Азиаты

Спустя час джигиты сидели в юрте кузнеца, насыщаясь чем бог послал, и расспрашивали о том, что творится в Хорезме. Теймир, так звали кузнеца, рассказывал обо всём, что знал.

— Ширгази-хан, который отрубил Довлет-Гирею голову, давно умер. Теперь в Хиве сидит Ильбаре-хан. Два раза — весной и осенью — Ильбарс выезжает с биями на охоту, один раз заезжал ко мне — я подковал ему жеребца. Сам он неплохой хан, ест и пьёт немного, но много хвалится и кричит. Надир-шах для него — жалкий щенок. Говорит: «Придёт ко мне тот счастливый день — я заставлю ползать Надира перед собой на коленях».

— Почему он так презирает Надир-шаха? — спросил Арслан.

— Ай, Надир-шах — простолюдин. Раньше он был простым джигитом у Баба Али-бека. Этот бек из афшаров женил Надира на своей дочери и возвысил его в юз-баши. Как только он это сделал, Надир сразу поехал в Дурун и напал на карадашлинцев, своих же туркмен. Те прогнали его за горы, а он опять напал… Потом начал терзать и тех, что жили в Мерве и на Амударье. Хивинский хан Ильбарс — человек царственного происхождения, всё время ищет дружбы с туркменским ханом Мухаммедом-Ушаком, чтобы вместе напасть на Надира и сбить с него спесь.

— Коней часто приходится копать? — Арслан задал вопрос исподволь, чтобы не выдать, зачем джигиты еду? в Хорезм и ещё дальше.

— Ай, всадники всё время туда-сюда едут.

— Много ли хороших коней видишь? Туркменские из Дурун а и Нессы попадаются?

— Редко таких вижу — далеко они от нас, да а стоят дорого. В десять, а иной скакун в сто раз дороже человека. Пленных с Урала хивинцы везут — по сто тиллей [23] продают на базарах, за персов ещё меньше берут, а туркменский конь не каждому по карману.

Арслан прикинул: «В одной пластинке четверть фунта золота — не мало ли за одного коня?» И чем больше он думал о покупке небесных скакунов, тем призрачнее казалась их покупка…

Ещё два дня провели джигиты в гостях у кузнеца Теймипи и снова зарысили их коми по голубому Усть-Юргу, высекая подковами искры из кремнёвых камней. Провели несколько ночёвок на Ай-бугире, в Кунграде и в нескольких маленьких урочищах. Наконец, въехали в Куня-Ургенч — столицу хорезмских туркмен. Сотни кибиток, множество глинобитных хижин, загоны для овец, конюшни — всё это было огорожено высокой стеной, размытой дождями. Кибитки Мурада-косорукого джигиты отыскали без особого труда, стоило только спросить детвору. Жена его, молодая узбечка, вышла с ребёнком на руках, спросила, кто такие? Арслан ответил. Она разрешила джигитам занять две чёрные юрты в которых лежали всякое тряпьё и ржавые подковы, пояснив Арслану:

— Мурад-джан ушёл в Хиву, к Ильбарс-хану. Ушак сказал ему: «Пойдём со мной, коней будешь подковывать», и он уехал.

Пришлось порасспросить у соседей, куда и зачем уехал Мухаммед-Ушак со своим войском. Те, кто об этом знали, сообщили нехотя:

— Ай, поехал воевать! Надир-шах в Индию ушёл, а Ильбарс-хан повёл свои войска на персидский город Серахс. Зачем? Это дело хорошо не кончится…

XIX

Генерал-поручик Татищев прибыл в Мензелинск летом 1737 года. Путь его лежал через разорённые сёла и сожжённые поля. Дорого стоило России устройство Оренбургского края. Два года назад, как только первый его устроитель статский советник Иван Кириллов ступил с экспедицией на реку Орь, башкиры во главе с Кильмак-Абызой выступили против русских. Строительство на их земле новой крепости они восприняли как посягательство на их свободу. Вскоре бунт превратился в восстание. Отбивая налёты повстанцев, беспощадно карая «разбойников», Кириллов с большими потерями построил в устье Ори крепость, соединил её колёсной дорогой с Волгой. Он же отыскал новые прииски медных и железных руд. Умер в саратовском госпитале, привезённый из оренбургской степи. Голый и испепелённый край принял под своё начальство статский советник в генерал-поручик Татищев.

