Клеопатра

   — ...Неужели Арсиноя?.. — Маргарита оживилась девичьи...

   — Нет, нет, — Аполлодор улыбался с изяществом. — Царица ошибается, предполагая, что... Просто-напросто Арсиноя, Ганимед и Иантис образовали нечто наподобие римского триумвирата... — Маргарита коротко и звонко засмеялась. Аполлодор улыбнулся и продолжил: — ... бесправного, впрочем, триумвирата, безвластного, как я это определяю...

   — А мой брат, царь..?..

   — ...Царевна совершенно независима от двора Его Величества. Она живёт одна, в вашем прежнем дворце.

Ока ни на что не претендует и лишь изредка показывается народу вместе с царём во время официальных выходов...

   — Она была бы рада видеть меня?

   — Полагаю, встречу возможно устроить... Стоит, впрочем, дождаться Максима...

Маргарита подосадовала на себя. Почему она не спросила Аполлодора о Максиме? Или нет, хорошо, что не спросила! Пусть никто не думает, то есть Аполлодор пусть не думает, будто она зависит от Максима!..

   — Откуда же он должен вернуться?

   — Из лагеря Цезаря...

Она сама не понимала, как ей удалось не показать своё удивление... А он произнёс интересную новость до того светски, безупречно-легко... Ни единой нотки вызова, ни тени желания хотя бы чуть-чуть поиздеваться над ней!..

Убийство Помпея выглядело в рассказе Аполлодора совсем не так, как описал в своём письме Максим. Аполлодор рассказал, что Помпей отправился на лодочную прогулку, его жена Корнелия и сын Секст отплыли на корабле в неизвестном направлении. Вероятно, они намеревались просить помощи у морских разбойников. Потин, Акила и Теодот также отправились на прогулку с Помпеем, они плыли в обширной ладье, а он — в небольшой лодке с двумя своими центурионами, вольноотпущенником Филиппом и рабом по имени Скиф. Ладья египтян приблизилась к лодке Помпея, Акила предложил Помпею перейти в ладью. Первыми спустились в ладью Филипп и Скиф. Акила протянул руку Помпею. Помпей продекламировал строки Софокла:

   — Когда к тирану в дом войдёт свободный муж,

Он в тот же самый миг становится рабом!.. [40]

В ладье Помпей углубился в чтение свитка, он перечитывал речь, с которой намеревался обратиться к царю Птолемею. Вот тут-то Акила и обнажил меч! Но надо знать римлян! Помпей обеими руками натянул на лицо тогу, не сказав и не сделав ничего не соответствующего его достоинству; он издал только стон и мужественно принял удары. Помпей скончался пятидесяти девяти лет, назавтра после дня своего рождения...

   — Такой старый!.. — вырвалось у Маргариты...

Она кляла себя в уме всеми гадкими словами, какие знала! Потом увидела, что Аполлодору даже нравится это её проявление ребячества... Она вдруг и, кажется, впервые поняла нечто совершенно обыкновенное, а именно то, что эти проявления детскости, весёлый смех, небрежность — всё это очень идёт к её молодой красоте, и всё это вместе с её молодой красотой является, в сущности, её оружием! Но оружием, которое очень и очень недолговечно!.. Возможно полагать унизительным использование красоты и молодости в отношениях с мужчинами, но было бы глупо не использовать свои красоту и молодость!.. Она заметила, что ей легко рассуждать и, в сущности, трудно действовать... Это потому, что я всё ещё не женщина!..

Помпею отрубили голову, то есть это Акила отрубил ему голову, то есть отсёк мечом. А верный Филипп обмыл тело морской водой и уже хотел похоронить на берегу, когда приблизился один ветеран из армии Помпея и спросил: «Кто ты такой, коли собираешься, приятель, погребать останки Помпея Магна, то есть Великого?» И когда Филипп назвался, этот ветеран сказал, что должен совершить благородное дело — отдать последний долг великому полководцу римлян!.. [41]

   — Он что, никогда прежде не видал этого Филиппа, приближенного Помпея? Разве это логично? — спросила Маргарита скептически.

Аполлодор улыбнулся:

   — Не знаю. Я ведь не был там, я рассказываю с чужих слов...

   — С чужого вранья! — Маргарита дерзко, озорно фыркнула. Аполлодор снова улыбнулся ей, даже и ласково...

