Кес Арут

— Может, все пойдём? Отрядом? Или хотя бы меня с собой возьми…

— Нет! — непреклонно ответил Арут. — Это моё личное дело и только я поеду. Один. Вы здесь нужны. Всё. Давайте прощаться.

Арут по очереди обнял каждого, затем вскочил в седло своего коня и направился к воротам.

— Ты вернёшься? — не выдержал Арсен, ты вернёшься, брат Арут?

Арут повернул голову и чуть выждав, кивнул головой.

Тем же днём колонна из Эрзерума достигла конечной точки депортации. Города Алеппо. Мухаррем бей остановил колонну у входа в город и подозвал единственного офицера, оставшегося в конвое. Когда тот подъехал, он с довольным видом приказал:

— Отправьте телеграмму.

Достав из кармана листок и карандаш, он, не слезая с лошади, пересчитал депортированных армян. На листке появилась цифра… 11. Один ребёнок, четыре девушки и шесть женщин. Такова была численность колонны, вышедшей из Эрзрума. Из девятнадцати тысяч, в живых остались только одиннадцать человек.

Несколькими часами позже он получил ответную телеграмму следующего содержания:

«Поступил приказ о назначение вас начальником полиции Багдада. Надеемся, что и впредь вы будете так же усердны в деле борьбы с врагами империи».

Алеппо стал центром депортации армян. Со всех уголков страны сюда сгонялись остатки выживших людей и помещались в специальные караван- сараи.

Мухаррем бей сопровождал свою «колонну», когда навстречу попались несколько высокопоставленных чиновников. Один из них остановил колонну и подозвал к себе Мухаррем бея и, указывая ему на близстоящий караван-сарай, сказал:

— Поместите людей туда. Позаботьтесь о том, чтобы они имели всё необходимое. Накормите их и не забудьте вызвать врачей, чтобы они осмотрели несчастных.

Все одиннадцать оставшихся в живых подняли головы. Они не понимали, что это за новая пытка.

— Это же армяне! — изумлённо воскликнул Мухаррем бей.

— Я знаю, что это армяне, — последовал ответ.

— Но вы не можете… — Мухаррем бей порылся в кармане и вытащил бумагу. Показывая её этому человеку, он снова воскликнул: — Это приказ министра внутренних дел Талаат паши. Он предписывает уничтожать армян повсеместно и всеми способами.

Человек, говоривший с Мухаррем беем, некоторое время помедлил, потом подняв на него твёрдый взгляд, ответил:

— Можете передать министру, что я губернатор…а не палач!

Это был губернатор Алеппо, Джелаль Бей. Через несколько дней по приказу правительства он был снят со своей должности.

В ту минуту, когда происходил разговор Джелаль бея с Мухаррем беем, в приют созданный Красным крестом, вошли два человека. Пожилой, страшной худобы и молодой солдат турецкой армии, который держал в руках грудного ребёнка. Ребёнок плакал. В отдельном крыле приюта работали французские врачи. Именно туда и принёс ребёнка турецкий солдат.

Андани с нескрываемым удивлением смотрел на солдата, протягивающего ему ребёнка. Тот что-то сказал. Андани позвал Мари. Она с не меньшим удивлением смотрела на турецкого солдата с ребёнком на руках.

— Он просит помочь ребёнку и готов отдать все свои деньги, если мы не откажем ему, — перевела Мари слова солдата.

Андани кивая головой принял ребёнка и, уложив на стол, аккуратно развернул одеяло, в которое он был укутан.

— У малышки сильный жар, — негромко произнёс Андани, не переставая осматривать девочку, — сильно истощена. А так, ничего опасного. Скажите, что мы вылечим её, но для этого потребуется много времени. Она должна остаться здесь, пока не поправиться. И… узнайте её имя… Мари.

Мари перевела слова Андани солдат, тот сразу ответил.

— Что? — Андани оглянулся на изумлённое лицо Мари.

— Он говорит, что девочку зовут Сирануш Акопян!

— Армянка? — поразился Андани. — Он армянку принёс?

Мари снова переспросила. Солдат снова кивнул.

— Поразительно… просто поразительно! — пробормотал Андани.

— Он ещё говорит, что останется неподалёку, пока девочка будет выздоравливать, — снова перевела Мари.