В Мензелинске начальника Оренбургской комиссии (переименованной из экспедиции) поджидали казанский губернатор Мусин-Пушкин, обер-прокурор генерал-майор Соймонов и полковник Тевкелев — один из ближайших помощников умершего Кириллова. Тотчао созвали генеральный совет и начался разбор дел, связанных с восстанием башкир. Под председательством Соймоиова был осуждён военным судом уфимский воевода Шемякин. Суровому порицанию подвергся полковник Тевкелев, ревностно опекавший в защищавший азиатов. Он же взял под защиту и почившего Ивана Кириллова, находя, что крепость оренбургская построена в самом удобном месте. Татищев же назвал место, выбранное для Оренбурга, самым неудобным. Двинувшись из Мензелинска в оренбургские степи, Татищев отыскал для города более подходящее место, в ста восьмидесяти верстах от устья Ори, и повелел перенести город туда, поближе к киргизскому урочищу Красная Гора [24]. Полковник Тевкелев препятствовал новым планам Татищева, и лишь его безупречное прошлое мешало Татищеву расправиться с ним. Фёдор Соймонов, сам крутой по натуре, первым предостерёг Татищева:.

— Ты осторожнее будь, Василий Никитич, с этим татарином. Этот мурза во время персидского похода у самого Петра Великого толмачом был, причём по секретным делам,

— Слыхал о таком, — недовольно отозвался Татищев, — оттого и щажу охальника.

— Я сам присутствовал при беседе Петра Алексеевича с мурзой Тевкелевым, — продолжал Соймонов. — Оказывается, он из ордынцев, имевших кормовые поместья в Касимовском, Владимирском и Керинском уездах. Этот мурза предложил Петру принять в подданство России киргиз-кайсакскую степь. «Если поможешь мне в этом, — посулил ему Пётр, — то выдам тебе на это дело миллион». Не успел в тот год великий император заняться киргиз-кайсаками, а потом и умер. Позже уже, в тридцатом году, привёз он нового хана Меньшей орды Абулхайра в Астрахань, к Волынскому и ко мне, как вице-губернатору. Мы тогда хорошо приняли его и отправили киргизских послов в Петербург, к императрице. Там взглянула на них матушка-государыня и послала в киргизскую степь к Абулхайру двух геодезистов вместе с Тевкелевым. Отыскали они его близ Аральского моря. Пытались взять с него присягу и фирман на подданство России, но не все киргиз-кайсаки дали согласие. Зато преуспел Абулхайр в другом: хивинский народ выразил ему полную покорность и назвал правителем хивинского ханства…

— К чему сии подробности, Фёдор Иваныч, не пойму, — поморщился Татищев. — Как ни старался мурза, а не смог надеть на Абулхайра шубу и шапку соболью, да и грамоту на подданство с собой не привёз.

— К тому же и я веду, что нельзя тебе ссориться о полковником Тевкелевым. напротив, приблизь к себе, Мурза поможет тебе короновать Абулхайра. Тогда не только Меньшая и Средняя орда станут нашими подданными, но и хивинское ханство.

— Прав ты, Фёдор Иваныч, придётся смягчить мне свой норов, да только мурза Тевкелев морду воротит.,

Лето шло к концу, и вот сам Абулхайр приехал с отрядом и сыновьями в Башкирию. Поставили киргиз-кайсаки кибитки на краю города, всадники загарцевали на красивых — скакунах, привлекая внимание горожан. Абулхайр сидел в белой юрте, ожидая начальника оренбургской комиссии. Раньше хорошо ладил он с Кирилловым, доброй вспоминал о нём, а потому не спешил первым выезжать на поклон к новому управителю. Дождался хан — приехал курьер от Татищева с приглашением посетить нового русского начальника. Абулхайр с сыновьями и личной охраной отправился к генерал— поручику. После обычной церемонии приёма Татищев усадил гостя за стол.

— Какова же истинная цель твоего приезда в Мензелинск, Абулхайр? Со мной хотел познакомиться, али иные заботы?

— Делом пришёл помочь, господин генерал-поручик. Боялся, как бы башкиры не напали на твой отряд да не изрубили солдат твоих. Нельзя никак доверять им, больно много вреда от них. Сабли башкирские отяжелели от крови. У Верхняцкой пристани башкиры вырезали всю охрану сибирского обоза. Сам мурза Тевкелев был окружён на реке Белой, едва отбился от башкир…