С Антарктидой — только на Вы

— Сделаем. Отдохнем и сделаем, — и опять голову под одеяло. Он ничего не ответил, ушел. Вернулся через час:

— Лететь надо... Я снова:

— Отдохнем — полетим. Работаем-то с подбором площадок с воздуха...

— Ну, тогда я сам полечу.

— Лети.

— Экипаж, подъем!

Толя Пыхтин, бортмеханик, парень с норовом, высунул голову и себе туда же:

— У нас командир экипажа есть, с ним и полетим...

Он помоложе меня был, но успел уже и в Антарктиде в 11-й САЭ техником поработать, а потом несколько лет мы в Арктике в одном экипаже летали. Сработались, понимали друг друга с полуслова — полужеста. Он отлично знал, чем может закончиться любой взлет в «Молодежной», если экипаж работает «на нервах», поэтому его реакция на команду Потемкина была столь резкой. Видимо, и Потемкин понял, что зашел слишком далеко, и сбавил тон:

— Мужики, но вылетать-то надо. «Наука» простаивает... Я не выдержал:

— Ребята, поднимаемся. Поехали...

Когда мы вернулись, командирская «гроза» уже утихла. Кажется, это был единственный конфликт в нашей совместной с Потемкиным летной работе. Не знаю, какой он вынес урок из произошедшего, а я четко понял — в Антарктиде любой экипаж может допустить ошибку, но что бы ни случилось, оценку его действий надо давать по справедливости. Иначе люди тебя не поймут и самые умные выводы и советы проигнорируют даже во вред себе, лишь бы защитить собственное достоинство. К чести Владимира Яковлевича, он ни разу больше в той экспедиции не позволил себе «сорваться». Позже, когда я сам стал ходить в Антарктиду командиром летного отряда, у меня тоже, случалось, возникали ситуации, когда хотелось послать к черту тот или иной экипаж, который, как мне казалось, дал Антарктиде провести себя «на мякине». Но я вспоминал наш конфликт с Потемкиным и все мои эмоции уступали место рассудку.

Сюрприз под Новый Год

А работы в экспедиции набирали темп, что вынуждало и нас летать все больше и чаще. Передышки выпадали только тогда, когда Антарктида показывала свой норов, пробавляясь большей частью короткими, но мощными циклонами. Отработав свое на ГУК в «Молодежной», мы с Капрановым на двух Ил-14 перелетели в «Мирный», откуда начали полеты на «Восток». В «Молодежной» остались два экипажа — Заварзина и Желтобрюхова — с одним Ил-14 и двумя Ан-2. Но это разделение произошло уже после встречи Нового, 1971 года. Однако в канун его мы пережили несколько очень неприятных часов.

В конце декабря на «Новолазаревской» работал экипаж Заварзина. К 29 числу они закончили там полеты с заказчиком и запросили разрешение перелететь в «Молодежную», чтобы встретить Новый год в родном коллективе. Когда Потемкин получил этот запрос, он собрал нас, командиров экипажей, на совет: давать или не давать «добро» Заварзину на перелет. Погода в это время на маршруте «Новолазаревская» — «Молодежная» начала «подгнивать», подходил циклон, но у нас все было спокойно. Мнения разделились — кто-то был «за», кто-то «против». Я вошел в число последних. Анализ метеообстановки, какое-то шестое чувство, которое начинало просыпаться во мне, предостерегали от вылета Заварзина.

— Ну, что Володя дергается?! — я даже начал горячиться. — Никто их не обидит, даже если Новый год встречать там будут. Станция маленькая, уютная...

Но человеколюбие взяло верх, и Заварзину разрешили перелет.... Потемкин позвонил мне в «шарик», когда мы уже собирались лечь спать:

— Женя, зайди ко мне в «Элерон».

— Что-нибудь случилось?

— Экипаж Заварзина пропал.

Когда я добрался до «Элерона» (так назывался домик, в котором жили командир летного отряда, Капранов и Желтобрюхов), в комнате Потемкина уже собрались все, кто узнал о том, что Заварзин не пришел в «Молодежную».

Информация об их полете оказалась весьма скудной.

Вылетели они с «Новолазаревской» почти девять часов назад. Все время были на связи, но сейчас она пропала. Судя по сообщениям, полет складывался тяжело. Пройдя несколько сотен километров, попали в сильную болтанку. Началось обледенение, видимость резко ухудшилась. Похоже, что уже тогда они потеряли ориентировку и восстановить ее не смогли. В последней радиограмме сообщалось о том, что Заварзин ищет площадку для вынужденной посадки. И все, тишина...

