Степан Разин (Книга 2)

Окончив вечерню, митрополит обратился к собравшимся с проповедью.

– Дерзайте, братие и чада! Ныне время приспело за бога и великого государя умерти. И кто бога и государя отступится, тот во ад поспешает, к диаволу и сатане. Кто же постраждет и ратную смерть от воров примет, тот в царствие божие внидет... – Митрополит прослезился. – Вы лучшие в городе люди, стойте за государя верой и правдою, и за то государева милость да будет с вами. Присягайте, братие, лобзая крест господа нашего Иисуса Христа.

Первым к кресту подошел боярин.

– Именем божьим обещаюсь стоять до смерти, – сказал он, – за государя, за правду божью!

За ним подходили головы, сотники, пятидесятники, десятники и стрельцы, повторяя его слова.

– За правду божью дай бог постоять до конца! – сказал, крестясь, старый стрелец с белыми как снег волосами и бородой, по прозванию Красуля {Прим. стр. 132 }.

Окончив молитву, митрополит обратился к нему:

– Станешь ли крепко стоять, Иван?

– Да как же, владыко! Сколь мы годов во стрельцах?! Постоим уж до смерти за божью-то правду! – твердо сказал старик.

Все с облегчением вышли из душной церкви.

– Молодых стрельцов наставляй, Иван, к верности государю. Внушай, поучай, отклоняй от измены! – говорил митрополит на дорогу. – Тебя государь за то наградит.

– Да не сумнись, владыко! Вот нас тут полсотни старых стрельцов. Воевода нас знает, и мы его ведаем. Мы всю жизнь за бояр стояли! – успокаивал старый Красуля митрополита. – Мне скоро седьмой десяток полезет, владыко. Кому и наставить на правое дело стрельцов молодых.

Солнце скрылось за черную тучу, наплывшую с моря. Волга темнела зловещим, тяжелым свинцом. На небо медленно лезли огромные черные и лохматые звери. Где-то еще далеко над морем сверкали частые молнии, глухо рычал отдаленный гром, и казалось, что это рыкают небесные чудища, наползающие на город.

Воевода еще раз в сопровождении немцев объехал все крепостные стены. Сотники подбегали к нему доложить о работах, о крепостном снаряде. Со стен, где топили в котлах смолу, тяжело опускался на город дым, закрывая улицы будто туманом.

С ватагой черкесов примчался Михайла.

– Татары сбежали! – воскликнул он.

– Как?

– Камыш покидали в воду, сверху жердинок наклали. Кто лодками, кто по мосткам... и ушли.

– К вору?

– К Тереку в степи пошли кочевать. Мурза Мурзабек вместе с сыном хотел остаться. Его Ямгурчей избил плетью, связал, как вьюк, – на коня и повез... И улусные люди за ними...

– Не жалей, Михайла, – сказал боярин. – Лучше сейчас изменил Ямгурчей, убежал, чем в город вошел бы да тут учинил измену.

– Хотел я догнать их – да в сабли.

– И саблям иная работа найдется, – утешил боярин брата.

Уже совсем свечерело. В воздухе пахло влагой от надвигавшейся грозы.

Конный черкесский дозор сообщил, что не так далеко видали по берегу конное войско, а на реке – струги.

– Ну, ратную сбрую пора надевать, брат Михайла, – сказал Прозоровский.

Через час воевода с братом и старшим сыном, с дьяками, подьячими, с детьми боярскими и дворянами торжественно вышли из воеводского дома. Все были в кольчугах и колонтарях. Впереди слуги вели запасных коней под чепраками, направляясь в Белый город, к Вознесенским воротам, откуда ждали приступа казаков.

Боярская и дворянская челядь ехала, вооруженная пиками и пищалями.

Воевода велел бить в тулумбасы и в трубы трубить поход. Завыли сполохом церковные колокола.

Улицы наполнила толпа горожан.

– Братья и дети! Кто хочет, идите с нами стоять на воров! Бог наградит вас, и царь не забудет! – говорил горожанам боярин, проезжая по улицам. Но горожане жались к домам, пропуская походное шествие воевод и дворянства.

Воеводские слуги зажгли факелы. Скакали, роняя искры во мраке улиц.

У Вознесенских ворот воевода сошел с коня.

– Зажечь по стенам костры!

Башни выросли из черноты рыжими кирпичными пятнами. В небе не было видно ни единой звезды. Гроза подходила ближе. Частые молнии рвали на небосклоне тучи, и после них ночь еще больше сгущалась. От грома слегка подрагивала земля.

Воевода поднялся в башню, подошел к дозорному пушкарю, возле которого стоял Бутлер, глядевший в темную ночь через зрительную трубу.

– Что там видно, Давыд? – спросил Прозоровский и взял у голландца трубу.

– Что? – в свою очередь, спросил Бутлер.

– Огни... Там, должно, на стругах огни, что ли, на Волге, – задумчиво произнес боярин, стараясь увидеть больше, чем неверный, мерцающий свет красных искр.

Вдруг молния осветила всю степь, и державший у глаза трубу воевода вскрикнул:

– Идут!

Через трубу при внезапной вспышке ему показалось, что казаки возле самых стен.

– Камни! Смолу! – крикнул он.

– Пали фитиль! – перебив его, приказал пушкарям голландец.

Грянула пушка, выбросив сноп огня. В ответ послышался пушечный гул в степи, но ядра не долетели до стен.

На стенах ударил набат. В свете костров замелькало множество людей. И вдруг, раз за разом, без выстрелов, полетели огни из степи, откуда-то из-за надолб. Наметы, брошенные метательной пружиной, пали среди астраханских деревянных домов и ярко горели.

С криком выскакивали из домов горожане, чтобы не дать разгореться пожару.

В степи ближе к городу мелькнули огни по оврагам. Из «подошвенного боя» [Подошвенный бой – нижний ярус орудийных бойниц в крепостных башнях ] башни пушки били теперь непрерывно.

Воевода спустился туда к пушкарям.

– Куды бьешь? – спросил он.

– А бог его знает куды, боярин. Господь донесет, куды надо, – ответил пушкарь.

– Боярин, на Волге огни! – крикнул сотник, всюду сопровождавший воеводу.

Огни мелькнули и скрылись. Струги или просто челны – не понять.

Начался дождь. Молнии заблистали над самым городом, над куполами церквей. Загремел оглушающий гром...

И сквозь возбужденные крики стрельцов по стенам, сквозь грохот орудий и шум дождя послышались крики от Болдина устья.

Разинцы по степи приближались к городу. В их толпах горело множество факелов.

Воевода послал гонцов, чтобы тотчас все силы стянуть сюда, к Вознесенским воротам.