Я жду тебя

Какая странная женщина!

Нет, здесь явно что-то не так. Да и Сукхрам стал говорить намеками.

Рустамхан погрузился в раздумье. Он сидел, обхватив голову руками, и, поглощенный своими мыслями, не замечал, что уже совсем стемнело. Мысли его были мрачными. Как же так! Банке — преданный человек. Во всем виновата Пьяри. Это она положила конец его влиянию на людей. Как только у нее хватило смелости?

Демон черной зависти терзал его душу, тот самый, что сбил его с праведного пути…

А наверху продолжалась беседа.

— Он что-нибудь говорил обо мне? — спрашивала Пьяри.

— Ничего.

— Так ли? — настаивала Пьяри.

— Ну, говорил, какая ты хорошая, — сказала Каджри.

— И все? — покачала головой Пьяри.

— Пьяри! — раздался за дверью разгневанный голос.

— Иду, — ответила она. — Рустамхан зовет.

Пьяри вошла в комнату, и Рустамхан пытливо оглядел ее.

Он встал, набил хукку, потом добавил в табак щепоть гашиша.

— Почему не сменила тава [52]? — набросился он на Пьяри.

— Сменила.

— Зачем она пришла?

— Просто так.

— Отошли ее домой.

— Это еще почему?

— Женщина, хватит болтать!

— Мы будем болтать, пока нам не надоест.

— Я замечаю большие перемены.

— В тебе или во мне?

— Как ты разговаривала со мной в ее присутствии!

— Подумаешь! А ты как со мной говорил?

Рустамхан опешил, он не нашелся, что ответить.

— Зачем ты назвала ее «саут»? — обиженно спросил он.

— А как мне ее называть, если мы две жены одного мужа?

— Ты чья жена, моя или его?

— Жена его, твоя любовница!

— И не стыдно тебе?

Она пожала плечами.

— Тебе должно быть стыдно. Если б ты знал, что такое стыд, ты не заставил бы меня прийти сюда, ты не смог бы сказать: «Иди, не то я упрячу твоего мужа за решетку». Стыд! Если есть в тебе стыд, так введи меня в свою общину, женись на мне. А ты — мужчина, твои грехи — не грехи. Если бы ты знал, что такое стыд, ты бы давно женился, не путался с кем попало…

— А ты не развратничала?

— Я падшая, неграмотная женщина, низкая из низких, и каста моя — ниже некуда, и законы в моей общине — хуже не придумаешь, я вечно голодна, вечно раздета… А тебя что толкнуло на этот путь? Можешь ли ты равняться со мной? Твой дружок Банке раскрыл все твои делишки! Твой закон велит наложить запрет на притон, а ты жиреешь на взятках с него и еще кричишь о стыде? Бессовестный! Я совершила много дурного, так я и не говорю, что мое место среди порядочных. Весь мир знает, что я падшая женщина, но ты, ты же выставляешь себя порядочным человеком!

— Не играй с огнем, Пьяри! — крикнул Рустамхан.

— Да я тебя керосином оболью, погоди, я еще из тебя фитиль сделаю — вот это будет игра с огнем! Чего выпучил глаза? Запугать хотел? Попробуй! Думаешь, я с горя в петлю полезу? Запрешь на замок? Как бы не так! Я все равно убегу и такое про тебя людям расскажу, что при одном твоем имени плеваться будут!

Не дожидаясь ответа, Пьяри повернулась и, громко стуча пятками по лестнице, пошла наверх. Рустамхан злобно смотрел ей вслед и лихорадочно думал, что бы ей ответить, но так и не нашелся.

Когда Пьяри вернулась к себе, она была спокойна, будто ничего не произошло, хотя на сердце у нее кошки скребли. Почему до сих пор нет Сукхрама? В душе она боялась за него, хотя ничем себя не выдавала.

— Ну? — бросилась к ней Каджри.

— Нет еще.

— Как он долго!

— Придет, чего ты волнуешься?

— Боюсь.

— Ох, совсем забыла, — спохватилась вдруг Пьяри, — полицейский внизу один в темноте сидит.

— Давай я отнесу ему фонарь.

— Нет, нет, только не ты.

Пьяри зажгла второй фонарь и понесла его вниз. Каджри с благодарностью посмотрела вслед Пьяри. Рустамхан лежал на кровати.

— Вспомнила и про меня наконец? — протянул он язвительно.

— У меня люди. Ты же знаешь.

— А она что, еще не ушла?

— Нет.

