Георгий Седов

— Запущено судно, — сказал Елизаровский. — Что ж ваш хозяин ремонта не делает?

— У него в кармане — одна блоха на аркане, — продолжал балагурить помощник.

— Э, какой это хозяин! — перебил толстый механик-эстонец. — Только собирается хозяином стать. Купил судно по дешевке, в долг. И сразу заложил. Капитан он. Зубы горели собственное промысловое дело начать. А на промысел тоже деньги нужны. Команде платить надо. Получит фрахт — сходим в рейс и опять стоим. Какой тут ремонт…

Когда возвращались к Елизаровскому, Лоушкин рассказал всю подноготную и про судно, и про владельца. «Святому Фоке» сорок два года, куплен в Норвегии, за границей ходил под названием «Гейзер».

— Думайте, думайте, командиры. Десять раз примерь, однова — отрежь. А только верьте моему слову неложному: лучше судна не найти.

Седову «Фока» понравился. Напоминал он чем-то парусный корабль, виденный в детстве у Кривой Косы. Если это судно ввести в сухой док и дать настоящий ремонт, получится корабль не хуже циглеровской «Америки». А в крайнем случае и без ремонта обойдется. Доплывет как-нибудь. Посудина прочная. Штурман говорит, есть порядочная течь. Но «донка» (паровой насос) справляется. В подмогу ей имеется сильная помпа. Ничего, не утонет!

В тот же день он зафрахтовал судно. Владелец был рад передохнуть от долгов.

Единственно, запросил очень крупную неустойку, если экспедиция не отправится до 28 августа.

В Архангельске все шло прекрасно. Георгий Яковлевич нашел подрядчика — строить дом для базы на Земле Франца-Иосифа. Сговорился с архангельским купцом Демидовым, поставщиком снаряжения для казенных гидрографических экспедиций. Демидов взял на себя заготовку провизии и верхней одежды, обещал последить за постройкой двух шлюпок. По совету Елизаровского, Георгий Яковлевич организовал в Архангельске отделение комитета для помощи экспедиции. Его назначение — сбор пожертвований и присмотр за ходом снаряжения.

Седов принял в Архангельске несколько участников экспедиции. Трех — Инютина, Томис-сара и Кизино — знал по работе в Крестовой губе.

Четвертый — ученик лоцманского училища Шура Пустотный. Двадцатилетний застенчивый юноша стал горячо проситься в поход к «самому полюсу».

Георгий Яковлевич пристально взглянул на него. Парень крепкий. Восторженное лицо, умоляющие глаза. Тронула застенчивость. Шевельнулись какие-то давние воспоминания… «Африка!..»

Он протянул юноше руку:

— Пойдем!

Еще двух участников — пожилого народного учителя Лебедева и бывшего золотоискателя Линника, знакомого с ездой на собаках, — принял в Петербурге.

Личный состав экспедиции подобрался почти полностью.

Глава XXIX

ТЕРНИИ НА ЗАВЕТНОМ ПУТИ

Возвращался в Петербург радостный. Все главное сделано. Дома нашел телеграмму из Тобольска от Тронтгейма, доставлявшего ездовых собак Нансену, герцогу Абруццкому и американцам.

В телеграмме — согласие доставить сорок пять отборных собак с Оби. Итак, судно и транспорт есть. Жилище строится. Одежда и пища заказаны.

Остается купить инструменты для научных работ, выписать из Норвегии легкую меховую обувь — финески, каяки, нарты нансеновского типа да разную мелочь, что невозможно достать в России.

Первым делом отправился в комитет рассказать про свои удачи.

Там ошеломляющий удар: денег нет. Пожертвований не прибавилось.

И не могло прибавиться. Все либеральные газеты ополчились на экспедицию. Либералы хорошо разгадали политический ход националистов.

Участие лидеров национальной партии в седовском комитете, патриотические статьи нововременцев как раз в дни, когда вскипал народный гнев, — в самом деле, все было шито белыми нитками. Газеты по сигналу «Речи», сводя старые счеты с «Новым Временем», не жалели и Седова.

Человек, обладавший чувством юмора, нашел бы, конечно, в этой травле немало смешных эпизодов.

