Куда ведет Нептун

Многие ведомцы, уходя в мало что обещающий путь, твердили молитву-заговор, взятый у якутов: «Бабушка Кербе, от века древняя. И ты, дедушка Бурей, равный годам первой. Пошлите милость нам, путешествующим. Одарите счастьем и благословите! Вы, реки, стекающие с гор! Пусть девять раз счастливо будет наше путешествие».

Какая неистовость слышалась в этой мольбе мореходов и землепроходцев! И они шли в бог знает какие неведомые места. «Никто не вернулся, — скупо сообщали местные летописцы, — так что берег морской там неизвестен».

Не были счастливы путешествия первых, но за ними двигались вторые, третьи, четвертые…

Сами бабушка Кербе и дедушка Бурей, будь они не таинственными существами, не смогли бы не поразиться мощи человеческого духа.

Читая «скаски», перебирая березовые свитки, листая «географические чертежи» безымянных людей, Прончищев не раз ощущал, как перехватывает горло. Был тих и сосредоточен Челюскин. Он тоже с каким-то внутренним волнением, теребя рыжие взлохмаченные вихры, погружался в этот мир, бережно трогал ломкие и зыбкие карты. Трогателен в своем наитии русский мужик! Глаз острый. Заскорузлые пальцы то-оненько проведут линию на картоне. Баньку примем, в жаркий тулуп обрядимся — опять пойдем, куда и потребно. Дело привычное, служивое!

В один из таких дней Прончищеву стало худо. Василий сел на крыльцо, притулившись спиной к балясине. Скоро дурнота прошла.

— Ты, случаем, не болен? — встревожился Челюскин.

— Сыро в подвале… Тане не вздумай ничего сказать.

— Да что Тане. Ты не болен?

— Вот мой приказ — Тане ни слова. — Глаза Прончищева решительны.

Они и метров ста не отошли от воеводской избы, как сзади раздался оглашенный крик:

— Ребя-ята-а! Прончищев, Челюскин!

Счастливый, хохочущий, их догонял Дмитрий Лаптев.

Челюскин открыл товарищу мощные свои объятья.

— Объявился. А мы как в Якутск прибыли, так сразу «Где Лаптев?» А Лаптева нет.

— Я только что с Юдомского креста, провизию туда отвозил. Беринг посылал.

— О, адъютант! Как называть тебя теперь?

— По-простецки, без чинов, — смеется Лаптев. — «Ваше превосходительство»!

— Ваше превосходительство, — кланяется Челюскин, — не желаете ли отобедать с недавними бедными гардемаринами?

В просторной горнице с земляным полом пахнет свежими опилками, смолой. Слюдяные окошки чисты. Зеленым полотном застланы две лежанки. Столик. Скамьи по стенам. На полке угломерные инструменты, баночки с красками кисти.

Общими усилиями команды дом выстроен для лейтенанта и его жены.

Здесь Таня будет жить до возвращения Таймырского отряда.

Рашид расставляет оловянные миски, ложки. Гордо вносит чугунок с ухой.

— Уха царская? — допрашивает вестового Семен.

— А как же. Сам рыбку ловил.

Дмитрий рассказывает, как ходил на дощаниках в Юдомский крест, перевалочный пункт между Якутском и Охотском, — доставлял провиант. В Охотске уже три корабля строятся.

— Как служится у Беринга?

— Всяко бывает. В нем все: жестокость, великодушие. Поразительно, как думает о людях. Вчера вдруг просит список всех померших во время путешествия. Немедленно в Адмиралтейство уходит бумага — требует всем вдовам выплатить двойное годовое жалованье. Или смотрел подарочные вещи инородцам. Ну, что там, сами знаете: ножи, топоры, сукна. Это мужикам. Женщинам — бисер, игры, зеркала. А детям что? Приказал из глины лепить свистульки.

Тане интересно слушать бывших гардемаринов. Как малые ребята, распотешились. Дмитрий щеки надул: «В рей, грот, фал!» Кого это он? Ах, да, был у них такой грозный шкипер. «Как ставите весла, раз-з-зявы?» Видать по всему, боевой был шкипер. Василий вспоминает сержанта Евского, как учил школяров строжайшей солдатской науке: «Брюхо дано солдату и матрозу не затем, чтобы есть от брюха. А брюхо дано солдату и матрозу, чтобы ползти на нем к вражеским апрошам…»

Покорители оцеануса глациалиуса! Кто им годы их даст, а ведь под тридцать…

Уйдут скоро. А что ей остается? Ждать.

