Жюль Верн

— Нет, пусть он говорит, — грозно пробасил Надар, грозя пальцем Корманвилю. — Продолжайте, сударь! Русские — народ скромный, изволили вы сказать!

— Они не хвастуны, они работают втихомолку, — продолжал Корманвиль. — Захаров пробыл в воздухе три часа и спустился в одном из пригородов. Со мною беседовали свидетели этого полёта, глубокие старики.

— Вы влюблены в ваших русских, — заметила Онорина.

Корманвиль признался, что прежде всего любит науку, затем истину, и, наконец, он обязан отдать должное русским людям, их уму, таланту, терпению и мужеству.

— Ничего не поделаешь, таков этот народ, — сказал Корманвиль.

Надар принялся за еду. Онорина зорко следила за тем, чтобы гости ели как можно больше. Пример подавал хозяин — он ел за троих. Минут двадцать языки бездействовали и работали только зубы. Наконец Надар попросил у хозяйки разрешения выйти из-за стола.

— Ну, а вы, друг мой, что делаете? — обратился он к Жюлю. — Почти ничего? Хотите писать о воздухоплавании? Одна большая газета охотно предоставит свои страницы статьям на эту тему. Газета интересуется воздухоплаванием и у нас, во Франции, и в Англии.

Жюль решил, что сейчас как нельзя более кстати заявить о предложении Иньяра. Пусть жена рассудит, как быть, — оставаться или ехать.

— Хорошо кричать в бурю на море, — сказал он, стараясь не глядеть на жену. — Мне давно хочется испробовать силу моих лёгких. Говорят, что палуба морского корабля — самое лучшее место для постановки голоса.

— Жюль, ты собираешься поступить в оперу? — спросила Онорина.

— Ваш супруг собирается совершить морское путешествие, но боится, что вы не разрешите ему, — догадливо произнёс Надар и тем неожиданно помог Жюлю. — Морское путешествие имеет свою неприятную сторону, — добавил он. — Я имею в виду качку и связанную с нею морскую болезнь. Штука пренеприятная. Я страдал этим ровно пять минут, потом как рукой сняло!

— Морское путешествие — лучший вид отдыха, — сказал Корманвиль. — Я добирался до России кружным путём, Средиземным морем, потом Чёрным, я дважды пережил сильную бурю, и, должен сознаться, морская болезнь сильно потрепала меня…

— Не пугайте, я боюсь, — всплеснула руками Онорина. — Мой муж уедет, а я буду думать о нём как о погибшем. Тебе очень хочется ехать, Жюль?

— Вместе с тобой и девочками, дорогая! Но вот говорят про бури и качки, морские болезни и…

— Я не поеду, ни за что! — воскликнула Онорина, притворно ёжась от воображаемых бурь и болезней. — Поезжай один, тебе это нужно! Ты похудел, устал, легко раздражаешься из-за каждого пустяка, твои нервы не в порядке.

— Право, я побаиваюсь, — сказал растроганный Жюль. Он понимал, что жена его, большая любительница моря, искусно симулирует страх перед бурями; ей очень хочется отправиться в путешествие, и непременно морское, но… Жюль благодарно посмотрел на жену и, привстав, поцеловал её в щёку: — Спасибо, дорогая! Если тебе так хочется, я поеду в Шотландию…

— А потом мы полетим на моём воздушном шаре, — предложил Надар. — Хотите?

Жюль сиял. Наконец-то судьба ему улыбнулась. Он наполнил вином бокалы и предложил выпить за здоровье и счастье каждого из присутствующих здесь.

— За морскую бурю и прекрасное самочувствие путешественников! — воскликнул Надар.

— За благополучное возвращение нашего дорогого Жюля Верна! — сказал Корманвиль.

— За всех вас, друзья! — произнесла Онорина, суеверно чокаясь так, чтобы расплескать вино из своего бокала.

— За наше будущее! — сказал Жюль. — Жалею, что с нами нет моего Барнаво. Он обещал прийти, но… Не заболел ли он… Друзья, ещё бокал за здоровье Барнаво!

Корманвиль пожелал выпить персонально за Жюля. Надар пил только за мадам Верн. Онорина уже отказывалась от вина, — она ничего не имела, впрочем, против тостов. Все бутылки были пусты, хозяева и гости держались на ногах неуверенно. Жюль обнял Корманвиля и, пользуясь тем, что Надар стал любезничать с Онориной, попросил кораблестроителя рассказать о себе.

