Свержение ига

Советчики переглянулись и стихли — когда государь в суровости, ему любое слово в зажигу идёт. Тишина успокоила Ивана Васильевича: от него ждали решительного слова. Он оглядел всех и твёрдо сказал:

   — Сегодня же велю разослать по городам созывные грамоты, чтобы рати торопом снаряжали. Может, и сделаем так, как князь Юрий рассудил, но только когда наверно о движении Ахматова войска вызнаем. — Он повернулся к Хованскому: — Пошли, князь, в Орду поболее своих людей, я о каждом Ахматовом шаге знать должен. Чтоб всяк день оттуда свежие вести были! Понял? А ты, князь Юрья, езжай в Коломну, место высмотри, а как ратники начнут прибывать, по полкам их разводи. Вы же, воеводы, сидите покуда здесь, рати принимайте и к бою готовьте. А ты, Владимир Григорьич, — обратился он к казначею, — казну богатую снаряди и тож наготове держи.

   — Это для кого же? — недовольно спросил Ховрин.

   — Для Ахмата. Как подойдёт к нашей земле, попробую с ним потолковать, может, ещё миром всё уладится...

В военных приготовлениях быстро промелькнул месяц. А в конце июня к великокняжескому дворцу прискакал густо припорошённый пылью всадник. Его полузагнанный конь тяжело раздувал бока и ронял грязные клочья пены. Всадник сполз на землю и выбил о колено шапку — из-под пыли проступила жёлто-красная лента. Стража подняла опущенные было копья — такому гонцу путь во дворец чист в любой час. Прибывший, с трудом передвигая одеревенелые от долгой езды ноги, добрался до великого князя и хрипло объявил:

   — Беда, государь! Орда двинулась на нас бессчётным числом!

Иван Васильевич подошёл к образу и перекрестился.

   — Спаси, Господи, люди твоя и благослови, победы над супротивником нам даруя! — скороговоркой проговорил он, а потом спокойно спросил: — Далече ли царь ордынский теперь будет?

   — Остатний раз у Дона видели, а ныне, видно, к Хопру подошёл, — ответил гонец.

   — Сколь времени до тех мест гонцу быстрому скакать?

   — Меньше чем за две седмицы не обернуться — леса об эту пору густые, травы высокие...

   — А большому войску раза в три дольше выйдет, — задумчиво проговорил Иван Васильевич. — Значит, Ахмат у наших рубежей не ранее как через месяц объявится. Пора начинать встречу ему горячую готовить.

Последующие вести сходились в одном: Ахмат поднялся большими силами и идёт сухопутной дорогой по направлению к Коломне. Времени для раздумий более не оставалось.

29 июня, в день славных первоверховных апостолов Петра и Павла, выступила к Коломне передовая рать под началом боярина Фёдора Борисовича Акинфова. Ранним утром ратники заполнили Ивановскую площадь и прилегающие к ней места. Они в благоговейном молчании ждали свершения святого таинства: перенесения гробницы митрополита Петра из старого здания Успенского собора в нишу только что сложенной вокруг него новой стены. Прежнюю гробницу с великим страхом и печалью вскрыл ещё две недели назад митрополит Филипп. Его слезливому взору предстал весь распавшийся от огня, разорённый и пограбленный гроб первоздателя Успенского собора. Последний раз собор горел в Тохтамышево нашествие, поэтому воров и поругателей веры долго искать не пришлось. Кости святого Петра положили в богатый ларец и явили ратному люду, а митрополит Филипп своим немощным голосом, многократно усиленным площадными бирючами, поведал ратникам о новом злодеянии «татаровей нечестивых».

Площадь яростно загудела:

   — Смерть поганым!

   — Ни в жизни, ни в смерти покоя от них нету!

   — Святые мощи заступника нашего поганить вздумали!

   — Дети мои! — разносили бирючи обращение Филиппа. — Идёт ныне к нам царь Ахмат, иконоборец и злой крестьянский укоритель. Хвалится он принять к себе землю русскую, разорить церкви православные, а вас в свою веру переложить. Заместо храмов наших свои поганы ропати поставить, могилы святые порушить, по городам сызнова баскаков насадить, а князей наших честных до смерти избить!

Площадь захлестнуло новой яростной волной.

   — Не бывать такому!

