Шхуна, которая не хотела плавать

К десяти часам сомкнулся непроницаемый мрак. Ветер крепчал, следуя прогнозу, и поднимаемое им волнение в сочетании с сильной зыбью заставляло шхуну двигаться совершенно неописуемым образом. Надеюсь, Джон извинит меня, но воздать должное этой пляске я могу, лишь сообщив, что Джон спустился вниз, чтобы немного вздремнуть, и его тут же стошнило. И еще как! А ведь он ходил в море более тридцати лет, начав еще мальчишкой. Я не последовал его примеру только потому, что был слишком уж перепуган.

К этому времени мы уже не пытались идти к Норт-Сидни, а легли на другой галс и взяли направление на одинокий островок Сен-Поль, рассчитывая укрыться за его скалистыми обрывами, если шторм разбушуется еще больше.

Шторм разбушевался еще больше. Паром «Лейф Эйриксон» водоизмещением в шесть тысяч тонн прошел мимо нас по левому борту, направляясь в Порт-о-Баск, и мы получили наглядное представление о собственном положении, глядя, как он зарывается в волны, совсем скрывающие его массивный нос. К полуночи мы потеряли всякое представление о том, где находимся. Волны перекатывались через всю шхуну, так что работать с картами было невозможно. Наши керосиновые ходовые огни ветер погасил, но нам не удавалось добраться до них, чтобы снова их зажечь. Мы были крохотным черным суденышком среди черных морских валов в черную ночь — неразличимые для человеческого глаза. Оставалось только уповать на десятигаллонное ведро, привязанное к вантам. И уповали мы не напрасно. Хотя мы-то его так и не увидели, но «Патрик Моррис», железнодорожный паром, увидел нас на своем радаре за десять миль. Разбирать, кто мы и зачем тут околачиваемся, капитан не стал. Не желая рисковать, он повернул свое огромное судно в сторону, чтобы обеспечить нам достаточно свободного пространства. Предположительно так же поступали другие суда, поскольку до рассвета мы не видели никого и ничего.

Рассвет никак не желал наступать. Ветер задувал порывами со скоростью пятьдесят миль в час. Фал кливера лопнул, оставив нас с одним фоком. Выхлопная труба обломилась у выхода за наружную обшивку, а в результате не только машинное отделение заполнилось выхлопными газами, но и пролив Кабота обрел возможность блевать внутрь шхуны через дыру двухдюймового диаметра всякий раз, когда нас клало на левый борт. В результате нам пришлось лечь на правый галс и уповать, что мы не наткнемся носом на девятисотфутовый обрыв Кейп-Норта.

Мы оставили всякую надежду отыскать Сен-Поль и просто старались остаться в живых где-то посреди пролива и как-нибудь переждать шторм. Волнение было таким бешеным, что с носа сорвало доски, провозглашавшие название шхуны, а валы прокатывались от бушприта до кормы. Течь неуклонно усиливалась, заставляя работать ручным насосом по сорок минут каждый час, а насос, работавший от двигателя, не останавливался ни на секунду. К счастью, муть, видимо, смыло за борт, и наносы не очень засорялись.

На рассвете под проливным дождем и среди грозовых шквалов ветер изменил направление, задув с вест-зюйд-веста, и вдали замаячила земля. Видимо, высоты Кейп-Норта, а потому мы решили пройти под обрывами и укрыться в маленьком порту Дингуолл или, может быть, Ингонише. Но когда мы подползли ближе к берегу, то увидели, что у входа в обе бухты кипят чудовищные буруны, надежно преграждая путь в них.

Оставалось только двигаться на юг вдоль грохочущего берега в надежде войти в Бра-д'Ор — цепь соленых озер, занимающих середину острова Кейп-Бретон. Джон стоял У румпеля, а я качал, качал, качал… Когда мы вытащили лаг, я установил, что мы прошли сто двадцать миль, по большей части не в том направлении.

Но всему наступает конец. Когда солнце взошло и пробилось сквозь бешено мчащиеся тучи, ветер начал стихать. К полудню шторм кончился. Волнение улеглось, и мне даже удалось выкроить время, чтобы, оторвавшись от насосов, состряпать нам кое-какую еду — за все время плавания у нас крошки во рту не было. Небо прояснилось, стало совсем тепло, и в шесть часов вечера мы обогнули остров Бэрд и вошли в длинный узкий пролив, по-летнему сонный, уводящий в самое сердце обширного острова Кейп-Бретон. И вскоре мы причалили к пристани ловцов омаров. После тридцати часов борьбы «Счастливое Дерзание» все-таки наконец рассталась с родиной и стала чужестранкой у чужих берегов.

