Загадка Прометея

Бесчисленным искажениям истины дал основание тот факт, что в роду часто повторялись имена Тантала и Пелопа; оставалось только свести их воедино и дела одного «подшить» другому.

Это семейство причинило грекам больше бед, чем до тех пор и еще долго после того все вражеские силы, вместе взятые. Да, эта семья, именующая себя великогреческой, истинно греческой, самой греческой во всей Греции, принесла своей родине, землям ее и народу больше опустошений, чем персы и римляне (разве что турок прибавить к вышеназванным остерегусь). Не все мифографы и даже писатели знали об этом; были среди них и такие, которым импонировали Пелопиды именно своей бешеной подлостью и сумасбродством. «Вот это да, — восклицали они, — вот это тема!» (Что ж, писатель есть писатель. Примерно то же доводилось мне слышать и от хирурга: «Такой великолепный гнойный аппендицит редко увидишь!») Но народ знал все! Поэтому приписывал этому тысяче— и тысячекратно проклятому семейству, особенно же Атрею и Фиесту, все, что только есть чудовищного и отвратительного: убийства, кровосмешение, пожирание собственных детей за пиршественным столом — причем без конца и в таких количествах, сколько не уместилось бы по времени в человеческую жизнь, даже если человек этот всю жизнь, с рассвета до заката, только и занят злодеяниями.

Поэтому остановимся лишь на том, что из всего этого чудовищного нагромождения истинно или, во всяком случае, вероятно.

Ахейский род Тантала — Пелопа перебрался в Малую Азию спустя десятилетия после захвата Крита. Недолго пожили они в Трое, затем купили у хеттов право на добычу руды вдоль северного морского побережья. В то неспокойное время частых войн и набегов они сказочно разбогатели на рудном и доменном деле; в XIV веке до нашей эры это были уже «рурские бароны» Малой Азии со всей сопутствующей такому семейству славой и грязью. Утверждают, что им подвластно было все побережье от Кавказа до Босфора. У них был колоссальный двор и сильное войско против амазонок и прочих варваров. Однако в период Великого перемирия цены на металл начали катастрофически падать, варварские же набеги участились; теперь прибыль едва покрывала производственные расходы — или не покрывала их вовсе. Тогда они оставили свои совершенно, впрочем, истощенные рудники и попытались осесть «по древнему праву» на троянской земле, чтобы ринуться в новые предприятия. Троянцы, однако, оспаривали это «древнее право», и Хаттусили — сверх ожидания — стал на сторону Трои. Троянцы с их торговлей были для хеттов важнее, чем пока еще сомнительные и неопределенные замыслы «промышленных баронов». После некоторого сопротивления Пелоп — не знаю который — сдался и отплыл на свою древнюю родину. Возможно, эта история сопровождалась коррупцией, подкупом, шумными скандалами; во всяком случае, «бароны» рассорились с властями вконец, так что оставаться уже не было возможности. Однако нельзя сказать, чтобы Пелопу пришлось бежать, поскольку он погрузил на корабли все свое имущество, всех чад и домочадцев, включая слуг, и настоящей небольшой флотилией пришвартовался в Арголидском заливе. Мифология прекрасно донесла до нас изумление отечественных ахейцев при виде всей этой помпы, несметных сокровищ и бесчисленных слуг. Пелопа встречали чуть ли не с таким же воодушевлением, с каким встречают у нас оторвавшегося от родины соотечественника, когда он навещает ее на «опеле», нанятом в Мюнхене. (Конечно, до конца их воодушевлению с нашим не сравниться: все-таки они были греки, трезвый и, даже в те времена, уважающий свое достоинство культурный народ.) Нет сомнения, что, глядя на огромные кованые — восточного производства — колесницы, особенно же на колесницу Пелопа с раскинутыми золотыми крыльями, аргивяне восклицали: божественная работа! О красавцах же конях говорили: божественные кони! Такими эти кони, эта работа и сохранились в памяти людей.

Пелоп (куда какое хорошее имя! Ну как если бы кто-то прибыл вдруг из Америки мультимиллионером и прозывался в довершение всего Арпадом Мадьяром [26]) начал с того, что удачно женился, затем не менее удачно женил сыновей и выдал замуж дочерей от первого, еще азиатского, брака, породнился с самыми знатными семействами Пелопоннеса, а вскоре и с домом Персея. А так как был он несметно богат, то нетрудно представить, что хватало и тех, кто сам набивался к нему в родню без всяких на то оснований либо ссылаясь на весьма далекие и сомнительные связи.

