В сетях интриги

– А милых принцесс я сразу очень, очень полюбила! – закончила свою наивную исповедь Луиза, обращаясь к маленьким княжнам. И столько искренности было в этом открытом признании, что даже злой насмешник и скептик Ростопчин сочувственно кивал головой, а завистливая, хитрая Шувалова окинула победоносным взором всех, сидящих поблизости к ней, как будто желая подчеркнуть, что она открыла и привезла сюда эту жемчужину.

Продолжая дальше вести беседу, совсем овладела собою Луиза и даже незаметно стала сама рассматривать всех окружающих, о которых немало слышала и дома от матери, и по пути от Шуваловой. Последняя осторожно, – насколько было возможно открыть все невинной, чистой девушке, – познакомила ее с важнейшими взаимоотношениями «большого» и «малого» дворов, равно и с главными деятелями в той и другой сфере.

Особенно привлекало внимание Луизы лицо самого Павла. Она все старалась вспомнить: где, кроме портретов, видела она другое, очень сходное с ним? Неожиданно вспомнила, удержаться не могла и весело улыбнулась, хотя и не совсем кстати: великая княгиня в эту самую минуту, подняв к небу свои темные влажные глаза, кокетливо, по привычке склоняя немного набок еще красивую, моложавую очень головку, вспоминала о собственном прибытии в «этот далекий, холодный Петербург», где судьба послала ей столько радостей и семейного счастья…

Официальный взгляд на Павла слился с быстрым ласковым взором, брошенным младшему Куракину.

Луиза, конечно, не заметила этого, как и никто другой, но великая княгиня, желая объяснить свою невольную и неуместную улыбку, сделала вид, будто адресовала ее малютке-княжне Екатерине, так и не отходившей от красивой гостьи.

Между тем вот что припомнилось Луизе: на одной станции, недалеко от Петербурга, – несколько баб-торговок, подстрекаемые любопытством, подошли совсем близко и стали глазеть на проезжающих важных господ и дам.

Одна из них, еще не старая, особенно врезалась почему-то в память девушке.

Широкое, скуластое лицо, толстые, выпяченные вперед губы, особенно нижняя, обвисающие слегка щеки, вдавленный, широкий, приплюснутый нос с ноздрями, совершенно открытыми, курносый до смешного, маленькие, бойкие темные глаза навыкате делали бабу уродливо-забавной, похожей на жабу с человечьим, хитросмышленым, но добродушным лицом.

И на эту бабу походил Павел до чрезвычайности. Даже общее выражение лица его было чисто бабье, особенно в минуты благодушия.

Когда же он хмурился и старался казаться суровым, властным, мягкость исчезала, лицо искажалось неприятной, отталкивающей гримасой, и облик жабы сильнее проступал на этом человеческом лице.

Среди неожиданно наступившего молчания – подал голос цесаревич и сипло, отрывисто, как всегда, заговорил:

– А что же нет наших молодых людей? Их тоже надо познакомить с милыми гостьями. Поди-ка, пригласи их, Ростопчин!..

Снова все обратили усиленное внимание на принцесс, которые невольно сразу вспыхнули, хотя и старались овладеть собой и не выдать смущения.

Очевидно, юные князья были наготове и в сопровождении Протасова и Остен-Сакена немедленно явились по приглашению отца, одетые в военную форму старинного прусского образца, какую носил сам Павел и не позволял сыновьям являться к себе иначе, чем в этом смешном для многих наряде.

Мундиры с длинными талиями и фалдами, шпаги, торчащие сзади, припомаженные сильно парики с косицами на затылке и с буклями на ушах мало шли к обоим юношам, особенно к Александру, красивому, мощному и рослому не по годам. Оба брата чувствовали себя словно связанными в этом наряде, не говоря уже о желании сохранить выправку и военный вид, чего строго требовал цесаревич от сыновей.

Легкая сутуловатость Александра, его обычная манера держать немного вытянув вперед свою красивую голову особенно проступали в этом полумаскарадном по времени наряде.

Но нежные, как у девушки, правильные черты лица, доброта, ярко написанная на нем, красиво очерченные губы и особенно лучезарный, открытый взгляд больших голубых глаз заставляли забыть обо всем другом и невольно привлекали к юноше каждого, кто только сталкивался с ним, особенно впервые.