   — Костьми все ляжем за землю, за веру нашу!

   — Веди нас, воевода, на встречу с басурманами!

Митрополит подошёл к ларцу со святыми мощами, поклонился и сказал:

   — О чудотворный святитель Пётр! Тебя господь показал роду нашему и зажёг тебя, светлую свечку, и поставил на подсвечнике высоком, чтоб светить всей земле русской. Настало для тебя время молиться за нас милостивому Спасу, чтобы не пришла на нас смертная опасность и сила поганая нас не погубила. Ты ведь страж наш крепкий, а мы твоя паства. Укрепи нас и даруй победу!

И все ратники опустились на колени, повторяя последние слова митрополита. А он вручил боярину святую хоругвь с образом Спаса и выслал к кремлёвским воротам по епископу со святыми образами и святою водою, чтоб всякий воин вышел ко врагу благословенным и окроплённым.

2 июля, в день ризположения честной Богородицы, Успенский собор обступили новые рати — готовились к выходу князья Иван Оболенский-Стрига и Данила Холмский — воеводы полков правой и левой руки. Митрополит Филипп подвёл воевод к чудотворной иконе Владимирской Богоматери, опустился перед ней на колени и горячо заговорил:

   — О чудотворная госпожа царица, заступница всей твари человеческой, не дай городов наших на разорение нехристям, да не осквернят они святые твои церкви и веры христианской. Пошли нам свою помощь и покрой нас нетленною своею ризой, да не будем мы бояться ран и смерти, на тебя ведь надеемся, потому что мы твои рабы...

И снова бирючи доносили до ратников молитву митрополита, и снова они, преклонив колени, громко повторяли горячие слова. С той поры что ни день провожала Москва малые или большие рати. Под Коломну ушло московское городское ополчение. Из него и подошедших позже ратей северных князей должен был составиться большой полк, отданный под начало Ивану Юрьичу Патрикееву. В Серпухов стекались конные рати и отряды служилых татар. Там подняли свои стяги великокняжеский брат Андрей и воевода Пётр Фёдорович Челяднин. Казалось, вся Русь, охваченная справедливым гневом и желанием защитить свою землю, тронулась с места и потекла навстречу супостату. Только великий князь всё ещё выжидал, дотошно выспрашивая частых гонцов. Да ещё томились в нетерпении западные и порубежные князья — им было велено сидеть на своих местах.

Между тем под Коломной появились летучие татарские отряды. В стычках с ними были взяты первые пленники. Одного из них утром 30 июля доставили к великому князю. Пленник оказался из тумена мирзы Альмета, получившего приказ захватить перевозы через Оку. Ахмат, по его словам, подходил к Ряжску, и отделяло его от Коломны чуть менее трёхсот вёрст. Так говорил пленник на всех допросах, то же повторил и под пыткой.

Великий князь приказал собираться в путь. В два часа пополудни отслужил он в Архангельском соборе торжественную обедню и сказал, обратившись к гробницам своих предков:

— Русские князья, прародители наши! Если имеете смелость просить Христа, то помолитесь о нашем унынии, ибо приключилось великое нашествие на нас, детей ваших. И ныне сражайтесь вместе с нами противу басурман!

Сказав так, он вышел из собора и в тот же день отплыл вниз по реке.

2 августа великий князь приплыл в Коломну. Он возблагодарил торжественным молебном своего святого угодника Тимофея за счастливое окончание пути, немного отдохнул после обеда, который устроил в его честь коломенский наместник, и лишь затем кликнул нетерпеливо ожидавших вызова первых воевод.

Последние дни принесли им довольно сведений о движении орды. Накануне из Серпухова прискакал князь Андрей, привёзший с собой новых пленников. Они подтвердили прежние сведения о намерении Ахмата идти на Москву со стороны Коломны. О том же говорили только что вернувшиеся из татарского стана самовидцы. По всему выходило, что появление больших сил Ахмата следовало ожидать со дня на день, а русское войско всё ещё было растянуто на многовёрстную длину. Шестьдесят тысяч ратников стояли под Коломной, столько же прикрывало южные рубежи, тридцатитысячная конная рать находилась в Серпухове, а в западных землях и на подходе было ещё сорок тысяч. Воеводы решительно высказывались за то, чтобы немедленно стягивать силы и собирать их в кулак.