На краю света. Подписаренок

Тут дедушко вынул из кармана свой «партаманет», достал из него сторублевую бумажку с портретом Екатерины Великой и стал всем ее показывать. Смотрите, дескать, какой я богатый, не вам, дуракам, чета.

Глядя на эту «катюшу», все стали ахать и удивляться. Шутка ли сказать — одна бумажка сто рублей стоит. Целый капитал. Каждому хотелось посмотреть на нее, подержать в руках или потрогать. Офимья Крысина даже перекрестилась, прежде чем взять ее в руки. А дедушко опять доволен. Теперь он доволен тем, что утер всем нос своим богачеством.

— Чего это у тебя Матюша-то опять забузовал? — спросил дедушку дядя Илья. — На всю деревню тебя поносит. Говорят, совсем уходит от тебя?

— Куды он уйдет? Кому он нужен? Покочевряжится да и заявится обратно.

— И чего только человеку надо, — в тон дедушке рассудил дядя Илья. — Обут, одет, на готовых харчах. Чем не жизнь? А ему, видишь, не ндравится. Вот язвенский калахтер! Люди как люди, а он удумал на носилках по деревне ездить.

А дедушкины дружки начали между тем уж по-настоящему заводиться и крестить его на все лады. И зверь он полосатый, и волк идринский… Такой капитал имеет, а по рюмке людям подать не хочет. Тогда дедушко идет на уступку.

— Ладно, — говорит, — подам и по две. Но только заработайте. А задарма угощать не интересно. Давай, Ивочкин!

— Чаво тебе, кажу, собак окаянный?

— Смотри на солнце! Не мигнешь, пока я считаю до двадцати пяти — пей рюмку. Мигнешь — не взыщи.

— А не обманешь?

— Мой товар налицо.

Дедушко вынимает из кармана бутылку и наливает полную рюмку водки.

— Ладно! — соглашается Ивочкин, оборачивается, принимает позу и смотрит на солнце. Дедушко стоит рядом и начинает медленно считать:

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Мигнул! Не подам!

— Как это мигнул! — завопил Ивочкин. — Я даже бровью не повел!

— Бровью не повел, а мигнул. Значит, проиграл!

И дедушко под общий хохот опять сам выпивает налитую рюмку.

Ивочкин стоит багровый. Потом начинает ругаться на чем свет стоит:

— Зверь, кажу, полосатый! Варнак! Разбойник! Награбил чужого капиталу, и теперь изгиляешься над людьми! Надо было тебя еще в третьем году зарезать. Напрасно тогда, кажу, пожалел.

Тут все начинают уговаривать Ивочкина:

— Не так споришь, Иван. На солнце только орел может смотреть не мигая. А ты хоть и орел у нас, только по другой части.

Но вот Ивочкин немного поостыл, и дедушко снова вступил с ним в спор. На этот раз он решил свести его с кем-нибудь на борьбу. Однако никто из наших кульчекских не хочет бороться с Ивочкиным. И побороть его трудно, да, кроме того, и боязно. Побори его, а он потом еще ножом при случае пырнет. Что с него возьмешь. Тогда дедушко стравил его бороться с одним анашенским мужиком, который приехал в Кульчек к кому-то по своим делам и вместе со всеми дивился на это представление.

Противник Ивочкина оказался плотным, высоченного роста. Ивочкин был ему только до плеча. Сначала анашенский мужик даже обиделся, что ему предлагают бороться с таким сморчком, да еще на одну бутылку.

— Не стоит мараться, — пренебрежительно процедил он.

— Не хочешь на бутылку — выставляй четверть али ведро, — предложил дедушко. — Я вношу пай за Ивочкина.

— Ну, на четверть еще куды ни шло, — согласился анашенский мужик. — А если я его нечаянно зашибу — кто будет в ответе?

— Борьба — дело полюбовное. Все будем в ответе, — сказал дедушко.

Ударили по рукам. Деньги, как полагается, на кон. Тут сразу сам собой образовался большой круг. Откуда-то появились кушаки. Борцы подпоясались и под поощрительные возгласы схватились друг с другом.

Анашенский мужик оказался действительно большим силачом. Он сразу легко поднял Ивочкина за кушак и стал ходить по кругу, приговаривая:

— Смерти али живота? Говори сразу, а то зашибу, как куренка!

— На миру и смерть красна! — крикнул кто-то из толпы.