Расстрига поп Григорий Петров, служивший фельетонистом в «Речи», развязно толковал о полярных экспедициях и о мореходных качествах «Святого Фоки». Можно было подумать, что он был всю жизнь заправским моряком, а не махал кадилом в своем приходе.

По мнению попа, зафрахтованный Седовым для экспедиции «Фока» был не что иное, как старая калоша. Он утверждал, что и название «Фока» возникло лишь по невежеству Седова. За границей-де это судно называлось «Foca», что по-латыни означает «тюлень». И вот невежда-моряк, не знакомый с латынью, переводит по-своему название, и получается «Святой Фока»!..

Другие фельетонисты противопоставляли Седову полярных путешественников-иностранцев. Не очень грамотно писали про него:

«… Если бы он работал, учился, годами готовился к тяжелому делу — и он достиг бы чего-нибудь. Но ведь труд и наука нужны только западноевропейцам, каким-нибудь Нансенам, Пири, Амундсенам, Шарко.

Мы же, русские, люди широкой натуры, не крохоборы, у нас не наука, а смелость города берет. У нас тяп да ляп, и вышел корабль — вот как казак Денежкин…»(?)

А что представляли собой упоминавшиеся путешественники — фельетонисты сами не знали. И некому было указать, что сравнение с иностранцами выгодно Седову. Знаменитый Амундсен был недоучившимся студентом-медиком, выдержавшим экзамен на звание штурмана. Роберт Пири был портовым инженером, специалистом по постройке доков. Шарко — рядовой морской офицер. Фиала — кавалерист и фотограф. Абруццкий же — владетельный герцог. С герцогов, как известно, дипломов не спрашивают.

Все это было бредом.

Но этот бред читали и, руководствуясь им, судили Седова, много учившегося моряка, прекрасного гидрографа и геодезиста, члена трех научных обществ.

«Ты собираешься, вопреки всему, добыть денег на заветное дело, ждешь сочувствия и надеешься на общественную подписку. И вместо помощи всюду встречаешь штыки. Травит большинство газет; в твое дело вмешалась политика. Ты уже не хозяин его! Победишь не ты, а политическое течение, которое сумеет лучше обратить твое дело в собственную пользу. Дело больше от тебя не зависит».

Седов хватался за голову.

«Ты открыл шлюз, чтобы направить поток в приготовленное русло. Но поток подхватил тебя и несет…»

Националисты поняли, что ход их разгадан. Было решено всем лидерам из комитета выйти.

Так обстояло дело в половине июня.

На Кривой Косе газет не читали. Старики Седовы не знали, какой знаменитостью стал их сын.

В Петров день, после обедни, они встретили на пристани помещика Фролова. Остановил их поговорить.

Спросил, что пишет сын, как идут дела с его экспедицией.

— Разве не знаете? Во всех газетах пишут!

Вскоре пришло письмо и от Егора. Он слал всем поклон и сообщал о каком-то большом затеянном деле — про него думал всю жизнь. Придется уехать на год или на два.

Если выберет время, обязательно приедет домой повидаться с родными перед долгой разлукой.

Егор приехал в июле на несколько дней.

Наталья Степановна встретила его на пристани.

При всех расплакалась от радости. Пришли домой — уронила на пол горшок с молоком, самовар чуть не распаяла.

Когда прошло первое волнение, Наталья Степановна заметила, как изменился «ридный сын». Голова-то совсем лысая. Стал больше походить на Якова. Похудел, посерел и осунулся. Весел и разговорчив по-прежнему, но на душе что-то все же есть. Не беззаботен, как в прошлый приезд.

Бывает, на лице его, соколика, словно хмара набежит… Не надолго. Встряхнется — и опять ничего… Но материнское сердце разве обманешь!

Пытала Наталья Степановна:

— Як с жинкой живете? Що ж вона нияк до нас не доиде? Мы люди прости. Це мы добре разумием. Ий обиды не буде.

Но сын уверял, что живут они с женой хорошо.

А что невесел порой — немудрено, о деле забота долит.

Трудно крестьянскому сыну большое дело начинать.