у него теперь во время работы Антиоха.

— Князюшка, ваше сиятельство, к вам их сиятельство князь Никита Юрьевич пожаловали.

— Проси, проси, — оживившись, ответил Кантемир и без сожаления отложил почти завершенную сатиру, которую назвал "На зависть и гордость дворян злонравных". Никите Трубецкому он был рад, к тому же, как ни увлекало его сочинительство, оно и утомляло его, поэтому перерыв в работе, сделанный по причине необходимой, от него не зависящей, приносил Антиоху желанный отдых.

Он встал навстречу другу. Никита был девятью годами старше своего товарища, дослужился уже до полковника, начальство его жаловало за редкую храбрость, открытый и честный нрав, знание военного дела.

С Антиохом Никита близко сошелся в прошлом году, когда они в беседе поделились впечатлениями о книге Фонтенеля "Беседы о множестве миров". Европейски образованный, князь Трубецкой изумился, встретив в юном подпоручике-молдаванине серьезные научные интересы, знание иностранных языков, древней и новейшей словесности. Никита — один из немногих, кого Антиох познакомил со своей первой сатирой. Друг был от нее в восхищении, попросил разрешения переписать. Антиох разрешил. Сейчас он обрадовался Никите, надеясь прочитать ему готовые страницы второй сатиры.

Никита сказал:

— Я к тебе с хорошей вестью, брат! Посмотри-ка!

Он протянул Кантемиру лист, исписанный стихами.

Ничего не понимая, Антиох прочитал начало:

— Что это, Никита?

— Читай, читай!

Антиох прочитал далее:

— Чьи это стихи, Никитушка, и почему ты их принес мне так торжественно?

— Стихи посвящены тебе. Написал же их архиепископ Феофан. К нему случайно попал список твоей сатиры "На хулящих учения". Он был в полном восторге. Все допытывался, кто автор, но я утаил, не имея на то твоего разрешения.

— Архиепископ Феофан?

Кантемир не верил своим ушам. Феофан Прокопович, чья образованность вызывала изумление его отца, князя Дмитрия Константиновича, человек, которого Антиох чтил за страстную преданность деяниям Петра I, обращает слова привета ему, безвестному молодому стихотворцу! Быть того не может!

— Ты, брат, я вижу, совсем занемог от счастья. Успокойся, почитай на досуге. Стихи тебе адресованы, ты их хозяин. А я поеду, извини. Я ведь по дороге на минуточку заехал.

Попрощавшись с Антиохом, Никита ушел.

Кантемир приблизил лист со стихами Феофана совсем близко к своим больным глазам. Прочитал все до конца. Сердце его сладко билось.

Кантемир знал цену подарка, посланного ему судьбой. Он обрел читателя-наставника, благословившего его в самом начале тяжелого пути. Многоопытный наставник понимал, что ожидает сатирика, на которого в гневе обрушится весь мир, и старался укрепить его силы, убедить сочинителя в том, что ему послан божий дар — умение острым пером разить невежество и другие пороки людей, дабы добиться в них доброй перемены. Счастье сатирика — высшее счастье, убеждал он поэта, причисляя его к книжным исполинам.