Катон (СИ)

Вновь и вновь Марк вспоминал их совместные странствия по Италии во время спартаковской войны. Перед глазами плыли поля Пицена, лесистые склоны Апеннин, сухие пыльные степи Апулии, пейзажи Лукании и Бруттия. Сколько картин родной страны, сколько живописных сцен! И все они оставили столь яркий след в памяти потому, что он видел их не только своими глазами, но и жизнелюбивым взором Цепиона. Брат хорошо разбирался в сельском хозяйстве, знал наименования всех растений и деревьев и о каждом мог многое рассказать. Общаясь с ним, Катон врос в землю его ногами, и вот теперь судьба вырвала этот корень, и он оказался лишенным питательных соков родной почвы. Мир поблек и как бы потерял цвет, вкус и запах.

Обокрав Марка, эта смерть в то же время дала ему новое понимание жизни, она не изменила его ценностных установок, но сделала его добрее. Он стал по-иному смотреть на людей, ибо, чем они были в своих страстях, тщеславии, самомнении у края разверзнутой пасти смерти? Сколь жалкой и презренной выглядела их злоба и корысть, которыми они пожирали самих себя, на фоне всесильного необъятного Ничто, готового поглотить их всех!

Дальнейшая служба Катона проходила спокойно. Значительных боевых действий в тот год не было, так как фракийцы вели себя тихо, и Марку даже удалось объехать Грецию, исполняя какое-то не очень обременительное поручение претора. Но то, что раньше стало бы для него событием, теперь прошло почти бесследно. Достопримечательности исторической земли не затронули его одетую трауром душу, тем более что вся слава Эллады осталась в прошлом, и потомки знаменитых героев и мудрецов производили удручающее впечатление в своем ничтожестве, куда их низвергла утрата гражданских доблестей. Начавшийся с гордой позы самосознания и самоутверждения индивидуализм эпохи эллинизма, обрубив общественные связи, эти кровеносные сосуды человеческой души, не дал людям взамен ничего, кроме высвобождения низменных частнособственнических инстинктов. И итог произошедшей трансформации личности вызывал тошнотворное ощущение у стороннего наблюдателя, каковым являлся Катон, выходец из иной цивилизации, прошедшей лишь половину гибельного пути. Правда, он встречался с некоторыми философами и немного поспорил с ними, но все они показались ему менее интересными, чем Афинодор.

К концу года, когда завершилась служба Катона в Македонии, он обрел прежнее равновесие духа. Особенно благотворно подействовала на него сцена прощания со своими солдатами, с "катоновцами". Легионеры не только говорили ему добрые слова, они плакали и бросали ему под ноги плащи. Марк старался не наступать на них, но воины всю дорогу из лагеря устлали своими одеяниями и проводили его, как императора. В то время разве что Помпей мог рассчитывать на подобные проявления солдатской любви и признательности. Но чувства, выраженные по отношению к Катону, имели особую ценность даже в сравнении со славой выдающихся полководцев, поскольку были напрочь лишены какой-либо корысти ввиду незначительности положения Марка в государственной иерархии.

Катон вновь почувствовал в себе необъятные силы и поверил, что в рим-ском государстве еще многого можно добиться доблестью, правдой и разумом. К нему вернулась жажда деятельности. Однако в Риме он пока не мог занять достойное место, и помехой ему являлся возраст. Марк был военным трибуном, прошел две войны и теперь мог претендовать на квестуру. Но по закону квестором можно было стать не раньше, чем в тридцать лет. Поэтому у Марка оставалось еще почти три свободных года. Он решил посвятить их изучению окраин государства и, в первую очередь, Азии, так как, по его мнению, именно этому региону было суждено сделаться ареной предстоящих битв.

Еще в Риме перед отъездом Катона в провинцию один из его друзей, но не почитателей Гай Курион поинтересовался, чем тот собирается заняться по окончании службы, и тут же сам посоветовал ему совершить путешествие в Азию.

