Волжское затмение (СИ)

– Скверно, товарищи. Скверно, – обвёл он глазами зал. – Прошу внимания!

И монотонно зачастил.

– “Начальнику Ярославского Чрезвычайного штаба по ликвидации мятежа полковому комиссару товарищу Ленцману. Председателю Ярославского Временного революционного комитета товарищу Бабичу. Служебная записка.

Рассмотрев Вашу просьбу и приняв во внимание Ваши соображения, сообщаю следующее.

Первое. Наличествующие силы Ярославского фронта разрозненны, дезорганизованны, неопытны и слабо дисциплинированны. Требуется огромная работа, чтобы привести их в боеспособное состояние для крупной войсковой операции по штурму Ярославля.

Второе. Опасная обстановка на Архангельском направлении требует моего постоянного присутствия в войсках.

В связи с вышеизложенным я вынужден отказаться от высокой чести возглавить Ярославский фронт. Взять на себя такую ответственность могу лишь по письменному приказу Реввоенсовета республики. Выполняя уже полученный приказ, я направил к северным рубежам Ярославля два полка латышских стрелков и дивизион тяжёлой артиллерии. По мере возможности эти силы будут подкреплены.

Обещаю и в дальнейшем посильную помощь свободными войсками и артиллерией.

С коммунистическим приветом военком Архангельского округа Геккер А.И.”

– Вот, – после короткой паузы клюнул воздух Ленцман, став на миг похожим на задиристого воробья. – Передаю вам, товарищи, на ознакомление. Хотя ничего нового не вижу. Всё по-военному ясно, чётко, беспощадно. И, главное, всё – правда. От начала до конца. Под каждым словом я готов подписаться лично. Но рано ещё отчаиваться. Мы уже знаем, что латышские стрелковые части , направленные к нам Геккером, уже прибыли и стоят за Волгой в районе станции Урочь. Здесь присутствуют их командиры, товарищи Гринберг и Страуме. Представьтесь нам, товарищи командиры, покажитесь.

– Командир Первого Тукумского латышского полка Страуме. Имею под началом пятьсот штыков, – отрекомендовался рослый, худощавый, плечистый человек в офицерской форме без погон.

– Командир Восьмого латышского полка Гринберг. Двести пятьдесят штыков, – эхом, но более лениво и вяло проговорил широколицый, с крестьянскими повадками военный в полевой гимнастёрке с портупеями крест-накрест.

– Так-так, – воодушевлённо выпалил Ленцман и зябко потёр руки. – Очень хорошо. Очень, очень хорошо… – подошёл к ним, оглядел каждого внимательно.

– Ваших артиллеристов мы слышим. Тяжёлые снаряды рвутся в городе так, что и здесь земля дрожит! – с наслаждением изрёк полковой комиссар, будто слышал в этих жутких взрывах небесную музыку. – Ну а вы, товарищи… Не хотели бы поделиться опытом? Подать пример? Поучить людей уму-разуму? Нам тут так не хватает вашего опыта и революционной сознательности… – словно заискивая, коснулся он груди и расплылся в улыбке.

Латыши переглянулись.

– Что вы предлагаете, товарищ полковой комиссар? – с лёгкой настороженностью спросил Страуме.

– Да сущие пустяки. Всего-то и надо, что направить в отряды по пять-десять человек ваших опытных бойцов. Создать в каждом отряде, так сказать, костяк, боевое ядро. Обучать, держать людей в узде, показывать личный пример. Улавливаете? Это очень важно, – и Ленцман многозначительно, снизу вверх, блеснул на Страуме очками.

– Д-да, понимаю, товарищ полковой комиссар, – медленно, после паузы, проговорил Страуме. – Но… Видите ли, у нас приказ товарища Геккера – не распылять силы и действовать только в полном составе.

– Приказ письменный, под наши росписи, никаких вольностей не предусматривает, – с готовностью подхватил Гринберг. – Поэтому очень сожалеем, но…

– Но Геккер не может чинить препятствия работе штаба! Не имеет права! – вскипел Ленцман. – Он направил нам войска, а мы вольны их использовать по усмотрению! Что за диктат? На каком основании?! Это уж, товарищи, чёрт знает что! Тоже, Бонапарт выискался!

Ленцман наконец выговорился, замолк, снял очки и стал протирать их фланелькой. Дождавшись этого, Страуме примирительно произнёс:

– Мы всё понимаем, товарищ полковой комиссар. Но по службе мы подчинены товарищу Геккеру, и его приказы для нас первостепенны. Мы берёмся, если вы не возражаете, отбить у белых железнодорожный мост и закрепиться на нём. Протянем полевую связь. По прибытии регулярных частей это будет плацдарм для дальнейшего наступления.

– Гм…гм… – покашлял Ленцман. – Мост, говорите? Что ж, это хорошо. Это важно… Попробуйте. Но, товарищ комполка, это… – и он с натугой помотал головой. – Этого мало. Если выпадет успех, надо его развивать, наступать дальше, в город! Вот это было бы решение! Серьёзный прорыв хотя бы в одном месте! Это большой шаг к победе!

Страуме критически покачал головой.

– Даже при поддержке всех ваших отрядов, товарищ Ленцман, это опрометчиво. Сколько всего людей занято в осаде города?

Ленцман вопросительно сверкнул очками в сторону Бабича.

– С вашими полками будет около двух с половиной тысяч человек, – отчеканил тот.

– Это мизер, товарищ полковой комиссар. С такими силами и слабой организацией только погубим людей. Удерживать город в кольце такими силами ещё кое-как можно, но наступать с этим – самоубийство. Прорыв в одном направлении в условиях города не имеет смысла: нам навяжут уличные бои и никаких сил не хватит выпутаться. Что сможем – сделаем. Остальное – только с прибытием боеспособного подкрепления, – медленно, с расстановками, закончил Страуме.

– Так-так, – вздохнул Ленцман. – Понимаю. Но прибытие подкрепления может затянуться на неопределённый срок. Обстановка шаткая, товарищи, очень шаткая. А попытка могла бы быть успешной. Вполне могла бы. Вот товарищ Каморин подтвердит вам, что каждый лишний день осады – это новые смерти, новые страдания для ярославцев. Не так ли, товарищ Каморин? – с ехидцей глянул он на поникшего Василия Андреевича.

– Да к чему повторять-то одно и тоже? – передёрнул плечами Каморин. – Я уже всё сказал. Я просил бы только прекратить эти изуверские обстрелы. Перхурова ими не напугаешь, а людей побито и домов порушено – пропасть…

Ленцман выжидательно блеснул очками.

– Ну… Прекратить обстрел невозможно, – опять солидно заговорил Страуме. – Это средство морально подавить противника… Кроме того, таков приказ. Да, мирное население страдает. Но это война…

– Продолжайте в том же духе, – сухо и жёстко проговорил полковой комиссар, – Каждый залп по врагу наносит ему ущерб, создаёт трудности, беспокоит, не даёт сосредоточиться. А значит, приближает нашу победу, раз добиться её иначе – уж простите, товарищ Каморин! – невозможно, – и Ленцман иронически поклонился в сторону Каморина. – Это хорошо, Василий Андреевич, что вы жалеете людей. Но сейчас это неуместно. Ждать нам от них нечего, вы сами это сказали. Никто не поднялся против Перхурова, когда он захватил город. Ни тогда, ни после. Одни пошли к нему в добровольцы, другие дали стрекача, третьи просто решили отсидеться по подвалам. Пусть и дальше сидят. Кто знает, может, и извлекут для себя урок. На будущее, – и Ленцман зло усмехнулся.