Баязет

- настоящими слезами плакал старец, прижимая к впалой груди руки. - Осман пришел, нехороший осман:

секим-башка делать хочет. Когда верблюд дерется с лошадью, погибает ишачка. Мы бедный ишачка! Ваша казачка добрый... Мы к тебе, сердар, беги... Ля иллаха илля аллаху! - затрясся старик, а турки уже вертелись кругом под лошадиными брюхами...

Карабанову стало жаль бедных крестьян. Тем более они так искреннее плакали и клялись, что отныне признают на небесах одного лишь аллаха, а на земле только его, поручика Карабанова.

И потому, руководимый жалостью, он закричал на урядника:

- Ты что делаешь?

Но урядник уже схватил старца за бороду и, свесясь с седла, отрезал эту бороду кинжалом под самый корень, швырнув ее обратно в лицо турка.

- Ах ты, скалапендра! - заорал он, давя его лошадью. - Тебя "добрый казачка" спасай, а ты нас под засаду ведешь?.. Так иде же старуха твоя? Иде сопляки ваши? Борода-то длинная, а врать, старик, не умеешь...

Карабанов все понял:

- Дениска, бери в нагайки!..

И взяли: погнали перед собой, стегая по согнутым спинам; улюлюкая и гикая, ворвались в аул, и турецкий отряд повернул в горы, саданув лишь для острастки пачку выстрелов...

- По буйволу возьмем! - сказал Трехжонный, крутясь на своем жеребце по площади. - Так и знайте: за вашу подлость - по буйволу. С каждого дыма!..

- Во, ханьс поганое! - высморкался в кулак Дениска, вытирая ладонь о лохматую гриву своего Беса. - Под западню хотели подвести нашего брата? И никакой хультуры...

В гневе он подскочил к сакле старейшины аула, хватил шашкой по мертвым окнам: дзинь, - полетели стекла, и еще раз - дзинь!

Болталось тряпье на веревке, и веревку срезал Дениска; потом ведро пустое подцепил на шашку, вскинул кверху - звяк, и разрубил его на лету...

- Ожогин! - крикнул Карабанов, тяжело дыша от волнения. - Перестань. Вот ты у меня сейчас нагайки тоже схлопочешь... не хуже турка!

- А што, ваше благородье, - обиделся казак. - Уже и пошалить нельзя... Попадись мы им, так наших-то голов сколько бы покатилось?..

На рассвете (чужой рассвет, он призрачный и жуткий) всадники поднялись на высокую гору. Перед ними, рассеченный надвое узкой рекою, разбросанный среди скал и садов, открылся затаенный турецкий город. Дома лепились по уступам, так что крыша одного была двором дома соседнего, и уже паслись на крышах козы, но вокруг стояла тишина, и цветные мечети величаво вперяли столбы минаретов в чистое утреннее небо.

- Вон и крепость сама, ваше благородие, - подсказал урядник. - Видите, по-над городом стоит. Балкончики-то ишо висят над речкой...

Карабанов опустил бинокль:

- Что же будем делать?

- Городишко брать сейчас надобно, - посоветовал Трехжонный. - Пока народец ихний не проснулся. А коли потом въедешь, так людишки выпрут на улицы, где и двум собакам без драки не разойтись, - тогда сотне, ваше благородие, идти в строю тесно будет.

Карабанов нервно крутился в седле:

- Спроси казаков, урядник, что они думают?

Трехжонный