— Ваше мнение, командиры, где они могли сесть? — Потемкин как-то весь осунулся, почернел.

— До «Молодежной» лететь пять — пять с половиной часов, расстояние всего 1350 километров, — в голосе Голованова ни тени сомнения. — Даже если им в лоб ударил встречный ветер, то за восемь с лишним часов они все равно уже прошли «Молодежную» и сели где-то восточнее нас. Они — за нами, там их и искать надо.

— Твое мнение, Кравченко?

— Похоже, Голованов прав, — сказал я. — Они либо промахнули нас, либо в каком-то небольшом радиусе от «Молодежки» на куполе сидят. По всем рассчетам прошел он нас.

— Еще есть мнения?

В комнате повисла тишина и стало слышно, как в антенных расчалках подвывает ветер. И здесь погода начинает портиться.

— Владимир Яковлевич, — молчание прервал дежурный радист. — Похоже, Заварзин пробивается... Точно, они...

— Запроси, как люди?

— Все целы, топливо выработали досуха, машина тоже цела, сели удачно.

Мы быстро набросали вопросы: «Что видите перед собой? Что под вами? Что на горизонте? Какое небо — темное, светлое?» В ответ: видимости никакой, пурга, сильный ветер, солнца не видно...

— Надо поднимать в воздух все машины, — сказал я. — Циклон подходит и к «Молодежке», слышите, фронтами своими начинает «грести»? Искать их надо.

Подвывание ветра усилилось, и было видно, как сугробы и передувы начинают «дымиться».

— Где искать? Антарктида большая...

Потемкин прав, но и сидеть без дела мы не имеем права.

— Веером разлетимся. Я пойду на восток в сторону Земли Эндерби. Схожу до горы Биско, облетим остров Прокламейшн. Правее меня Капранов пойдет.

Потемкин слушал молча, внимательно, но я вдруг почувствовал, что он думает о чем-то своем.

— Радист, мы можем установить откуда их радиосигнал идет? — неожиданно спросил он.

— Нет.

— А как у нас дела с новым пеленгатором?

— Только установили.

— Можем запустить?

— Какой смысл? — удивился Капранов.

— Мы же его не облетывали, не проверили, — поддержал я Анатолия. — Его облетать надо, составить таблицу погрешностей, может, нивелировка какая нужна...

— Запускайте пеленгатор! — это уже была не просьба — команда. Запустили. Несколько часов радисты пытались поймать, откуда же идет радиосигнал. Наконец, поймали. Он шел... с запада, со стороны «Новолазаревской».

— Чья машина готова к вылету?

— Моя, — сказал Капранов.

— Я с твоим экипажем слетаю, поищу Заварзина, — Потемкин затушил сигарету. — С собой возьмем несколько бочек топлива, надо загрузить...

Я взглянул на часы. Наступило утро 31 декабря. Потемкин взлетел, и вскоре мы получили сообщение, что он нашел Заварзина. Нашел всего в 450 км от «Новолазаревской». Когда я услышал об этом, мысленно поздравил Володю — в этом эпизоде он «обыграл» всех нас, проявив все свои недюжинные способности нестандартно мыслить. Потемкин вернулся, а Заварзин заставил нас поволноваться еще раз. Пока они заливали горючее из бочек, подогревали двигатели, летели, погода в «Молодежной» резко ухудшилась, разбушевалась пурга. Заварзину пришлось идти на посадку на ВПП, которая позже станет верхним аэродромом, но он сумел благополучно завершить полет.

Я вернулся к себе, побрился, переоделся. Всем экипажем пришли в кают-компанию на праздничный вечер по случаю встречи Нового года. Но радости почему-то не было. Тревоги, пережитые в последние двое суток, заглушали хорошее настроение, веселье не заладилось, хотя ребята из экспедиции праздновали от души.

Второго января Потемкин собрал нас на разбор полета Заварзина. Когда он перечислил все недостатки, допущенные при подготовке перелета, стало ясно: Антарктида чудом выпустила экипаж живым из своих объятий. «Похоже, это ее второй «звонок» нам после неудачного взлета Капранова, — подумалось мне. — Надо усилить бдительность».