За свободу

— Бабка… передай ей… — прошептал умирающий.

— Да, да, Ганс, я знаю, что ей передать, — едва сдерживая рыдания, вскричал Каспар. — Ради бога, держись. Слышишь голоса, к нам идут на помощь. Держись, Ганс, голубчик.

Улыбка скользнула по лицу юноши.

— Кэте… — прошептал он едва слышно и испустил дух.

— Ганс! Ганс! — простонал Каспар, впиваясь глазами в его бледное лицо, на которое смерть уже наложила свою печать.

Голова друга покоилась на коленях у Каспара, а сам он погрузился в забытье. Как долго он просидел так — он и сам не знал. Только представилось ему, будто он спит и видит сон. Лес ожил, вокруг старого дуба появилась целая ватага охотников: егеря, загонщики, ловчие, псари со сворой. Олень убит, и все весело спешат на привал, правда не к каменному дубу, а совсем в другое место. Услышав по пути крики Габриэлы, все направились к ней. Фон Верницер и лесничий, знавшие этот дуб, помогли Габриэле найти место привала. Широко раскрытыми глазами смотрела она на труп бедного Ганса. Волосы ее рассыпались, амазонка была в беспорядке, шлейф висел клочьями.

Пока егеря ловили ее коня и скрепляли подпругу, фон Верницер, мрачнее обычного, спрыгнул с лошади и подошел к телу Ганса Лаутнера. Все стояли молча в напряженном ожидании. Убедившись, что Ганс уже не нуждается ни в чьей помощи, он сказал: «Мертв», — и это слово беззвучно упало в тишину.

У Каспара вырвался гортанный звук, похожий на сдавленное рыдание. Фон Верницер, подозвав знаком лесничего, о чем-то с ним заговорил. Сабина направила своего белого, как молоко, иноходца к Габриэле и сказала вполголоса:

— Это тот самый красивый малый, который приносил тебе золотой венец. Бедняжка!

Тонкие брови красавицы сурово сдвинулись. Что ей за дело до бедняка подмастерья, которому вздумалось рисковать из-за нее жизнью? Или, может быть, она думала в эту минуту о том, кого она только что обрекла на смерть от меча Розенберга? Егерь принес ей шляпу, кто-то подвел коня.

— Благодарю за услугу, любезный, — небрежно бросила она Каспару, который, закрыв глаза другу, осторожно положил его голову на землю. — Приходи ко мне в город за наградой.

— За наградой? — вспыхнул он. — Да разве все ваше золото может вернуть жизнь тому, кто умер за вас?

Она отвернулась, оправила платье и с помощью подошедшего юнкера фон Торнбурга вскочила в седло.

— На сегодня охота окончена, господа. Вернемся в Эндзее, — громко сказал фон Верницер.

И пестрая толпа исчезла за деревьями. Остались только лесничий с двумя егерями да несколько загонщиков. Пока они ломали молодые ветки для носилок, старик лесничий расспрашивал Каспара о том, что произошло под дубом.

— Какова наглость! — воскликнул старик, когда Каспар закончил свой рассказ. — Должно быть, юнкер знает эти места не хуже меня, раз он надеялся добраться с фрейлейн до Таубера. Не сносить ему головы за похищение девушки.

— Так ли? Ведь господа рубят головы только воришкам, — с горечью возразил Каспар.

Тело положили на носилки, и Каспар прикрыл его плащом, брошенным всадником в маске. Кто бы это мог быть? По дородной фигуре и желтым, как солома, волосам можно было предположить, что под маской скрывался юнкер фон Финстерлор. О появлении беглых крестьян Каспар предпочел умолчать, не желая выдавать лесничему Конца Гарта. Печальное шествие двинулось по направлению к Гумпельдорфу — ближайшей деревне у большой дороги. Там раздобыли телегу, на нее и положили покойника.

Женщины плакали и причитали:

— Ах, сердечный! Совсем еще мальчик!

— Что для господ жизнь бедняка? — озлобленно крикнул Каспар. Мужчины молчали, искоса посматривая на лесничего: они боялись его. Но лесничий со своими людьми скоро отправился в Эндзее. Остался только старший егерь, чтобы проводить тело в Ротенбург и дать показания городскому судье.

Не успела процессия выйти из деревни, как Каспар услышал знакомый бас Большого Лингарта:

— Боже правый! Да ведь это Лаутнер! — Каспар остановил телегу. — Ох, беда, беда! Ему бы жить да жить! А я еще надеялся поплясать под его музыку.