— Надо же, как беспокоиться, — пробормотал под нос Андани, — удивительно…просто удивительно…

Оставив пожилого человека возле ребёнка, солдат отправился осматривать приют. Он смотрел на сестёр в белых халатах с красными крестами и видел в ответ настороженные взгляды. Так перемещаясь, солдат забрёл в огромный зал. Там находилось не менее четырёхсот детей. Многие жались в угол, когда он проходил мимо них. Солдат с каждой минутой мрачнел всё больше и больше. Он уже собирался покинуть зал, когда увидел сестёр с подносами. На подносах лежал тонко нарезанный хлеб. Сёстры начали раздавать хлеб. Дети с жадностью хватали заветные куски и тут же отправляли их в рот. Было заметно, что это зрелище расстроило солдата. Кушая хлеб, дети бойко говорили на греческом и ещё каком-то непонятном для солдата языке. Солдат от начала до конца проследил раздачу хлеба. С глубочайшим гневом он смотрел на сестёр милосердия. И тому была причина. Отдельно в зале сидели на корточках и просто лежали возле стен на голом полу около ста детей. Этим детям по непонятной причине сёстры ничего не дали. Возмущённый такой несправедливостью, солдат бросился к одной из сестёр милосердия, у которой оставались на подносе куски хлеба и…буквально вырвал его из её рук со словами:

— Как можно быть такими…дети ведь голодные!

Мари стояла в проходе и видела порыв турецкого солдата. Он стала следить за его действиями.

Солдат подошёл к детям, которым не досталось хлеба, и встал на колени перед ними. Дети были истощены. Он брал с подноса хлеб и вкладывал в руки детям. Он делал это, перемещаясь на коленях.

— Ешьте, — тихо говорил он, — ешьте!

В ответ на это дети с совершенным безразличием начали выбрасывать хлеб. Солдат замер. Ни один из детей не принял хлеб. Ни один. Все его выбрасывали.

Сзади на его плечо опустилась рука Мари.

— Родителей этих детей убили на их же глазах. Мы ничего не можем сделать. Они отказываются от еды. Сидят и ждут своей смерти.

Солдат, пошатываясь, встал. А в следующее мгновение бросился вон из этого зала.

4 сентября 1915 года в один из публичных домов Алеппо вошёл молодой турецкий офицер. Пока звали владельца заведения, офицер осматривался. Вокруг него собрались девушки от двенадцати до восемнадцати лет. Их было не менее ста. Одного взгляда хватало, чтобы понять какой национальности все эти девушки. Скулы у офицера играли. В глазах сверкала ярость, когда он смотрел на полуобнажённых девушек с заплаканными лицами.

— Эфенди, — раздался позади него ласковый голос. Офицер повернулся. Перед ним стоял пожилой турок и льстиво улыбался.

— Кого желаете, эфенди? Есть девственницы по небольшой цене.

— Армянки? — вопрос был задан на чистом турецком языке

— Да. Армянки.

Офицер едва сдерживался. Но чуть позже произнёс почти безразличным голосом:

— Шукри бей просил меня приехать и привезти немного денег для вас и немного для него, — с этими словами офицер достал из кармана несколько золотых монет. Глаза владельца алчно загорелись. Арут высыпал монеты в подставленные руки.

— Так, где он?

— На втором этаже. Третья дверь слева, — хозяин заведения сразу куда-то ушёл. Видимо прятать полученные деньги. Офицер же направился в указанном направлении. Указанная хозяином дверь была полуоткрыта. Из неё доносились глухие стоны. Офицер осторожно вошёл внутрь. Прямо напротив стоял стол. Всё остальное скрывала широкая занавесь. Офицер откинул занавесь и прошёл внутрь. В углу стояла широкая кровать. На ней лежала обнажённая девушка с кляпом во рту. Руки у неё были привязаны к кровати. Сверху на ней лежал обнажённый мужчина. Раз за разом он вторгался в неё.

— Шукри бей?

Мужчина на мгновение остановился и повернул голову назад. Увидев турецкого офицера, он махнул рукой.

— Да, это я. Подожди за дверью. Я скоро закончу.

Он собирался продолжить, но в это время офицер подошёл к нему и, схватив за волосы, приподнял его и швырнул на пол перед собой. Девушка смотрела на турецкого офицера широко открытыми глазами, в которых светилось изумление.