Примерно в середине века старый Сфенел готовился оставить на Эврисфея объединенный после изгнания Амфитриона аргосо-микенский трон. Эврисфей был слабый духом и телом, беспомощный и трусливый молодой человек, не умный, не сообразительный, пожалуй, даже немного с придурью. Сфенел придумал, как ему помочь: он возродил институт «дядюшек» — призвал ко двору двух братьев жены своей (или невестки?), Атрея и Фиеста, сыновей Пелопа. Пелоп принял это с радостью: то ли потому, что сыновья — как судит народная память — отличались на редкость дурным нравом и Пелоп, рано или поздно, все равно их выгнал бы за бесчинства, то ли просто потому, что Пелопидам это сулило окончательный захват господства над всею Элладой.

Согласно некоторым мифографам, владычество Атрея и Фиеста, а с ними и преступные их распри начались после смерти Эврисфея — поскольку они могли воцариться якобы лишь после смерти Эврисфея. Ничего подобного! Память народа называет их царями и в то время, когда они были еще только «дядюшками»; народ всегда безошибочно чует, кто заправляет всем на самом деле. Их перемежающееся официальное царствование могло продолжаться самое большее три-четыре года: в 1208 году Эврисфей был еще жив, в 1204 году в Микенах правил уже сын Атрея — Агамемнон. В действительности же их подлинное господство — их попеременное главенство в микенской политике — длилось начиная от середины века чуть ли не полстолетия. Народная память не сохранила бы, вероятно, даже имени Эврисфея, официального царя, если бы его мать — Пелопида — с помощью азиатского, вызывающего спазмы снадобья не родила его семимесячным, на несколько часов опередив рождение Геракла. Только благодаря этому бесцветная и незначительная фигура микенского царя вообще существует . Правили же вместо него всегда, до самого конца, то Атрей, то Фиест.

Фиест был из них двоих старше, миролюбивее, мудрее, да и внешне более привлекателен. И все-таки на первый план выступило, скорей, имя Атрея: он был предметом самых гневных проклятий, он был отцом Агамемнона и Менелая. У Фиеста остался лишь единственный, неизвестно-еще-чей-сын Эгист, убийца Атрея, а затем Агамемнона. То ли Агамемнон действительно убил или приказал убить остальных сыновей Фиеста — что вполне вероятно, — то ли у Фиеста и в самом деле Эгист был единственным.

В то время, когда разыгрывается наша история — в 1218 году до нашей эры, — Атрей и Фиест уже пожилые люди, ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти. Агамемнону четырнадцать, Менелаю двенадцать лет. Эгист, отца которого не знает в точности и сама мать — ведь связь Фиеста с Аэропой длится уже много лет, — живет пока что в доме Атрея и воспитывается как его сын: ему два-три года. Столько же, сколько спартанской Елене.

Все это, разумеется, приблизительно. Однако, поскольку время Троянской войны мы определяем уже достаточно точно и вполне можем восстановить предшествовавшие ей события, не думаю, чтобы я ошибся больше, чем на год-другой.

Итак, что могло скрываться за раздорами Атрея и Фиеста? Просто жажда власти, как утверждает мифология? И на этот раз я считаю вероятным, что народная память сохранила истинную суть. Итак: жажда власти. Но ведь для того, чтобы достичь власти, нужен лагерь — союзники, сторонники. А для этого — какая-то программа. Иная, чем у соперника. Обратимся хотя бы к выборам в Америке! Обе партии ничем друг от друга не отличаются. Действительно ничем, даже хотя бы настолько, насколько разнятся две крупнейшие партии Англии. Следовательно, они в самом деле борются исключительно за власть, доходы, официальные посты, за вполне переводимое на деньги «влияние». Однако же в честь выборов они непременно стряпают какую-нибудь отличающую их от соперников программу. Полагая, что с ее помощью сумеют победить. Определенные силы, интересы — классовые, сословные, групповые — стояли и за борьбой Атрея и Фиеста. И эти интересы следовало сформулировать в программе, обрисовать цель.