На краю света. Подписаренок

За столом велся обычный разговор об урожае, о сенокосе, о погоде. А потом как-то незаметно речь зашла о комских делах. И тут дядя Егор стал рассказывать отцу о том, что в Кому приехал новый поп. Совсем еще молодой и дело свое, видать, знает еще плохо. Уж больно долго справляет в церкви службу. И, главное, велит зажигать во время службы все лампады, все подсвечники и даже паникадила. Сколько свечей сжигает за одну службу — ужас! А церковный староста вразумить его не смеет. Сказал бы ему прямо, что негоже, мол, батюшко, каждую службу паникадила жечь. Так ведь и свечей не напасешься.

А потом что-то говорили еще об отце дьяконе и псаломщике, но что именно говорили, я уж не соображал, так как от тепла и чая меня совсем разморило и я почти спал за столом.

На другой день меня одели во все мои обновки, и после чая мы отправились с отцом в комскую школу. В школьной прихожей нас встретил высокий, сухопарый, со стриженой бородой старик, одетый по-городскому — в пиджак и в брюки навыпуску. Только все это было на нем старое, поношенное.

— Тише вы! — набросился он на нас. — Стучите как кони. Что, не соображаете, куда пришли.

Тут отец объяснил ему, что он только что приехал из Кульчека сдавать меня в двухклассное училище.

— В учительскую пройдите. К отцу Петру.

И старик указал пальцем на одну из дверей.

— Он уж записан у нас, — стал объяснять ему отец. — Мне только деньги заплатить за ученье и сдать его кому следует на руки.

— Не за ученье, а за право ученья. К отцу Петру иди.

И старик снова показал отцу дверь в учительскую.

— За право так за право, — сказал отец, потом пригладил свою бороду, одернул шабур, пошаркал ногами о какую-то подстилку и осторожно прошел в учительскую.

Я остался в прихожей. Она была вроде нашей кульчекской. Но только много больше. И тоже имела несколько дверей. По стенам на вешалках виднелись шабуры и пальтишки. Из-за большой закрытой двери доносился глухой шум, в котором время от времени выделялись отдельные ребячьи голоса. Судя по всему, комская школа была намного больше нашей кульчекской.

Через некоторое время отец вышел. И почти сразу за ним в прихожей показался большой, длинноволосый, чернобородый человек в черной рясе.

— Ну вот и все, — сказал отец. — Оставайся, учись, старайся. Вы уж, отец дьякон, — обратился он к чернобородому человеку в рясе, — последите тута за парнем. Один будет среди чужих ребят. Не обидели бы. Ну а я, брат, — обратился он ко мне, — поеду домой. Работа ведь.

Тут тятенька нахлобучил свою шапку, еще раз взглянул на меня и вышел.

— Как фамилия? — спросил меня по его уходе отец дьякон.

— Трошин.

— Звать как?

— Акентий…

— Не Акентий, а Иннокентий… И звать-то себя не знаешь как. Раздевайся, проходи в класс. Увидишь там ваших кульчекских — пристраивайся к ним.

В большом классе, в который я вошел, стояло три ряда парт. В первом ряду на средней парте я увидел Исаака Шевелева, и Мишку Обеднина. Третье место на их парте оставалось свободным, и я занял его. Второй и третий ряды занимали комские ученики. Они вели себя почему-то очень шумно. За стеной, рядом с нами, помещался еще один класс. Время от времени оттуда доносился глухой шум.

Почти сразу за мной в класс вошел отец дьякон.

— Ну-ка тише! — прикрикнул он на комских учеников. — Перешли в третий класс, а ведете себя хуже первогодков. Задание получили? Что вы должны делать?

— Решать задачи, — послышались голоса.

— Так в чем же дело? Почему такой шум?

— Не выходит, отец дьякон. Задача неправильная.

— Решаете неправильно, вот и не выходит.

Он постоял еще некоторое время около них и затем подошел к нам. Долго молча смотрел на нас и наконец сказал:

— Ну что же… С сегодняшнего дня вы учитесь в первом классе Комского церковноприходского двухклассного училища. А это, — тут отец дьякон кивнул головой на второй и третий ряды, занятые ребятами, — ученики Комской начальной школы. Будете учиться вместе с ними под одной крышей, но по своей программе, проходить русский язык, церковнославянский язык, арифметику — дроби, географию, историю, геометрию и природоведение. Но главным предметом будет у нас закон божий. Все остальное поелику возможно. Сегодня я должен проверить ваши знания. Комских учеников я более или менее знаю, поэтому спрашиваю приезжих. Посмотрим, с чем они к нам пожаловали.

