Жан Баруа

Баруа дружески берет под руку молчаливо шагающего Люса.

Баруа. Что с вами? Не унывайте… Еще ничто не потеряно.

Он смеется. Люс внимательно смотрит на него при свете газового рожка: черты лица Баруа выражают радость жизни, уверенность, безграничную силу; он – олицетворение энергии.

Люс (Зежеру и Юлии).Взгляните, он весь так и брызжет искрами… (Устало.)О, как я вам завидую, Баруа. А я не могу больше, с меня достаточно. Франция – словно пьяная женщина: она уже ни в чем не разбирается, она больше не сознает, где правда, где справедливость. Нет, она слишком низко пала, и это лишает воли к борьбе.

Баруа (звонким голосом-, пробуждающим энергию).Да нет же! Вы слышали эти крики? Видели неистовство толпы? Нацию, приходящую в такое возбуждение из-за идей, нельзя считать погибшей.

Крестэй. А ведь он прав!

Зежер. Ну да, черт побери! Что и говорить, трудности будут, но кого это удивит? Быть может, впервые мораль вторгается в политику, и это нелегко дается!

Баруа. Происходит что-то вроде государственного переворота…

Люс (серьезно).Да, у меня такое впечатление с первого дня: мы – свидетели революции.

Зежер (поправляя его).Мы ее делаем!

Баруа (гордо).И, как всегда, меньшинство берет на себя инициативу, совершая революцию собственными силами, страстно, решительно, упорно. О, черт побери, до чего хорошо так бороться!

Люс уклончиво качает головой.

Юлия внезапно подходит ближе к Баруа и берет его под руку: кажется, он не замечает ее.

(Громко хохочет молодым, задорным смехом.)Да, я признаю: действительность, особенно сейчас, отвратительна, дика, несправедлива, бессмысленна; ну и что ж! Из нее все же когда-нибудь родится красота. (Люсу.)Вы повторяли мне сотни раз: рано или поздно ложь будет наказана самой жизнью. Так вот, я верю в неотвратимую силу истины! И если сегодня мы вновь проиграли битву, – не станем падать духом!

Мы ее выиграем, быть может, завтра!

III

31 августа 1898 года.

Безлюдный и сонный Париж.

Кафе на бульваре Сен-Мишель. Девять часов вечера.

Несколько человек из редакции «Сеятеля» сидят в зале на втором этаже.

Под окнами, распахнутыми в душную ночь, на первом плане отлого спускается полотняный навес кафе, прозрачный от света. Дальше Латинский квартал, пустынный и темный.

Освещенные, но пустые трамваи, скрежеща колесами, медленно поднимаются вдоль бульвара.

Баруа выложил на стол содержимое набитого бумагами портфеля. Остальные сидят кругом, выбирая из кучи книги и журналы и перелистывая их.

Порталь (обращаясь к Крестэю).Есть вести от Люса?

Порталь возвратился из Лотарингии, где он обычно проводит свой отпуск.

Крестэй. Да, я видел его в воскресенье, мне стало жаль его: он так постарел за эти три месяца.

Баруа. Вы знаете, его попросили – о, весьма учтиво – отказаться после каникул от преподавания в Коллеж де Франс. В конце июня было слишком много шума вокруг его лекций. К тому же все отвернулись от него: на последних заседаниях сената только человек десять подали ему руку.

Порталь. Какое непостижимое ослепление!

Арбару (с ненавистью).Во всем виновата националистическая пресса. Эти люди не дают общественному мнению перевести дух, оглянуться вокруг.

Баруа. Мало того: они систематически подавляют благородство, свойственное нашему народу, все то, что до сегодняшнего дня ставило Францию в первые ряды цивилизованных стран и в годы опасности, и в годы славы; и делают они это под предлогом борьбы с анархией и антимилитаризмом, которые они нарочито не отделяют от элементарных понятий добра и справедливости! И им всех удалось обмануть.

Вольдсмут (качая кудрявой, как у пуделя, головой с ласковыми глазами).От народа всегда добиваются чего хотят, если удается натравить его на евреев…

Крестэй. Эти люди снискали всеобщее одобрение, и это тем более удивительно, что их версия, поражает глупостью; достаточно немного здравого смысла, чтобы опровергнуть ее: «Дело Дрейфуса – крупная махинация, задуманная евреями».

Баруа. Как будто можно предвидеть, организовать с начала до конца такую колоссальную авантюру…

Крестэй. Им возражают: «А если Эстергази сам составил сопроводительную бумагу?» Но это их нисколько не волнует: «Значит, евреи заранее подкупили его и заставили искусно подделать почерк Дрейфуса…» Такая глупость не выдерживает критики…

Зежер. Очень плохо и то, что бесконечно усложнили процесс. Эта мания дознаний и передознаний привела к полному искажению подлинной его причины и истинного смысла. С азартом устремились по многочисленным ложным и противоречивым следам… И теперь требуется какое-нибудь неожиданное событие, которое сразу же произведет переворот в общественном мнении и поможет ему, наконец, во всем разобраться.

Крестэй. Да, да, неожиданное событие…

Баруа. Оно скоро произойдет, быть может, из-за этого вызова в Верховный суд… (Вытаскивая из кармана конверт.)Посмотрите-ка, я это получил сегодня утром… (Улыбаясь.)Анонимное письмо, кто-то заботится обо мне…

Арбару (берет листок и читает). «Издостоверных источников мне известно, что военный министр предложил сегодня утром членам правительства вызвать в Верховный суд инициаторов пересмотра дела. Ваше имя в их числе, рядом с именем господина Люса…

Баруа. Мне это очень лестно.

Арбару (читая).Ваш арест назначен на утро второго сентября. У вас есть еще время уехать». Подписано: «Друг».

Баруа (громко хохочет).Что ж! Листочки такого сорта будоражат кровь.

Зежер. Ты обязан этому своей субботней статье.

Порталь. Я ее не читал. (Крестэю.)О чем в ней идет речь?

Крестэй. О нашумевшем заседании в палате, когда военный министр, наивно думая, будто он вытащил из портфеля пять разоблачающих документов, на самом деле предъявил только пять фальшивок! Баруа блестяще доказал, почему эти документы не могут быть подлинными…

Администратор приоткрывает дверь.

Администратор. Господин Баруа, какой-то человек хочет с вами поговорить.

Баруа выходит за ним.

Внизу лестницы он видит Люса.

Баруа. Вы, так поздно? Что случилось?

Люс. Есть новости.

Баруа. В Верховном суде?

Люс. Нет… Кто там наверху?

Баруа. Одни только сотрудники редакции.

Люс. Тогда поднимемся.

Увидя входящего Люса, все в тревоге встают.

Люс молча пожимает протянутые руки и садится с нескрываемой усталостью; на его похудевшем и осунувшемся лице еще больше выступает огромный лоб.

Люс. Я только что получил известия… весьма серьезные известия.

Друзья обступают его.

Вчера или позавчера неожиданная драма разразилась в военном министерстве: полковник Анри был заподозрен своими начальниками в подделке документов, предъявленных на процессе!

Все ошеломлены.

Министр сразу же допросил Анри. Сознался ли он? Не знаю. Во всяком случае, со вчерашнего вечера он… заключен в Мон-Валерьене.

Баруа. Заключен? Анри?

Тайный взрыв радости; несколько мгновений опьяняющего восторга.

Зежер (глухим голосом).Новое расследование! Новые дебаты!

Баруа. Это означает пересмотр дела!

Арбару (желая знать точно).Но… какие же документы он подделал?