И бывший ландскнехт горестно покачал головой, и две слезы скатились по его усам.

— Он погиб от руки Розенберга, — глухо проговорил Каспар.

Лингарт выпрямился во весь свой богатырский рост и, потрясая кулаком в сторону Гальтенбергштеттенского замка, злобно крикнул:

— Так пусть рыжебородый убийца простится с жизнью! Клянусь дьяволом, ему несдобровать! Эх, бедняга!

Каспар спросил, куда он направляется.

— В Оренбах, — отвечал тот.

— Может, я могу справить за тебя твое дело? — спросил Каспар и, указав на тело друга, добавил: — А ты бы проводил его. Мне до зарезу надо в Оренбах.

— Что ж, ладно, иди. Только не завидую тебе: с такой вестью… Если воротишься засветло, найдешь меня у свояка, в «Красном петухе».

И он медленно зашагал вслед за телегой, а Каспар направился в противоположную сторону. Чем ближе он подходил к Оренбаху, тем больше замедлял шаг. Мысль о Кэте тяжелым грузом давила его сердце. Он мучительно старался придумать, как бы поосторожней сообщить ей роковое известие. Солнце уже склонялось к закату, когда он вошел в деревню.

Симон Нейфер с семьей сидел за большим дубовым столом и читал вслух из библии, подаренной ему братом Андреасом, восьмую главу книги пророка Самуила. Он читал о том, как народ Израиля пришел к Самуилу просить, чтобы он поставил над ним царя, и как бог повелел внять мольбам народным, но предупредить его о гнете и притеснениях, которые ему придется претерпеть от царей. «И будете вы ему рабами, — сказал Самуил, — и возопиете тогда из-за царя вашего, которого вы избрали себе, но не услышит вас господь».

Тут в комнату вошел Каспар. Детвора с радостным визгом бросилась к нему. Он любил возиться с малышами и был им куда больше по душе, чем его угрюмый друг. Приласкав детей, он начал играть с ними и лишь мимоходом заметил, что встретил Большого Лингарта.

— А что твой друг? — спросила Кэте.

— Кто? Ганс? Просил тебе кланяться, — отвечал он и нагнулся к мальчугану, чтобы не встретиться взглядом с девушкой. — Он не мог прийти, — продолжал он с деланным спокойствием. — У него работа… спешная… ему надо поскорей развязаться… Видишь ли, дело к спеху, потому как… гоп, гоп, Мартин! — и, подхватив мальчугана, он начал подбрасывать его.

— Да не тяни, говори толком, в чем дело, — сказал Симон.

…потому как он опять собирается в путь, — отвечал Каспар, поставив ребенка на пол.

— Еще! Еще! — просил мальчуган.

Но Кэте, все время не сводившая глаз с Каспара, растерянно повторила:

— В путь? Не может быть, я бы знала.

— Право слово, — поспешил ее заверить тот и далее осмелился посмотреть на нее в подтверждение своих слов, но, встретившись с ее взглядом, опустил глаза.

— Ты врешь, Каспар! — вскричала она. — Ты что-то скрываешь. — И, вскочив из-за стола, крепко схватила его за руку. — Что случилось? Смотри мне в глаза. Я хочу знать.

— Ну да, — отвечал он в страшном смущенье. — Сейчас скажу. Только ты не волнуйся. Случилось несчастье.

— Что?! — в один голос вскрикнули все, кроме Кэте. Каспар искал слов, но не находил. Кэте широко раскрыла глаза.

— Он умер! — вскрикнула она, задыхаясь, и, бледная, как полотно, упала на скамью.

Каспар только опустил голову. Лицо его мучительно исказилось. У всех точно отнялся язык. Кэте сидела неподвижно, глядя в одну точку. Глаза ее застыли. Рот был полуоткрыт. Она точно оцепенела. Старый Мартин сокрушенно качал головой. Его невестка, горестно заломив руки, простонала:

— Царица небесная, как же это случилось?

Симон с усилием несколько раз провел рукой по лицу и каким-то чужим голосом, словно ему сдавили горло, попросил Каспара рассказать о происшедшем. Но едва тот раскрыл рот, как Кэте обеими руками схватилась за голову и опрометью выбежала из комнаты. Вслед за тем из кухни донесся ее страшный крик. У взрослых кровь застыла в жилах. От испуга ребятишки заплакали и прижались к коленям матери. Кое-как успокоив малышей, она дрожащими руками отстранила их и поспешила к Кэте.