Варвары

Долго сидел Дарий, но оракул все не являлся. Царь почувствовал раздражение. «Упрямый старик, – подумал он. – Не только не может договориться с богами, но и заставляет себя ждать. Богов много. У каждого народа свои. И оракулов тоже много. Не вынуждай меня, непостижимый, обратиться к ним. Может, посговорчивее. Доносили же – бродит по Персиде пророк из земли Вениаминовой, проповедует добро. Тоже посланец богов, хоть и вредный старик. Однако о чудесах его наслышан и о речах тоже. Поговорить бы с ним, разуверить, что не одно голое добро – добро. Когда я воинами соединю все народы в один, наступит спокойствие. А пока я должен делами доказать – нет сильнее меня».

– И ты, Иеремия, утверждаешь – могуч Агай? Враки! И все другие твои пророчества не для меня, устроителя вселенной, – вслух сказал Дарий. – Едина станет держава на земле, и царь над ней един. Не как на небе, там все сложно и непонятно. А раз боги сражаются друг с другом – тесно и многовластно.

Дарий ясно представил себе пророка: седобородого, со втянутыми щеками. Топнул на него. Старец почему-то опустился на плиты крыши, подогнул ноги калачиком.

– Ты встань перед царем царей! – закричал Дарий. Над крышей долго звучал его одинокий, рассерженный голос. Пророк поднялся. Стоял устало. Царь подумал, что ему надо бы дать в руки посох. И тут же сунул его старцу.

«Вот и благо, вот и хорошо, – зашамкал пророк. – Дак ведь воистину – силен Агай. Силен… А ты не воинствуй, не раздымливай страдания по свету белому. А ты дымишь, противишься. Господь за это на нас, его пророков, ропщет, твердя: «Врачуете раны народа моего легкомысленно, говоря: Мир! Мир! А мира нет. Ибо польстились суетой царей, пошли за ними и осуетились». Вот и говорю тебе: не губи! Все люди, все человеки. Слышишь? Человечество давно едино, как един над ним бог!»

– Врешь, – возразил Дарий. – Богов много.

«То боги ложные суть, – уперся старик. – Един бог Добра, Истины, Света».

– Что-то не тот разговор, – отмахнулся Дарий. – Обо всем этом знаю. Доносили твои речи до ушей моих.

И заставил старца говорить другое.

«Ты смел и удачлив, – зашептал пророк, и начало царю понравилось. – Зачем зря сидишь тут без дела? Не слушай своего оракула. Робок он и скудоумен. Беседы сильной не выносит, в сон клонит его. А так и царство проспать не долго. Заметил я – бог не кажет ему лица своего. Отсюда суетность в голове и страх перед будущим».

– Да, он набросил аркан на мою волю, когда снимет, не знаю?

«А не снимет. Нельзя ему».

– Ты сними!

«Бог не велит, – смиренно отказался старец. – Это делам моим противно. Злу не место в душе пророка».

Дарий засверкал глазами, махнул на него рукой и испугался, когда пророк от ветра задрожал, стал таять. Царь тут же вернул его в прежний образ, упрекнул:

– Ты тоже не выносишь беседы сильной. Приказываю вещать лестное слуху моему!

Старик зевнул, нисколько не стесняясь присутствия царя, чем вверг его в смятение. Дарию захотелось крикнуть, дунуть на него, но слова пророка удержали его.

«Будь по-твоему. Сидишь тут, придумываешь всякое, меня казнишь прихотью ты, сильный, молодой, непобедимый».

– Так, так, – кивал Дарий.

«Добр твой оракул и тебя опутывает добротой, – скрипел старик. – От доброты рушатся царства, ибо она есть ржа. Не поддавайся ей, царь!»

– Не поддамся! – вскрикнул Дарий. Он сидел, свесив голову, прикрыв глаза. Здесь, на крыше, гулял вольный ветер, шевелил его рыжие кудри.

«Все люди злы, – вплетался в его мысли настойчивый, как грезилось ему, шепот. – Глупы и лживы. Истина добра и любви не нужна им. Они побивают ее каменьями».

– Делают правильно, – сквозь зубы процедил Дарий и закрыл лицо ладонями. Нестерпимая боль сжала виски, надавила на глазные яблоки, будто кто вжимал их в череп жесткими пальцами.

«Великий дар оплеван ими, так пусть же падет на жестоких и великая скорбь. Только так образумятся злом живущие. Тебе не дает покоя Скифия. Веди в нее войска свои смело. Столкни человеков в бойне невиданной. Может, от зрелища страшного тупость отпрянет от них, и они задумаются».

