Тайна царствия

Прикрыв лицо ладонями, он продолжал, качая головой: – Тебе этого, конечно же, не понять! Я повидал подобные казни! Иногда даже сами рабы насмехались над своими распятыми собратьями, которые в припадке гнева могли убить надсмотрщика или поджечь поле пшеницы. Было такое время, когда пытки оставляли меня равнодушным, и я не думал, что когда-нибудь еще меня сможет тронуть человеческая боль. Но его взгляд! С этой самой минуты я постоянно чувствую головокружение, и меня охватила боязнь утратить почву под ногами. Как это тебе объяснить, если я сам не могу в этом разобраться? – с нотками отчаяния в голосе продолжал он – В моих глазах все утратило смысл, кроме этого взгляда, исходящего с лица, опухшего от ударов и увенчанного колючками! Я укрылся в темноте дома и, накрывшись плащом с головой, не решился даже высунуть нос наружу, когда вздрогнула земля и вокруг меня заходили стены. На следующий день, нарушив закон, запрещающий передвигаться во время шабата, я пустился на поиски его учеников, дабы успокоить свою совесть, но они даже не вняли моим словам. Затем до меня дошли слухи, что они напоили римских солдат, которые стояли на страже у его могилы, и выкрали тело, чтобы дурачить простых людей, однако что-то во мне восстает против этого восприятия событий: человек с таким взглядом, как у него, мог действительно воскреснуть из мертвых! Что ты можешь сказать мне о нем? Каковы были его намерения?

– Насколько мне известно, – осторожно начал я, – он принес на землю свое царство и после воскресения находится среди нас. Я же ищу путь, ведущий к его царству, и пришел сюда в надежде, что он сказал тебе нечто такое, что поможет мне его найти.

– Если бы он мне сказал! Видимо, он не счел достойным его слов человека, против воли взвалившего на себя его крест! С тех пор как он взглянул на меня, даже вода из источника кажется мне болотной, и хлеб встает у меня поперек горла. Мои собственные дети стали мне чужими, и сердце больше не испытывает радости, когда я их вижу; естественно, я старался дать им образование, которое отличалось бы от моего, поэтому и раньше между нами не ощущалось особой близости, однако прежде я испытывал радость при одном лишь виде их элегантности и учености, и мне нравилось, как они обсуждают со своим воспитателем то, о чем я не имею понятия, что, впрочем, меня ничуть не смущает, поскольку моих собственных знаний мне вполне хватает для успешного ведения дела! Однако мой опыт ничем не может мне помочь в данном случае! В жизни у меня больше нет радости, и иногда мне хочется вернуться в свою хижину раба, раскалить металл и одеть себе на ноги кандалы.

– Известно ли тебе, что смиренные душой ожидают его пришествия?

– А почему мне читают вслух книгу пророка Исайи? – с горечью спросил Симон – За последние дни спрос на этот свиток возрос настолько, что я был вынужден уплатить за него, написанный по-гречески, в пять раз дороже его цены, и все же он не принес мне облегчения, Что же касается смиренных душой, то они имеют свои знаки отличия и пользуются словами, которые служат им паролем, однако они меня не интересуют, поскольку я, новообращенный, не собираюсь вмешиваться в политику.

– Не думаю, чтобы они преследовали какие-нибудь политические цели, – возразил я – По крайней мере, сейчас. Они верят в то, что Бог превратился в земного человека, жил среди них, страдал и воскрес для того, чтобы свершились слова Писания и чтобы для них открылось его царство. Но еще никому не удалось разобраться в смысле случившегося.

Симон пожал плечами и переместил центр тяжести своего массивного тела так, словно пытался сбросить с себя тяжелый груз.