Корманвилю не повезло в жизни. С юных лет мечтал он о высоком призвании служителя науки, способного освободить мир от неурядиц и неравенства. Он хотел строить торговые корабли, очень много кораблей, которые целыми флотилиями выходили бы в моря и океаны и развозили но всем странам мира идеи и высокие замыслы. Он точно не представлял себе, как именно будет выглядеть это и что именно повезут построенные им корабли; он считал, что достаточно мира между странами Европы, Нового Света, Китая и Австралии для того, чтобы народы, торгуя и взаимно делясь культурой, взаимно учась и совершенствуясь, позабыли о войнах и революциях. Здесь Жюль стал спорить с Корманвилем, сам не представляя себе истинного положения вещей на свете.

— Я за всё берусь, и ничего у меня не выходит, — жаловался Корманвиль, — Я много читал, но прочитанное усвоил плохо Я хочу помочь людям, чувствую силы для этого и не знаю, что делать. Мои корабли, например, — меня опьяняет эта мысль!

— Ваши корабли повезут колониальные товары, золото и оружие, — сказал Жюль, сосредоточиваясь на своей мысли.

— Товары — это хорошо, — огласился Корманвиль. — И золото — тоже неплохо. Но вот оружие… не понимаю, о каком оружии вы говорите.

— О ружьях, пушках, — лукаво подмигивая собеседнику, ответил Жюль. — Вы, кстати, обратили внимание, как часто употребляет огнестрельное оружие почтенная Америка? Против негров и индейцев, которым она не даёт спокойно жить. Вы с головой ушли в ваше кораблестроение и не видите, что делается за бортом ваших судов. Восемь десятых всего флота Британской империи, например, служат целям захвата и подчинения.

Корманвиль возразил:

— Я имею в виду добрую, хорошую торговлю, я имею в виду крепкие, большие корабли, культурные свчзи между народами, я мечтаю… Чему вы улыбаетесь?

— Моим собственным мечтам, — ответил Жюль. — Спаси вас бог от такой практики! Я, как вам известно, немножко юрист, я неудачник, и, быть может, моя удача в том, что я неудачник-юрист!

— Вас ждёт удача на другом поприще, — сказал Корманвиль.

— Где? Когда? — спросил Жюль. — Только одному вам скажу вполне откровенно, потому что чувствую к вам сердечное расположение: мои мечты о деятельности в области науки похожи на ваши корабли. Я нагружаю их продуктами моей фантазии; фантазия эта осуществляется, — всё осуществляется рано или поздно, — и моё ружье, отправленное для охоты на диких зверей, будет употреблено во зло: из него станут палить в людей. Порою я думаю, — грустно продолжал Жюль, — что должна появиться совершенно новая наука — наука перестройки всего мира, наука о том, как сделать людей счастливыми…

Он пожал плечами, выжидательно глядя на собеседника.

— Вот вы инженер, — продолжал он, — вы умеете хорошо и надёжно строить корабли. Люди других профессий оснащают ваши корабли всеми чудесами современной техники; я говорю — чудесами, так как и в самом деле чудесно всё, что делают мозг и руки человека. На вашем корабле проводят освещение, возможно, электрическое, устраивают разные средства связи со всем миром…

— Какие именно? — прервал Корманвиль.

— Не знаю, это надо придумать, исходя из того, что сделала наука сегодня. Пока мы придумываем нечто теоретическое, люди практически опередят нас. Фантазия опередит технику, вот увидите! Ваш корабль в состоянии делать сказочное количество миль в час. Он уходит под воду. Но дело не в этом…

— В чём? — нетерпеливо спросил Корманвиль. — Я слежу за ходом вашей мысли, она оригинальна, умна, — продолжайте!

— Для чего всё это — вот что неясно для меня. — Достаточно ли одной техники для счастья человека? Вот вы инженер; у вас есть знания, вы мечтатель. А если вы о чём-то мечтаете, — значит, вы что-то можете. Мечта родится в сознании человека тогда, когда он уже, пусть и неясно, видит нечто в будущем. Мечта — крылья. Это аппарат для летания в области догадок и предположений. Скажите — в каком государстве, при каких обстоятельствах вы сполна станете инженером? Подумайте сами над сутью слова: инженер. Не просто, не только наименование профессии, но и способность потрудиться ради того, чтобы, скажем, корабль был построен по образцу мечты всего человечества! Ох как трудно мне выражать мысли, как мало я знаю, мой друг!