– Да, пора в поход, – проговорил Дарий. – Прихвачу с собой всех приближенных, всех мудрецов-книгочеев, гарем и евнухов. Пусть видят мой триумф. Сегодня же узнать, готов ли мост через Босфор на Балканы.

Так он сидел долго, и боль постепенно отступила. «Иеремия. Его тоже возьму в поход, – подумал Дарий. – Кто он? Сумасшедший шептун или посланец неба? Прикажу привести ко мне немедленно».

Послышались шаркающие шаги. Царь посмотрел перед собой и увидел оракула. Оракул подошел вплотную, и на Дария пахнуло холодным и нежилым, как из заброшенного колодца.

– Давно стою, за тобой наблюдаю, – ласково, как с ребенком, заговорил оракул, прижимая к груди витой серебряный жезл. – Не в себе ты, царь. Искусным лекарям доверь тело свое, а дух исцелят жертвоприношения богам, твоим покровителям.

Дарий молчал. Оракул вкрадчиво спросил:

– С кем ты беседовал сейчас?

– С ним, – глухо отозвался Дарий. – О котором много ходит великих слухов.

Оракул печально глядел на царя.

– Я понял тебя. – Он коснулся кудрей Дария. – Это Иеремия. Сеятель добра и любви. Пророк, развеивающий страдания…

– Он говорит обратное! – перебил Дарий, глядя на мягкие туфли оракула и не удивляясь, что видит его ноги впервые. – Советует идти на Скифию. О тебе плохо сказал.

Оракул тряхнул жезлом, отчего легкий колпак, прикрывающий бледную лысину, съехал ему на ухо.

– Очнись! – прикрикнул он. – Не повторил ли тебе Иеремия свои проповеди, что говорит, не таясь, на базарах?

Дарий пошевелил пересохшими губами, вытер с лица пот, который стекал по шее за воротник халата, щекотно капал с кончика острого носа, топил глаза. Телу царя было жарко, в то время как внутри выстуживалась кровь и холодило под ложечкой. Оракул поднял к небу острое лицо, повертел шеей, будто отыскивал луну.

– Бывал Иеремия в Скифии, – назидательно выговорил он. – Слушай, что не захотел от него услышать о людях Агая: «Народ издалека, народ древний, языка которого ты не знаешь. Колчан его, как открытый гроб все они храбры. Если войдет в царство твое – пожрет жатву твою и хлеб твой, истребит сынов и дочерей твоих, пожрет овец и коров, истребит виноградники и смоквы твои и разрушит мечом города, на которые ты надеешься. – Оракул опустил голову, исподлобья посмотрел на мокрое лицо Дария. – Пришли они из северной страны. Держат лук и короткое копье. Жестоки они, не знают жалости! Голос их ревет, как море. Скачут на конях, выстроились, как один человек. Набеги их я видел и сечи видел. Раньше ассирийцы, маннейцы или мидяне услышат весть о них – опускают руки. Туга и боль схватывали их, как рожающую. Не выходили в поле, не отправлялись в дорогу, ибо скифский меч страшный наводил ужас со всех сторон». Вот что Иеремия говорит на базарах.

– В решении моем я давно утвердился! – зло ответил Дарий.

Оракул строго одернул его:

– Боги утверждают!.. Сегодня беседа моя с ними была долгой. Но и теперь они не позволяют начинать поход. Планета твоя, царь, светит тебе плохо.

Дарий посмотрел по направлению его протянутой руки, черно легший на небо, и у самого конца ее увидел красную звезду. Она переливалась, подрагивала в густой синеве одна-одинешенька.

– Пусть! – отрешенно отозвался Дарий. – Пора исполнить заветное. Сна лишился. Звезда… Что звезда! Этот. Иеремия. Он позволяет.

– Ты призвал к себе его дух, – прокаркал оракул. – Принудил говорить вредное. Советую послушать, что он говорит во плоти.

– Я договорился с духом, – упрямо повторил Дарий. – Пока приду в Скифию, настанет тепло. Оружием новым, если оно есть, не напуган. Прикажу утолщить панцири и щиты всему войску. Когда стрелы начнут отпрыгивать от неуязвимых, скифы придут в ужас и покорятся. Прощай, непостижимый.

Дарий вскочил со скамеечки, пробежал по крыше, нырнул вниз. Легкий топоток его быстрых ног донесся до слуха оскорбленного оракула.