Клэр с Альбертом очень удивились, увидев нас, когда ловец омаров поздно вечером доставил нас в Норт-Сидни. Как и предсказывалось, «Карсона» немного потрепало, и Чарли Браун заверил их, что мы выйдем из Порт-о-Баска не раньше чем через неделю. Но Чарли Браун не знал Джона Паркера так, как теперь узнал его я. Не уверен, что мне так уж захочется совершить с Джоном веселый круиз, но, если мне когда-либо вновь надо будет совершить опасный переход, в товарищи себе я сразу выбрал бы его.

На следующий день мы с Клэр и Альбертом отправились дальше по лабиринту внутренних озер на «Счастливом Дерзании» к мирному селеньицу Беддек, где у семьи Пино была маленькая верфь. Там мы собирались вытащить «Счастливое Дерзание» на берег и вытаскивать и вытаскивать до тех пор, пока раз и навсегда не отучим ее течь.

По дороге туда она не доставила нам никаких хлопот. Возможно, из-за переутомления, но, думается, причиной был культурный шок. Контраст между ее родными краями и этими зелеными чарующими берегами, где ухоженные земли процветающих ферм спускались к сонным водам, летняя жара, бестуманье и бесштормовность — все это, взятое вместе, ошеломило ее настолько, что она стала ласковой, точно кошечка с обстриженными когтями.

Когда мы вошли в живописную, словно сошедшую с красочной иллюстрации, гавань Беддека, ее заполняли роскошные яхты, щеголявшие латунью и хромом, а также последние крики моды как женского, так и мужского пола. В окружении этих сливок общества потребления даже мы с Клэр почувствовали себя не в своей тарелке, а на «Счастливое Дерзание» они должны были произвести сокрушающее впечатление. Не могла же она не понять, какой неказистой и неуклюжей выглядит в сравнении с этими плавучими дворцами наслаждений, и, конечно, подобно любой деревенской девушке, внезапно ставшей мишенью презрительных взглядов светского общества, она готова была провалиться сквозь землю.

И едва мы подошли к пристани, как шхуна начала погружаться, словно у нее отвалилось днище. Только быстрота, с какой Фред и Ральф Пино кинулись на помощь, таща набор электронасосов, помешала ей скрыть свой стыд в донном иле.

Альберта, наоборот, этот новый мир ничуть не вывел из равновесия. Он отпраздновал свое прибытие, сбежав на берег и отделав огромного тусклоглазого голубого пуделя с одной из яхт. В простодушном высокомерии пудель попытался оспорить у него право прохода. Альберт не снизошел до драки, а просто ухватил пуделя за болтающееся ухо и одним толчком могучего плеча сбросил в воду, а потом затрусил дальше, даже не оглянувшись. Своим поступком он завоевал любовь всех рабочих верфи, и они всячески его баловали, пока мы оставались там…

На следующее утро Пино вытащили шхуну на слип, и мы вчетвером весь день трудились над ней. Как обычно, явную причину течи нам найти не удалось, а потому мы заново ее проконопатили, проложили полосы свинца под углом между ее килем и штевнями, наложили толстые слои краски и спустили на воду.

Она тотчас протекла почти также сильно, как прежде. Братья Пино взбесились и вытащили ее на берег. Теперь шестеро человек прочесали ее точно частым гребнем. И ничего нового не обнаружили. В отчаянии они сменили все пробки. И тогда мы во второй раз спустили ее на воду.

Вечер она простояла у пристани — и не потекла. Это требовалось отметить, но мы поторопились. В полночь, прощаясь с нами, Ральф Пино случайно заглянул в трюм моей шхунки. Думаю, его яростный рев был слышен по всему Кейп-Бретону. Трюм был полон. Вода уже просачивалась сквозь настил машинного отделения.

Мы включили электрические насосы и легли спать.

Утром Ральф вернулся на борт.

— Еще раз вытаскивать эту тра-та-та, тра-та-та посудину смысла нет, — заявил он нам. — Для нее осталась только одна надежда. Одна-единственная. Видите илистую отмель в том конце бухты? Да? Ну так поставьте свой двигатель на «полный назад» и загоните эту вашу тра-та-та корзинку на отмель, да покрепче!