– Значит, эти плечи перенесли крест живого Бога! – вымолвил он, похолодевшим от ужаса голосом. – Не стану с тобой спорить и возражать: сердце подсказывает мне, что ты говоришь правду. И он дважды посмотрел на меня! Конечно, мне приходилось слышать о новом проповеднике, учение которого вызвало беспорядки, но я не усмотрел никакой связи между ним и человеком, который шел, спотыкаясь, с терновым венцом на голове на казнь через распятие. До тех пор пока на холме мне не прочли табличку над его головой, – сам я совершенно не умею читать! – я не понимал, что это был тот самый Иисус, о котором я столько слышал и верил в эти рассказы лишь наполовину; жизнь превратила меня в скептика, и чудеса, которые он творил, не впечатляли меня. Однако мне поведали историю начальника сборщиков налогов и даже назвали его имя – Закхей. Он взобрался на смоковницу, чтобы взглянуть на нового раввина, а тот приказал ему слезть на землю и после этого посетил его дом! Как только новый Учитель ушел, Закхей раздал половину своего имущества беднякам и вернул вчетверо больше тем, кого обманул, пользуясь своими полномочиями. Таким образом, махинации были раскрыты, его потащили на суд, но затем, признав слабоумным, отпустили, лишь изгнав его с занимаемой должности. Не трудно поверить в то, что человек, обладающий определенной силой, может исцелить паралитика, но заставить человека поделиться своим имуществом с обездоленными кажется мне необычайным чудом! Честно говоря, мне очень хотелось бы повидать этого мытаря, чтобы услышать от него самого, что такое мог сказать Иисус, когда был у него, и понять причину подобной перемены. Я имею дело с римлянами и стал прагматиком, несмотря на греческую философию.

– Ты говоришь о золоте, – поспешно заметил я – Давай сейчас же отправимся в Иерихон, чтобы повидать этого Закхея. Возможно, Иисус научил его чему-нибудь такому, посравнению с чем материальные богатства теряют всякое значение. Подобная тайна достойна того, чтобы отправиться на ее поиски. Разве ты сам не говорил, что один его взгляд лишил многое своего прежнего значения в твоих глазах?

– Как бы быстро мы ни шли, Иерихон находится в одном дне пути, а сегодня – канун шабата, – возразил Симон. – Кроме того, мне совершенно не хочется выезжать из Иерусалима в эти дни: если то, что он воскрес, верно, то здесь мы находимся ближе всего к царству, о котором ты говоришь с таким подъемом. По крайней мере, именно это подсказывает мне мой скудный рассудок.

Поскольку ученики Иисуса сами не решались покинуть Иерусалим в ожидании чего-то, что должно было произойти, мне пришлось признать, что он был прав.

– Мы сейчас в равном положении, потому что по воле случая оказались свидетелями того, что случилось. Только случай ли это? Я так больше не думаю, потому что именно нам обоим приходится искать новый путь с определенной целью. И каким бы он ни был, мы оба оказались задеты за живое и не сможем обрести покой, пока для себя не прольем свет на эту историю.

– У меня уже был готовый путь, – простонал Симон Киринейский. – Но теперь я не чувствую себя свободным и бьюсь, словно рыба, угодившая в сеть. Я никогда не стремился к вечной жизни, которую фарисеи пытаются заполучить, строго следуя малейшей букве закона, и я повидал столько смертей рабов, что в вопросе о вечной жизни скорее присоединился бы к саддукеям, которые не питают подобных иллюзий. В своей синагоге мы не обсуждаем этой темы, поскольку наши проповедники склонились на сторону александрийских эрудитов. То, что я видел собственными глазами, заставляет меня немного верить в магию, будь она белой или черной. Раздавая милостыню и следуя закону в разумных пределах, я нахожу умиротворение для своей души, прекрасно зная этот безжалостный и исполненный ненужной жестокости мир. Однако я сомневаюсь, что можно обрести вечную жизнь, совершая добрые поступки: двуличный человек не сможет обмануть Бога, даже если будет звонить в колокольчик, когда подает милостыню. Короче говоря, я не верю ни в какую жизнь после смерти: ни в жизнь теней, о которой говорят греки и римляне, ни в перевоплощение после смерти в петуха, в чем меня пытались убедить в Киринее, в той самой Киринее, где на поимку беглых рабов выпускают голодных собак, привыкших питаться только мясом закованных в цепи людей!

Он погрузился в собственные воспоминания.

– На большие африканские плантации приезжали люди из самого Рима, чтобы изучить организацию работы, подсчитать, во что обходится дешевая сила рабов, и даже прикинуть, как сделать так, чтобы наиболее крепкие женщины рожали детей от самых сильных мужчин. Но к чему ворошить прошлое, если теперешняя свобода не приносит мне больше радости!