Как говорила одна знакомая старушка: «Хоть кинься во птицы воздушный, хоть в синее море рыбой пойди…»

— Одна я несчастная.

Лаптев поворачивается к ней:

— Что так, Татьяна Федоровна?

— Я от тоски умру.

Прончищев притягивает к себе Таню:

— Вернусь же, вернусь скоро. Ей-богу! Хоть ты, Дмитрий, словечко за меня замолви.

— И замолвлю. Мне знаете что сказал Фархварсон, когда прощались? О Прончищеве, между прочим. «Вернется из экспедиции — заберу его в академию. Пусть навигацию читает». Быть вам скоро, Татьяна Федоровна, женою профессорскою!

В голосе Тани детская жалоба:

— С вами хочу! Дмитрий, вы адъютант Беринга. Одно ваше слово…

Лаптев зажигает сигару. Какая, однако, сила в этой молодой женщине! Еще в Твери Дмитрий восхитился ее дерзким, ни на что не похожим поступком, небрежением к осуждающей людской молве. И эта стойкость в дороге. Но то, что она сейчас просит…

— Татьяна Федоровна, не в моих возможностях вам помочь.

Возвращаясь на постоялый двор, Дмитрий говорит:

— Что, Семен, скажешь?

— Любовь…

— Ты считаешь, единственно лишь любовь ею руководит?

— Что же еще может оторвать барышню от дома пойти в Сибирь? А вот поди ж ты…

— Характер!

— Я не книгочей, ты знаешь. Но кое-что читал. Особливо из рыцарской жизни. Кавалеры, дамы. Ристалища. Любовь. Татьяна… бесовская девка! Вши, грязь, руготня матрозская, неустройство — все нипочем! Я бы взял ее будь моя власть.

— Ты бы взял. Да ты не Беринг.

— Я не Беринг… — вздыхает Семен.

НОЧНОЙ ВИЗИТ

Всю дорогу от Твери до Якутска Витус Беринг с небольшой группой помощников ехал впереди экспедиции.

В городах, на почтовых станах, в таежных заброшенных острогах подготавливал начальников к приходу сотен людей. Когда еще такое было! Заботился о ночлеге, провианте, лошадях, подводах, лодках, барках.

В поле его энергии самые ленивые и сонные тетери из приказных чиновников исполняли команды и поручения.

Молва опережала Беринга.

Не князь едет, не граф, не барон — витязь!

Дорогу витязю!

По существу, экспедиция еще не приступила к главному своему делу. Суда девять месяцев, как новорожденные, будут расти на якутских и охотских стапелях. Но даже то, что сделано, уже есть основательное открытие Сибири.

В Якутске Беринг пишет репорт в столицу.

У репорта длинное название:

«Табель, показующая расстояние русскими верстами до городов и знатных мест, через которые имели путь в экспедиции. И где шли сухим путем, реками и где какие обретаются народы и меж ими сколько находится русского жилища».

Расстояние от места до места. От Тобольска. От Москвы. От Санкт-Петербурга. Названия населенных пунктов, румбы. Где какие «природные жители».

Впервые Сибирь от Тобольска до дальних восточных ее пределов обретала географическую точность.

Главное же впереди. Берег Америки. Дорога к Таймыру. Северный морской путь.

Был поздний вечер. Беринг мало спал. После полуночи ложился, на зорьке уже на ногах.

Беринг зовет адъютанта, вручает запечатанный пакет.

— Завтра же фельдъегерской почтой в столицу.

— Слушаюсь.

Дмитрий Лаптев застыл на пороге.

— Что еще?

— Господин командор, к вам жена лейтенанта Прончищева.

— Проси…

Молодая русоволосая женщина. Черный платок сбит на плечи. Открытый взгляд.

— Ваше превосходительство… — Голос у Тани дрожит.

Беринг наливает из кувшина стакан воды.

— Выпейте. Успокойтесь.

Как сказать? Как убедить…

— Я слушаю вас, Татьяна Федоровна. Что с вами? Отчего такая тревога?

— Дайте разрешение пойти с Прончищевым дальше…

— На «Якутске»?

— Я ни о чем никогда вас не просила.

Откуда вдруг у нее взялась твердость в голосе?

— Вы все знаете. Я ушла из дома. Родители меня не благословили. Мой поступок был подсказан единственно лишь сердцем. Не говорите про флотский устав. Он мне известен. Я буду полезной на судне. Я рисую. Я сделаю виды Таймыра. Кроме устава, есть милосердие. От вашего приговора зависит моя жизнь.