- Может быть, - ответил Катон.

- Правильно, это смягчит твой нрав, - поддержал Курион.

Но, конечно же, не ради "смягчения нрава" решил Катон отправиться во вторую часть света. Там он рассчитывал получить знания, полезные для дальнейшей государственной деятельности, а также пополнить свой философский багаж.

Однако прежде Марк предпринял попытку получше ознакомиться с Грецией и с обычной для него свитой человек в двадцать выступил в поход. В Фессалии караван застигла буря. Одного из слуг убило молнией, а, кроме того, от неизвестной болезни пали все лошади. Неподалеку находился какой-то город, и Марк послал туда своих людей, чтобы купить новых лошадей или хотя бы мулов для перевозки поклажи. Но те вернулись ни с чем, поскольку у местных жителей было нечто вроде неприсутственных дней.

- Как же называется этот негостеприимный город? - спросил Катон.

- Фарсал, - ответили ему.

- Несчастливое место, - заметил Марк.

Налегке Катон, его друзья, в числе которых был Афинодор, и рабы дошли до ближайшего прибрежного поселения, переправились на Халкиду, а там наняли большой корабль и отбыли в Азию.

Долгое время Азия представлялась римлянам периферией цивилизованного мира, и они заботились лишь о том, чтобы на ее широких просторах не возникло могучего государства, способного составить им конкуренцию. Первое столкновение Рима с азиатской державой произошло, когда Антиох вторгся в Грецию. Выбив его из Европы, римляне нанесли ему ответный визит и отбросили сирийцев за Таврский хребет. Создав в Малой Азии форпост против возможных нашествий из глубины материка в лице Пергамского царства и союзных греческих городов, римляне возвратились в Италию. Это произошло примерно за сто двадцать лет до путешествия Катона. Но едва у Рима появились в Азии союзники, возникли и связанные с ними азиатские интересы. В последующие годы римляне были вынуждены так или иначе вмешиваться в дела этого отдаленного региона, правда, предпочитали обходиться дипломатией. Через шестьдесят лет после войны с Антиохом они получили в наследство от угасшей царской династии Пергамское государство и образовали там провинцию. С этого времени присутствие римлян в Азии неуклонно наращивалось, однако большей частью за счет торговцев и других предпринимателей. Постепенно жители Малой Азии убедились, что шустрые дельцы ничуть не лучше вражеских солдат, а экономическая экспансия по сути не отличается от военной. Поэтому, когда понтийский царь Митридат объявил войну Риму и вторгся в провинцию, местное население его поддержало. Быстро преуспев и даже захватив часть Греции, Митридат так же быстро был разгромлен римлянами и потерял все завоевания, поскольку, как и другие азиатские монархии, понтийская - не могла воспитать людей, способных на равных состязаться с гражданами республики. Однако у римлян, занятых междоусобицами, по-прежнему не доходили руки до Азии. Это позволило Митридату собраться с силами и развязать новую войну. Тогда же возросло могущество Армении, и царь Тигран значительно расширил свои владения за счет западных земель пришедшей в упадок державы Селевкидов. На Востоке же из бывшей сирийской сатрапии возникло царство парфян. Под водительством талантливого полководца - проконсула Луция Лициния Лукулла - римляне вновь разгромили Митридата и вторглись в пределы поддерживавшей его Армении. Тигран имел подавляющее преимущество в численности войск и потому при виде легионов Лукулла изрек остроту, предна-значенную для того, чтобы украсить труды историков. "Чего они хотят? - теат-рально вопросил он, умиляя толпу придворных. - Для посольства их много, а для войска слишком мало..." Однако уже следующий час принес истории более конкретную информацию. Армяне потерпели сокрушительное поражение и бежали, кто куда горазд. Самого "царя царей" едва успели унести с поля боя его наложницы. Лукулл продолжил покорение вражеской страны, но тут проявилась застарелая болезнь Римской республики.