Потом, если приглядеться, что-то слишком излучистое, чересчур женское проступало и в изгибе полных губ, и в мерцающем, то потухающем, то вспыхивающем, взгляде, в линии подбородка, в разрезе глаз, чуть-чуть приподнятых у наружного угла, по-китайски… Несмотря на белокурый пушок, проступающий уже над верхней губой, золотящийся и по овалу лица, все же старший внук Екатерины напоминал молодую, стройную женщину, на святках переодетую в старый прусский мундир.

Совсем иначе выглядел Константин. Шире, коренастей брата, хотя и ниже его, он казался мужиковатым крепышом, а лицом походил на отца. Только, как у юноши, все странности и уродливости типа были смягчены, и он казался даже забавно привлекателен своей мопсообразной физиономией.

Луиза, словно против воли, как очарованная, забыв даже об условностях придворного этикета, прямо подняла глаза на входящего Александра, и ее блестящие голубые глаза на миг словно скрестились взорами с лазурными глазами юноши.

Вдруг все окружающие заметили и она сама почувствовала, что смертельно бледнеет.

Легкая дрожь пробежала по всем ее членам.

С трудом выполнила девушка обычный реверанс и поспешила опуститься на свое место, сознавая, что ноги подкашиваются у нее, силы оставляют. Даже легкая тошнота, словно от обморока, стеснила ей грудь. Так бывает, если люди, слабые нервами, глядят в черную пропасть с высоты… То же должен испытывать человек, если бы ему удалось вдруг заглянуть во мрак грядущих лет.

Луизе на миг показалось, что именно мрак долгих лет ее будущей жизни глядит ей в душу из этих блестящих, но холодных в данную минуту, красивых юношеских очей…

Павел первый поспешил прийти на помощь девушке, смущение которой было слишком очевидно для окружающих.

– Что, каковы мои молодцы? – громко, весело заговорил он. – Ростом и отца обогнали. Вот, – указывая нарочно на младшего, продолжал он. – Сей отрок вас моложе, принцесса, месяца на три. А каков, а? Но все же на целых два вершка пониже своего старшего братца. Как оно и следует… Чин чина почитай. Это строго соблюдается у нас во всем!

И неожиданно Павел раскатился довольным, громким смехом, даже напоминающим веселый, заразительный смех императрицы-матери. Этот только смех и достался ему в наследство от Екатерины, которая порою в близком кругу говорила, что дорого дала бы, только не иметь бы такого некрасивого сына…

За мужем подала голос великая княгиня. Втянули в разговор и свиту. Беседа стала общей. Так же мило и скромно дают ответы обе сестры. Но исчезла их прежняя развязность. Присутствие Александра словно сковало обеих. Да и он сидит молча, не вмешиваясь в разговор, и только изредка поглядывает на Луизу, когда думает, что никто не замечает его взоров. На Дорхен раз только поглядел он совершенно спокойно и больше не думает о девочке. Но другая, старшая?.. Неужели это и есть его суженая? На ней женят? И скоро, как он успел уловить из намеков и обрывков речей тех, кто близок к его державной бабушке…

Нахмурился невольно Александр.

Сейчас и сам не может себе уяснить, что творится в его душе? Конечно, не говоря о бабушке, и все наставники строго оберегали до сих пор юношу от преждевременного знакомства с известными сторонами жизни, касающимися брака и половой любви.

Но умный, наблюдательный ребенок рос при дворе Екатерины, где все пропитано было чувственностью и соблазном любви. Малый двор Павла, где соблюдалось больше чопорности, показного пуританства, лицемерной чистоты, тоже кишел любовными интригами; все роды страстей и разврата находили себе место в Гатчине и в Павловском дворце, начиная от парадных покоев и кончая антресолями, где жили молодые девушки-служанки, где сначала ютился и по-восточному испорченный развратный Кутайсов, раньше чем попал в особый фавор и в нижние апартаменты павловской резиденции…

И все-таки благодаря разумному телесному воспитанию, данному мальчику его «няней», англичанкой Гесслер, благодаря собственной здоровой, уравновешенной природе Александр, наглядно, отдаленно знакомый с проявлением чувственности у других, сам до четырнадцати лет оставался чист, покоен и чужд этих волнений.