А Ивочкин боролся молча. Да и что скажешь — человек с такой силищей. В самом деле может зашибить насмерть…

А дедушко Гаврило, тот все подбадривал Ивочкина:

— Держись, Иван! Да не зевай смотри! Живой останешься — от себя бутылку еще прибавлю.

— Берегись, Гурьян! — кричал кто-то анашенскому борцу. — А то он подсекет тебя.

У всех захватило дух. Вот борьба так борьба!

— Не допускай его до земли, — опять послышался предостерегающий крик из толпы.

— Бей его торчком! Прямо в землю, — подначивал кто-то Гурьяна. — Чего с ним вошкаться!

Гурьяну и самому, видать, не хотелось долго валандаться с Ивочкиным. Он еще раз кружанул его, а потом изо всей силы опустил вниз, как будто в самом деле хотел воткнуть его в землю. Но тут случилось такое, чего никто не ожидал. В какой-то момент, когда ноги Ивочкина едва коснулись земли, он подвернулся под Гурьяна и, падая, бросил его через себя. Гурьян тяжело грохнулся на землю.

Оглушенный падением Ивочкин тоже лежал какое-то время на земле. Потом вскочил и приготовился бороться дальше. А его распростертый противник оставался неподвижным.

— Человека убили! — завопил кто-то из толпы.

— Чего базланишь! Заткнись!

— Войлока тащите! Откачивать надо!

Кто-то бросился к Сычевым за войлоками.

— Дурачье! — презрительно сказал дедушко. — Чего его откачивать? Что он, утопший, что ли. Ну-ка, Матвей, посади его как следует, — обратился он к Матюгову.

Матюгов подошел к Гурьяну и приподнял его за плечи в сидячее положение. Тот медленно открыл глаза.

— Ты чего это, брат? Перепужал всех, — сказал дедушко. Потом запрокинул ему голову, сунул в его рот свою бутылку и стал вливать водку. Гурьян медленно стал делать глотательные движения.

— Вот так-то будет лучше. А то надумали, дурачье, откачивать тебя. Укачали бы насовсем. Пей, милок! Пей как следует! Ну-ко, шевельни ручкой, теперь ножкой. Вот так. Еще раз! Действуют? Ну, значит, все в порядке. Никанор! — крикнул он кому-то в толпу. — Чего рот разинул? Твой гость. Помогай!

При помощи Матюгова и подбежавшего Никанора Гурьян медленно встал и неуверенно направился к сычевским воротам. Он тяжело опустился здесь на скамейку и осмотрелся. Кругом стояли незнакомые люди и с интересом ждали, что он будет делать дальше.

— Вот тебе и сморчок!

— Мал, да удал! Вон какого быка подвалил!

— Ну как, Гурьян, узнал наших кульчекских борцов?

Гурьян вытащил из кармана трубку и молча дрожащими руками стал набивать ее табаком. Кто-то услужливо подал ему зажженный кусочек трута. Он медленно раскурил трубку и принялся жадно сосать свой чубук. Потом поглядел по сторонам и увидел в стороне Ивочкина.

— Хитер, сука! Ловко он меня подсек.

Тут Гурьян встал во весь свой богатырский рост и не торопясь стал отряхиваться от пыли. А потом обратился к Никанору:

— Пойдем. Мне ведь сегодня в ночь надо ехать домой.

— Стой, кажу, обожди! — сказал подошедший Ивочкин.

— Чего тебе еще надо? — недовольно спросил его Гурьян.

— Может, кажу, выпьешь с нами за конпанию?

Гурьян смерил Ивочкина недружелюбным взглядом.

— Обманкой взял, — процедил он. — Ну, благодари бога, что я немного обмишурился. А то унесли бы тебя отседова на войлоках.

— На то, кажу, и борьба. В борьбе все, кажу, на обманке держится, — примирительно сказал Ивочкин. — Так как, кажу, выпьешь с нами за конпанию?

— Выпить неплохо бы. Только мне конпания ваша не ндравится.

— А чем плоха наша конпания?

— Жмурики все какие-то. Бараба, в общем.

— Ты нашу конпанию не страми! — вспылил Ивочкин. — Ишь, кажу, какой нашелся!

— Не ерепенься, Иван, — сказал подошедший дедушко. — А ты, Гурьян, знай свой край да не падай. Чего на тын брюхом лезешь! С тобой по-хорошему говорят. Хочешь выпить за конпанию — милости просим. Не хочешь — иди подобру-поздорову откедова пришел. А на драку не навязывайся. Ты наших мужиков плохо знаешь. Тебе хуже будет.

— Да какая тут драка, — сразу стушевался Гурьян. — Это я так…