Возмужание

Трапеза закончилась в гробовой тишине. Святослав поблагодарил и удалился скорым беззвучным шагом.

«Словно пардус!» – мелькнуло у проводившей его взглядом Ольги. Ей живо припомнилось, как лежал, неестественно вытянувшись на медвежьей шкуре, мёртвый Кречет. После него в тереме больше не заводили прирученных пардусов, – слишком сильно переживал его смерть Святослав.

Сердце княгини зашлось острой болью. «Пардус долго не живёт в неволе» – это о нём, о её сыне вещал тогда старый колдун Велесдар. Хоть и помер, да успел опутать своими чарами Святослава. «Вдруг и правда что случится с сыном, ежели я насильно подчиню его своей воле? Ох, как тяжко в груди, как щемит и давит сердце, даже вздохнуть невмочь… Сынок, отняли они тебя у меня, забрали! Господи! Не стану я тебя неволить, сынок, будь что будет! Может, потом, подрастёшь, поумнеешь, сам во всём разберёшься…»

Теремная девушка, услышав не то вздохи, не то стоны, бросилась к Ольге:

– Что с тобой, матушка наша пресветлая, али захворала? Сердечко болит? Так мы это мигом, сейчас отварчику сделаем, попьёшь, всё и минет, касатка наша, княгинюшка…

Девушка кликнула ещё двоих, и они принялись обхаживать и успокаивать Ольгу, поить отваром боярышника, укладывать в постель. Но и выпроводив их, княгиня долго лежала без сна, погрузившись в нелёгкие раздумья.

С одной стороны, все славянские празднества похожи друг на друга: очищение души и тела накануне, поминовение предков, жертвоприношение, прославление богов, особенно тех, чьё свято приспело, и широкое вольное разгулье дня три, а то и более. И в то же время каждый праздник – особенный, не похожий на прочие, как не похожи меж собой времена года. Вот и сейчас Святослав знал, когда, где и как будет проходить празднование, но не ведал, как на сей раз отзовётся пробуждение ярой силы в его крови.

Осознание того, что ему уже пятнадцать лет, он воин призывного возраста, а значит – мужчина и имеет право взять себе жену, и что нынче он первый раз идёт в Ярилину рощу, – всё это наполняло душу новыми удивительными чувствами и заставляло ожидать от праздника чего-то таинственного и необычного. С детства он помнил его, как бьющий родник радости и веселья, непременными принадлежностями которого были крашеные яйца и пышные хлебы, мясо жертвенных овнов, девичьи хороводы, песни и пляски, взлетающие ввысь качели в Ярилиной роще. Но тогда он глядел на это издали, а сегодня вместе с Горицветом и другими юношами сам отправляется в священное Боголесье…

Ближе к вечеру молодёжь, кто на возах, кто пешком, надев лучшие праздничные наряды, потянулась к месту главного священнодейства. Святослав с Горицветом подошли позже. Берёзовая роща встретила их нежным и пьянящим духом свежераспустившейся листвы. На пологом холме у озерца девушки уже водили хоровод и пели звонкими чистыми голосами приветствие Яриле:

Молодецкие посвисты парней и радостный визг девчат доносились со стороны поляны, где были сооружены качели. Показывая свою удаль, юноши на ходу перескакивали с одной качели на другую, катались вверх ногами, стоя на голове и придерживаясь за доску руками, спрыгивали, перекувырнувшись несколько раз в воздухе, и мягко приземлялись на молодую траву. Некоторые, сильно раскачавшись, на миг зависали вверх тормашками в самой высокой точке, тогда девушки испуганно-восторженно охали и заливались смехом. Потом парни катали девушек, но вели себя более степенно. Уже тут выявлялись пары, – сразу было видно, кто кому приглянулся и насколько слаженно они катаются.

Юноши собирались то тут, то там небольшими кучками, бросая горячие взоры на проходящих стайками девушек.

В центре поляны горел огонь. На колоде, обратившись незрячим лицом к кострищу, сидел слепой Боян. Перебирая струны гуслей своими чуткими пальцами, он пел сильным и красивым голосом:

Едва он заканчивал песню, как её тут же подхватывали девушки, кружившиеся вокруг хороводом:

После этих слов несколько девушек в белых одеяниях и венках из цветов с вплетёнными в них пёстрыми лентами внесли в круг корцы с хмельным мёдом-сурицей. Сперва плеснули в огонь, потом с почтением поднесли Бояну, а затем стали разносить стоящим вокруг.

И вновь возлагал персты Боян на свои звонкие самогуды, и девушки начинали новую песню, рассказывая, как собирали они весенние первоцветы, сплетали из них венки и призывали Яро-бога посмотреть, какие они вышили узоры на рукавах и надели в его честь свои лучшие ожерелья и перстни.

Льющиеся, будто весенние потоки, девичьи песни, звон струн и зычный голос Бояна, треск кострища и плавные движения хоровода, скрип качелей и весёлые возгласы, шум священного Боголесья, всё постепенно сливалось в единый праздничный гул, который всё больше захватывал, кружил головы и будоражил сердца. От лесного духа, от качелей, от брошенных друг на друга озорных взглядов всё сильнее разгорался в молодых жилах священный Яров огонь.

Святослав чуял на себе взоры девушек, и горячий ток волнами пронзал тело от макушки до пальцев ног. Однако привыкший держать себя в руках, княжич неосознанно какое-то время сопротивлялся этой могучей силе.

– Негоже противиться воле Ярилиной, тем паче в его день! – прошептал на ухо Горицвет. Потом заставил выпить целый корец мёда. И лишь тогда опьяняющая пелена блаженства накрыла Святослава, ему захотелось смеяться, самому говорить что-то весёлое, на лице появилась улыбка.

– Глядите, девчата, Горицвет-то нынче княжича нашего привёл! Неужто тоже забавам Ярилиным решил предаться? – смеясь, рекла одна девушка остальным.

– А что, княжич не муж, что ли? – отвечала другая. – Он и силой иных превосходит, несмотря что ростом невысок. А мечом как владеет, а на коне будто сам Стрибог летит!

– Я о том и говорю, может, ему меч да конь только любы? Суров он больно, на девчат и не глядит вовсе…

– Кто борзо драться умеет, тот и обнимает крепко! – подзадорила третья.

Святослав обернулся, и девушки смущённо упорхнули, продолжая весело щебетать. Княжич успел только выделить небольшую, но ладную русоволосую девушку. Он вспомнил – это была дочь одного из тысяцких в Старой Дружине. Она приходила в Стан к отцу, и Святослав пару раз говорил с ней, объясняя, куда пройти. Запамятовал, как её зовут…

– А где же твоя красавица? – обернулся он к Горицвету.

– Вон там, видишь, с зелёной лентой, недалече от Бояна стоит? Это она!

Святослав едва не присвистнул от восхищения. Девушка была воистину хороша, каждое движение исполнено грации и достоинства. От пляски на щеках разгорелся румянец, а глаза, глубокие, как ночные озёра, неодолимо влекли к себе. Девушка знала, что она хороша, и её улыбка порой была игриво-лукавой. Многие юноши обращали на неё внимание, и это не на шутку тревожило Горицвета.