Гнёт. Книга 2. В битве великой

— Устали, поди! Прошагали-то порядком. Садитесь, чайку попейте, вот хлеб. Больше угощать нечем. Завтра рыбы наловим.

Сентябрь дохнул прохладой. Природа нарядилась в яркие осенние краски. Старые берёзы теряли листья. На соснах и елях побурела хвоя, зажелтела осина, закраснелись кустарники. Утренники стали студёными.

В большом селе Гаино жители переполошились: пригнали ещё двух политических.

Вечером на завалинке братья пели. Их молодые голоса неслись в вечерней тишине и трогали сердца слушателей:

Любит русский народ песню. В радости, в беде и в горе он неразлучен с нею. Окружили сельчане братьев.

Теснее, теснее смыкалось кольцо слушателей. Подходили новые люди, старались уловить каждое слово.

Последний куплет братья пропели с подъёмом, и когда повторяли его, неожиданно грянул хор молодых голосов:

Поднимется мститель суровый И будет он нас посильней!..

Эта неожиданная поддержка деревенских парней взволновала Аристарха, он уверенно сказал:

— А кто же может быть сильнее нашего великана, русского народа?

— Ой, миленькие… И за что вас так наказали?.. — послышался старческий голос.

— Вестимо за что… Хотели, вишь, добыть народу счастье, — прогудел лохматый широкоплечий мужик. — Эх, объявился бы Емельян Пугачёв, как встарь… Пошёл бы с ним, пра, пошёл бы…

— Не мели, непутёвый! — оборвала его стоявшая рядом жена.

— Ш-ш… Староста!

Кудрявый парень рванул меха гармони и лихо заиграл плясовую. Вокруг затопали, засвистели.

В ночь под праздник, окончив хлопоты, крепко уснули жители Гаино.

Никто не видел, как из крайней избы метнулись две тени и огородами прошли к обрыву. Там, в густом кустарнике, их встретили учительница и фельдшер.

— Ну, Аристарх, преображайся. Вот тебе кафтан, вот дорожная сума и документы. Отныне ты приказчик лесопромышленника Фёдорова, едешь дощаники встречать. А Григорий — учитель деревни Веснянки, на конференцию в Пермь направляется.

— Спасибо. Лодка-то исправна?

— Вполне. Вот тут, в камышах. На дне — топор, котелок, сухари, сахар, крупа. Глядите, не попадайтесь!

— Я карту набросала. Синей галочкой указаны остановки. Лучше всего вдали от жилья. Все опасные пункты отмечены красными крестиками.

— Спасибо большое! — в один голос воскликнули братья.

— Два дня будут праздновать, по пьянке вас не хватятся. Добрый путь вам, товарищи! — Голос учительницы дрогнул.

— Ни пуха ни пера, ребята! Стороной объезжайте кордоны, отсиживайтесь в камышах. Изловят — изобьют до полусмерти и назад доставят.

На прощание расцеловались.

Братья спустились в лодку, осмотрели кладь и взялись за вёсла.

Лодка скользнула по воде, выходя на быстрину.

Плыли вниз по течению, грести почти не приходилось. Мимо проносились тёмные косматые спящие берега.

— Учителка — хорошая деваха, — заговорил Григорий. — На душе легко, когда встречаются такие люди. Да и Карп Тимофеевич — суровый, но душевный человек. Таких век не забудешь…

— Надежда Фёдоровна походит на нашу Дусю. Помнишь учителку, что давала нам нелегальную литературу?

— Помню, Гибалина. Совсем ведь молоденькая была, а тянулась к революции. Хорошо, ты предупредил её, уехала от ареста. Не встречался?

— Видел в Казани, когда ехал домой из Баку. Она на фельдшерских курсах учится… Подпольщица…

Лодка шла вблизи берега. В темноте можно было разглядеть строение. Залаяла собака.

— Приналяг на вёсла, кордон видать, — прошептал Григорий.

Лодка стрелой пронеслась мимо опасного места. Вскоре течение отнесло их на середину реки.

Рано утром миновали Косу, плыли без устали весь день, на закате причалили к берегу. Место оказалось спокойным. Таёжная глухомань подступила к самой реке.