   — А Цезарь? — спросила она. — Расскажи мне с чужого вранья какую-нибудь басню о благородстве Цезаря!..

   — Пожалуйста! Мне говорили, будто кто-то, тот же Акила, Потин или Теодот, подал Цезарю кольцо Помпея, на печатке кольца был вырезан лев. Цезарь взял кольцо и заплакал...

   — Но это, возможно, и не басня, — сказала Маргарита серьёзно. — Максим писал, что единственная дочь Цезаря была женой Помпея, она умерла. Может быть, Цезарь вспомнил её и потому заплакал... Но почему Цезарь не покидает Египет, хотела бы я знать!..

   — Потому что ему интересно беседовать с Максимом, — Аполлодор улыбался. — У тебя ведь нет войска, а у Цезаря есть...

   — Я знаю, что совсем небольшое... В Александрии больше... И зачем Цезарь вдруг станет помогать мне?

   — Затем, что царь, твой брат, царица, явно склоняется к нежеланию платить Риму долги своего отца!

   — Вот об этом я не знала!

   — Твой брат стоит перед выбором: или заплатить долги, то есть опустошить казну окончательно и настроить против себя не только александрийцев, но и прочих египтян, потому что ведь ему придётся увеличить налоги; или отказаться платить Риму, опереться на содействие народа, пообещать снижение налогов, сделаться своего рода народным правителем! Выбрать второе — весьма соблазнительно!.. Что же касается армии, то римские легионы закалены в битвах последних лет, а Египет давно не вёл никаких войн! Вот и подумай, царица, за кем останется победа при столкновении двух армий!..

   — А долги?

Аполлодор имел в своей натуре чудной навык: ласково улыбаться. Она не всегда понимала, почему он вдруг ласково улыбается. Но всегда его улыбка производила впечатление совершенно искренней...

   — Долги заплатит новая правительница Египта!..

   — Угу! — Маргарита снова сделалась дерзкой и скептической. — А потом мне же придётся уве-ли-и-чивать налоги! — Она нарочито растягивала певучее слово «увеличивать»... — А потом все возненавидят меня. А потом пойдут восстания, одно за другим. А потом меня случайно убьют во время какого-нибудь весёлого народного египетского бунта! И тут опять явятся римские войска и Египет станет римской провинцией, как Сирия, Иудея и разные там Галлии!..

   — Царица страшно умна! — Аполлодор состроил насмешливую, но ласковую гримасу. — Однако я бы внёс поправки, некоторые!.. Ты, царица, платишь долги; налоги, соответственно, вырастают. Но Цезарь оставляет в Египте какое-то количество опытных римских солдат и ты обретаешься под надёжной защитой! Цезарь же, без сомнения, взойдёт на самую высокую ступень власти. А далее?.. Может быть, именно тебе удастся освободить Египет от власти Рима, но не посредством кровопролитий, а через переговоры, искусно поведённые, через дипломатию...

   — Через очень духовную связь с Римом!

   — Ты иронизируешь, царица, а между тем слишком многое зависит от тебя. То есть, по сути, всё зависит от тебя! Ты даже можешь помириться со своим братом и вместе с ним встать против Рима...

   — А подумать я могу? Есть у меня время? — Теперь она говорила с вызовом.

   — Завтра я привезу тебе кое-какие сочинения Цезаря, он ведь писатель. Тебе, я полагаю, будет интересно прочесть...

Она откинулась на спинку стула и нарочито раскинула руки, рукава скользнули к плечам:

   — Снова читать! — Она тянула слова насмешливо и нарочито плачуще. Затем сказала серьёзно: — Ты знаешь, в детстве я любила читать, любила учиться, но теперь книги вызывают у меня настоящее чувство ужаса, потому что они как будто стремятся заменить собою жизнь!..

   — Но ведь чтение и писание книг — это разновидность жизни!..

   — Не перебивай меня, я потеряю нить... Ты не понимаешь! Всякий раз, когда я иду, устремляюсь навстречу жизни, иду в жизнь, в эту настоящую, в эту живую жизнь, и вдруг на моём пути вырастает, будто гадкое сорное растение, какой-нибудь папирус или пергамен, и состроив мне издевательскую мину, принимается выдавать себя за жизнь, за жизнь, в которую я так стремлюсь!..