— Да, сегодня у вас большой совет…

— Какой совет? — нахмурилась Пьяри и молча отвернулась. Рустамхан был в ярости. Он не мог оставаться спокойным.

— Когда она уйдет? — твердил он.

— Скоро.

— Сидит и сидит. Что ей в конце концов тут надо?

— Ее кормилец до сих пор не вернулся.

— Какой кормилец?

— Сукхрам.

— Так это он ее привел?

— Да.

— А этот подлец куда девался?

— А ну-ка повтори, что ты сказал? — взметнулась Пьяри.

На какое-то мгновение Рустамхан потерял дар речи.

— Ну а если повторю? — наконец произнес он.

— Собака! — вскричала Пьяри.

— Ты собака!

— Он тебя вылечил от дурной болезни, а ты его подлецом называешь?

— Вот как ты заговорила! От рук отбилась…

— А ты меня не пугай, я свободный человек.

— Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь!

— А ты знаешь? — гневно сверкнув глазами, проговорила Пьяри. — Знаешь, кто я?

— Ты — натни! Продажная тварь! — цинично рассмеялся Рустамхан.

— Ну подожди! — угрожающе прошипела Пьяри.

— Не грози, это мой дом! — кричал Рустамхан.

— А ты кричи громче! — насмешливо бросила Пьяри.

Рустамхан побагровел от злости.

Каджри слышала его крик. Она даже испугалась. Но потом собралась с духом и крадучись спустилась вниз. Спрятавшись в углу, она стала прислушиваться.

— Да я вас всех в тюрьме сгною! — неистовствовал Рустамхан.

— Руки коротки, свинячий сын, зубы себе обломаешь! Сгноит в тюрьме! Посмотрим, как у тебя это получится! Сможешь ли ты еще сам-то дойти до участка? Угрожает! Думаешь, если я женщина, так тебе все можно? А это ты видел?

В руках у Пьяри сверкнул нож. Рустамхан побледнел.

— На куски искромсаю, — крикнула Пьяри. — Лучше оставайся, как был, покорной собакой! Я — натни.

Рустамхан никогда не видел Пьяри такой, она вся дрожала от ярости, лицо ее побледнело, глаза сверкали.

— Ну что ты злишься? — стушевался Рустамхан. — Я же пошутил.

Пьяри повернулась и ушла к себе. Каджри услышала на лестнице ее шаги и стремглав бросилась в комнату.

Пьяри вошла, бросилась к своим вещам, достала нож и протянула его Каджри.

— На, забирай, у меня есть свой.

Каджри смотрела на кинжал.

— До этого дошло?

— Дойдет! Все открылось, и все стало на свое место.

— Ты быстро управилась с ним.

— Нет, Каджри, я задержалась, очень задержалась, — ответила Пьяри и задумчиво посмотрела на дверь. Каджри поняла ее взгляд.

21

Банке вышел из притона. Его карманы были набиты кредитками. Сегодня ему везло: он выиграл кучу денег. Он просто одурел от радости. Дружки удерживали его, надеясь отыграться, но тщетно: Банке сообразил, что другого такого случая не будет, и поспешил выйти из игры.

Сегодня он был как в лихорадке. Он сам не мог понять, как ему удалось выиграть столько денег. Он боялся поверить в свое счастье. «Сегодня, — думал он, — Всевышний милостив ко мне». Банке не помнил, как добрался до деревни. Он пришел в себя, когда до него вдруг донесся голос: «Ох, несчастное женское племя!..»

Он огляделся и увидел Дхупо. Она стояла на углу улицы вместе с женой Дина — та, видно, вышла ее проводить.

— Это верно, — согласилась жена Дина, — кто не бережет чести, тот не бережет и свой дом.

— Ну ладно, я пойду, уже поздно, — услышал Банке.

— Смотри, совсем стемнело.

— Да мне только перейти поле, и я дома.

Дхупо пустилась в обратный путь. Зажженные фонари возвещали о наступлении ночи. Дхупо, перейдя дорогу, пошла вдоль кустарника, пока не вышла к развалинам глиняной стены, которую когда-то соорудили жители деревни для защиты от врагов. Теперь же деревенские женщины сами стали ее врагами: от стены остались жалкие руины, женщины порастаскали глину для устройства своих очагов.

Было тихо и безлюдно. За деревней терпкий запах дыма растворялся в резких порывах холодного ночного воздуха. Люди мерзли после жаркого дня. Но Дхупо нравилась свежесть этой ночи. Порыв ветра неожиданно принес с собой воспоминание о покойном муже. Дхупо даже увидела его, но вот ветер умчался и унес с собой дорогой образ.