— Эх, места какие! Слышишь птичий грай. Перелёт, видать. Ружьецо бы сейчас! — размечтался Григорий.

Причалили к устью ручья. Лодку спрятали в кустарнике.

Отдохнув и перекусив, опять двинулись в путь.

Плыли всю ночь. На рассвете увидели, что от берега отчалила лодка и пошла наперерез. Грёб полицейский.

— Кажется, попались, — сказал Григорий.

— Иди на сближение, не вздумай удирать. Ты же учитель.

Григорий вытащил из кармана тёмные очки, вручённые ему Карпом Тимофеевичем, надел их и стал просматривать записи в тетради.

— Кто? Куда плывёте? — крикнул полицейский, когда лодки сблизились.

— Дощаник встречать. Хозяин приказал самому провести их по реке. Да захватил с собой учителя, на конхеренцу едет…

"Учитель" приподнял шляпу, кисло улыбаясь. Полицейский бегло оглядел его, снова обратился к Аристарху:

— Это какого купца? Гаврилова, что ли?

— Чё ты, паря. Как можно? Гаврилов пушниной торгует. Мой хозяин лесопромышленник Фёдоров, чай, слыхал? А у вас нет ли рыбки?

— Как не быть, найдётся. Я Фёдорова видал. Сурьезный купец, богач. Я вот, господин учитель, вопрос имею: не найдётся ли у вас тетрадочки и карандашика моему мальцу?

— Пожалуйста, — охотно откликнулся Григорий. — Это хорошо, что сына грамоте обучаете.

— Спасибо и на этом. А я стерлядочку и жереха словил… Кушайте на здоровье, — проговорил довольный полицейский, подавая рыбу, нанизанную на кукан.

Аристарх перегнулся, ловко подхватил вязку и передал серебряный рубль. Полицейский расплылся в довольной улыбке.

— Счастливо сплавать! — крикнул он, правя к берегу.

— У-уф, — облегчённо вздохнул Григорий. — Налегай на вёсла, брат..

Лодка шла вдоль пустынных берегов. К вечеру только увидели большое село, раскинувшееся в устье Вишеры. Перед глазами — водные просторы красавицы Камы, дальше Пермь.

— На берегу, на мостках, несколько женщин полоскали бельё.

— Дальше ехать нельзя. Как бы впросак не попасть, — забеспокоился Григорий.

— А вот спросим у баб. — Аристарх подогнал лодку к берегу.

— Эй, тётки! Нельзя ли заночевать где? Учитель да я, приказчик. Который день гребём, заморились!

Женщина выпрямилась, сдвинула со лба тёмный платок и внимательно оглядела путников.

— Ну-к, что ж, заночуйте у нас. В тесноте, да не в обиде.

Закрепив лодку у причала, братья пошли за женщиной. Она несла в корзине, прижатой к бедру, большой ворох белья. Шагала свободно, вдавливая босые загрубевшие ноги в мягкий речной песок.

Вот и калитка. Залаяла цепная собака. Женщина прикрикнула на неё и, обернувшись, пригласила:

— Входите, добрые люди, дверь отворена. Хозяин дома, а я сейчас…

Она стала быстро развешивать бельё. Казаковы, положив на завалинку вещи, отряхнули одежду, голиком обмели песок с обуви и шагнули в горницу.

В хате было тесно, бедно. На лавке сидел, вытянув ногу, хозяин. Коротко остриженные волосы и бритый подбородок говорили о том, что он недавно уволен из армии. После обычных приветствий завязалась беседа.

— Месяц, как вернулся из японского плена. Два года жена бедовала с тремя ребятишками, — жаловался хозяин. — Да вот ещё нога никак не заживает после ранения.

Аристарх стал уговаривать его посадить их на пароход.

— Лодка у нас своя, тебе отдадим, будешь рыбу ловить, пока мы не закончим своих дел.

— Ладно было бы, да пошли большие строгости. И вас задержат, и меня в каталажку. Вы лучше утресь наймите лошадей да с колокольцами прямо к казённому дому ступайте. Там вас речная полиция на казённой лодке и подбросит к пароходу.