Тут отец дьякон сделал длинную паузу и затем обратился к нам:

— Ну-ка, кто из вас прочтет мне «Песнь ангельскую»?

И я, и Исаак Шевелев, и Мишка Обеднин, и Толоконников из Проезжей Комы, и Баранов из Безкиша — молчали. Все мы не знали «Песнь ангельскую». Отец дьякон с удивлением пожал плечами:

— Не знаете «Песнь ангельскую»? Чему же вас учили три года?

Мы молчали, подавленные незнанием «Песни ангельской». Отец дьякон выжидательно смотрел на нас, потом сокрушенно покачал головой:

— Кириллов! Прочти им «Песнь ангельскую»!

Комский ученик Кириллов встал и уверенно прочитал:

— «Святый боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, Помилуй нас!»

— Садись, Кириллов. Неужели вы не знаете этой молитвы? — укоризненно спросил нас отец дьякон.

Мы с виноватым видом молчали. Наконец Толоконников набрался смелости и неуверенно сказал:

— Мы знаем эту молитву, отец дьякон. Только не знали, что она «Песня ангельская».

— Не песня, а «Песнь ангельская». А кто из вас прочтет мне «Начинательную молитву»?

Тут отец дьякон посмотрел на нас, потом указал рукой на меня и сказал:

— Трошин, прочти нам «Начинательную молитву».

Я вскочил с места и молча смотрел на отца дьякона.

— Не слышал вопрос? Прочти мне «Начинательную молитву».

Я стоял и не знал, что отвечать. В Кульчеке мы выучили много молитв. И «Отче наш», и «Достойно», и «Богородицу», и даже «Символ веры» вызубрили, но «Начинательной молитвы» я не знал.

А отец дьякон ждал моего ответа. Наконец он рассердился и грозно спросил:

— Кто из приезжих знает «Начинательную молитву»?

Исаак Шевелев, Мишка Обеднин, Толоконников из Проезжей Комы и Алешка Баранов из Безкиша вскочили со своих мест и испуганно смотрели на отца дьякона.

— Да что же это такое, — развел руками отец дьякон. — Даже «Начинательной молитвы» не знают.

Тут он грозно поднялся со своего места. «Ну, — решил я, — попадет теперь нам с этой „Начинательной молитвой“».

Отец дьякон направился к комским ученикам, которые строили друг другу рожи и выкидывали какие-то фортели руками. Один из них сразу же заметил, что отец дьякон обратил на них внимание, и уткнулся в свою тетрадку. А другой сидел спиной к нам и продолжал тискать своего товарища.

— Анашкин! — рявкнул над ним отец дьякон.

Не успел Анашкин вскочить на ноги, как был схвачен за шиворот.

— Не хочешь заниматься делом?!

Тут отец дьякон так дернул Анашкина за ухо, что тот закричал от боли. Потом отвел его в угол и поставил на колени.

— Стой так до конца урока, — сказал он ему.

И как только он обернулся к нам, Анашкин сразу скорчил рожу и показал ему язык. И дальше этот Анашкин весь урок перемигивался со своим дружком и все время над чем-то смеялся. Похоже было, что он гордился тем, что стоит перед всем классом на коленях.

Это меня очень удивило. У нас в Кульчеке поставят ученика в угол, так он ревет там, как недорезанный поросенок. А у них в Коме выдрали парня за уши, поставили на колени, а ему хоть бы что. Он даже гордится этим.

Отец дьякон больше не обращал на Анашкина внимания и опять стал экзаменовать нас. И чем больше он спрашивал нас, тем сильнее убеждался в том, что мы ничего по закону божиему не знаем.

К концу урока в класс пришел отец Петр. Он был совсем еще молодой. Борода у него только еле-еле начала расти. Он сразу заметил Анашкина в углу на коленях и посадил его на свое место. Потом спросил отца дьякона: каковы наши знания? И тут отец дьякон стал ему рассказывать, как плохо подготовлены приезжие ученики.