Уарда

В XIV веке до нашей эры – да, да, до нашей эры, ибо мы уводим читателя в эти далекие времена, – человеческие руки соорудили в Фивах высокие каменные дамбы и плотины – непреодолимые преграды для выходящей из берегов реки, чтобы защитить улицы и площади, храмы и дворцы города от наводнений. Широкие, плотно запираемые каналы пролегли от дамб в глубь города, а более мелкие, разветвляясь, несли воду в сады Фив.

По правому, восточному берегу Нила подымались вверх улицы знаменитой столицы фараонов. У самой воды, сверкая яркими красками, возвышались огромные храмы града Амона [ 2], а за ними, неподалеку от восточной цепи гор, почти у их подножий, на краю пустыни стояли дворцы царей и вельмож, тянулись тенистые улицы, где плотно лепились друг к другу высокие и узкие дома горожан.

Шумной и оживленной была жизнь на улицах столицы фараонов.

Иная картина представлялась взору на западном берегу Нила. Здесь тоже не было недостатка в красивых домах, и всюду сновало множество людей. Однако, если на восточном берегу дома стояли сплошными рядами и жители суетливо и весело спешили по своим делам, то на этой стороне виднелись лишь отдельные великолепные сооружения, вокруг которых теснились маленькие домишки и жалкие лачуги, точно дети, прильнувшие к матери в поисках защиты. Все эти группы строений никак не были связаны между собой.

Если взглянуть на них сверху, с гор, то создавалось впечатление, будто внизу раскинулось множество деревушек с богатыми домами владельцев посередине. А вверху, на восточном склоне западной горной цепи, взору представлялись сотни запертых ворот, то одиноких, то выстроившихся длинными рядами. Много их было у подошвы холмов, еще больше – на их склонах, а некоторые даже стояли на самых вершинах.

Как мало походила размеренная, почти торжественная жизнь этих улиц на торопливую и беспорядочную суету, царившую на том берегу! Там, на правом берегу реки, все было в движении: люди работали и отдыхали, радовались и горевали, они были поглощены кипучей деятельностью, и всюду звучали громкие, веселые голоса. Здесь же, на левом берегу, говорили мало, и, казалось, какие-то таинственные силы заставляли путника замедлить шаг, гасили веселый блеск его глаз, сгоняли улыбку с его уст.

Все же порой сюда приставали роскошно убранные лодки, слышалось хоровое пение, а к склонам гор тянулись большие процессии. Но лодки эти несли по волнам Нила тела умерших, унылое пение было плачем по ним, а шествия – вереницами печальных родственников, провожавших саркофаги в последний путь.

Читатель, мы с вами в Городе Мертвых в Фивах. Но и в этом городе царило оживление и ключом била жизнь, ибо египтяне свято верили, что их мертвецы не умирают. Они закрывали им глаза и перевозили их в некрополь [ 3] в дом колхитов [ 4], то есть бальзамировщиков, а оттуда – в склепы и усыпальницы. При этом они были убеждены, что души умерших продолжают жить, что, оправданные на суде подземного царства, они в образе Осириса [ 5] странствуют по небу и в любом облике, какой им захочется принять, вновь появляются на земле, вмешиваясь в жизнь своих родичей. Поэтому каждый египтянин так заботился о достойном погребении умерших родственников, прежде всего думая о надежном бальзамировании трупа и о жертвоприношениях. Он приносил им мясо и птицу, напитки и благовония, фрукты и цветы, и все эти запасы надлежало возобновлять через определенное время.

Как при погребениях, так и при жертвоприношениях должны были непременно присутствовать жрецы. Поэтому Город Мертвых считался самым подходящим местом для жреческих школ и обителей мудрецов. При храмах некрополя селились целые жреческие общины, а близ тянувшихся рядами помещений для бальзамирования стояли жилища колхитов, чье ремесло переходило по наследству от отца к сыну.

Кроме того, в некрополе было еще множество разных мастерских и лавок. В мастерских высекали из камня и резали из дерева саркофаги, изготовляли полотно для обертывания мумий и всевозможные амулеты. А в лавках купцы торговали благовонными маслами и эссенциями, цветами, фруктами, овощами и печеньем. Целые стада рогатого скота, множество гусей и прочей домашней птицы откармливались на специально огороженных пастбищах. Сюда приходили родственники умершего, чтобы из числа животных, которых жрецы объявили чистыми, выбрать то, что нужно, и поставить на них священное тавро. Многие покупали на бойнях только куски мяса. Ну, а уж бедняки здесь вообще не показывались. Они приобретали раскрашенные хлебцы в форме тех или иных животных, символически заменявшие дорогих быков и гусей, купить которых им не позволяли средства. В самых богатых лавках торжественно восседали слуги жрецов и записывали заказы на длинных свитках папируса. А затем в особых помещениях храмов в эти свитки вписывались священные тексты, которые необходимо знать душам умерших, чтобы, произнеся их, защитить себя от духов бездны, открыть себе врата подземного царства и быть оправданными Осирисом и его сорока двумя судьями на загробном судилище.

Все происходившее в храмах было надежно сокрыто от любопытных взоров, так как каждый храм был обнесен высокой каменной стеной, а крепко запертые ворота распахивались лишь ранним утром и вечером, когда из них выходили жрецы, распевая хором священные гимны в честь бога, что восходит в облике Гора и закатывается, как Тум [ 6].

Едва замирали последние звуки вечернего гимна, как некрополь пустел. И родственники, провожавшие покойных в последний путь, и посетители усыпальниц должны были сесть в свои лодки и покинуть Город Мертвых. Люди, торжественными шествиями вступавшие по утрам на западный берег, беспорядочно спешили теперь к реке, подгоняемые отрядами стражников, охранявших гробницы от грабителей. Купцы запирали свои лавки, колхиты и ремесленники заканчивали трудовой день и расходились по домам, жрецы возвращались в храмы. А пришедшие издалека посетить могилы близких, не желая искать ночлега в шумном городе на другом берегу, спешили на подворья, чтобы провести ночь вблизи мертвых родственников.

Смолкали голоса плакальщиц; даже песни бесчисленных гребцов, направлявших свои лодки к восточному берегу, мало-помалу замирали в отдалении, лишь вечерний ветерок доносил порой какие-то неясные звуки, и наконец все погружалось в тишину.

Над затихшим Городом Мертвых нависало безоблачное небо, по которому иногда беззвучно проносились легкие тени летучих мышей. Это они возвращались в склепы и горные ущелья из своих полетов к Нилу, где они каждый вечер охотились за мошкарой и, глотнув воды, набирались сил в ожидании дневного сна. А по земле то там, то тут скользили какие-то черные существа, отбрасывая длинные густые тени. Это шакалы крались к реке на водопой и нередко целыми стаями дерзко подходили к самым загонам для гусей и коз.

Охотиться на этих ночных хищников запрещалось, ибо они считались священными животными бога Анубиса [ 7] – стража могил; к тому же они в изобилии находили себе пищу в гробницах и не были опасны для людей. Напротив, пожирая куски мяса, возложенные на алтари, они доставляли огромное утешение родственникам умерших. Когда на следующий день эти люди не находили здесь принесенного ими мяса, они твердо верили, что их жертвы угодны покойным. К тому же шакалы были надежными сторожами, отгоняя всех непрошеных гостей, пытавшихся под покровом ночи проникнуть в гробницы.

В тот летний вечер 1352 года, в который мы приглашаем читателя посетить вместе с нами Город Мертвых в Фивах, в некрополе, как всегда, после того как замолкли звуки вечернего гимна, воцарилась тишина.