Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

   — Благодатью Святого Воскресения и мучениями проклятых заклинаю тебя и повелеваю тебе, о дух усопшего, внять моим требованиям и подчиниться священным обрядам, под страхом вечных мучений!

   — Эй, чем вы там занимаетесь? — услышал доктор испуганный голос своего помощника.

Несчастный глупец начал прозревать, но уже поздно. Юноша осторожно приближался к магу, не подозревая, что облегчает тому задачу.

Почувствовав, что аромат вина и масел из могилы усилился, Ди подошёл к краю магического круга. Вино в чаше пылало, от него занялись даже сырые прогнившие доски гроба.

«То ли ещё будет», — подумал доктор.

   — Бералд, Бероалд, Балбин, Габ, Агабор, Агаба! Восстань, восстань, восстань!

Вспыхнул магический крут, будто не несколько горстей порошка рассыпал здесь Джон Ди, а бочонок пороха. Вспышка высветила перепуганное, белое, как мел, лицо юноши.

   — Что вы делаете?!

Испуг исказил лицо помощника мага. С таким лицом, изуродованным страхом и болью, он и умер, когда Джон Ди перерезал ему глотку.

Хлынувшая в могилу кровь залила скелет монаха, но не смогла затушить чадящие доски гроба и горящее вино.

Дым, потянувшийся вверх из могилы, густел, терял прозрачность. Ди видел, как дымные полосы свиваются в жгуты. И, как скульптор из глины лепит форму для отливки статуи, призванные доктором демоны помогли душе умершего обрести форму. А попавшая в могилу кровь должна была помочь мертвецу обрести тело. Ненадолго, хорошо, если до рассвета, но Джону Ди этого времени с лихвой хватит, чтобы расспросить монаха об упрятанных сокровищах. Что тот скажет правду, доктор не сомневался. Иначе душа монаха не сможет вернуться в мир мёртвых и будет, неприкаянная, бродить по земле, ставшей ей тюрьмой.

Но раньше, чем зашевелилось тело оживлённого монаха, стало заметно движение от дома фермера. Двери дома распахнулись, и к освещённому пламенем магического круга Джону Ди побежали люди в поблескивающих кирасах. В руках пришельцев доктор с ужасом заметил грозные алебарды, способные одним махом раскроить человека пополам.

   — Да здесь убийство!!! — воскликнул голос из темноты.

   — И колдовство! — добавил другой голос. — В темницу его!

И несчастный доктор лишился чувств.

Поэтому и не видел, как из могилы поднялось существо, мало похожее на человека. Как оно разметало осмелившихся приблизиться к нему алебардщиков, как легко преодолело магический крут. То ли Гримуар оказался действительно с ошибкой, то ли Джон Ди вызвал не простого мертвеца — кто знает...

Лицо существа, казалось, светилось изнутри, словно туда, под кожу, щедро подкинули раскалённых углей. Глаза же, как у кошки, отливали зелёным, гнилостным светом.

   — Сами вызвали, что ж не рады?

Существо на глазах преобразилось, превратившись в обычного господина, одетого неброско, в чёрное, как купец средней руки или небогатый судейский. Лишь глаза не переменились, продолжая недобро светиться. Нечеловечески. Они оглядели сбившихся в кучу и смертельно перепутанных алебардщиков, и каждый из них ощутил, как в голову ему вползло что-то холодное и мертвящее.

   — Вы хотите упрятать в темницу того жалкого червя, что вызвал меня, не понимая, что творит? Хорошо.

Существо сделало шаг вперёд, к алебардщикам. Те отшатнулись.

   — Забирайте его. Но знайте — я вернусь за ним. Я любопытен, и мне хотелось бы с ним поговорить.

Никто не заметил, откуда взялся конь, такой же чёрный, как и его хозяин. Но существо в мгновение ока оказалось в седле, а со следующим вздохом стражников — исчезло в ночной тьме. Оставив после себя несколько трупов алебардщиков. Ещё одно тело лежало в раскопанной могиле — тело незадачливого помощника доктора Ди.

А вот скелет монаха исчез, как и не был там никогда.

— В темницу, — упрямо проговорил командир стражников. — Мы должны поговорить с ним первыми.

Командир не уточнил — до демона.

Снег мёртвым телом упал на землю. Осень в этом году оказалась непривычно холодной — слава Богу, хоть урожай успели убрать, а то жди голода.

В пыточной Разбойного приказа было тепло. Угли в жаровнях нагрели и высушили воздух, словно в банях северных народов, что прозябали в дикости и суевериях на новгородских задворках.

Дьяки Андрей Щелкалов и Григорий Грязной давно сняли кафтаны, развязали вороты исподних рубах. Как дома. Только почему — как? Дом — место, где человек проводит большую часть жизни, где ему хорошо.

Дьяки были дома.

Помощники палача, в стрелецких кафтанах на голые разгорячённые тела, втащили в пыточную очередную жертву. Андрей Щелкалов поморщился. Пытать толстяков всегда неприятно, особенно если придётся опускать ступни ног в горящие угли. Щелкалову не нравился запах топлёного человеческого жира.

   — Отъелся на харчах-то княжеских, — неодобрительно заметил Грязной. — Но ничего, у нас не распухнешь. Если только от голода...

Дьяк хохотнул, дал знак палачам.

Причинить боль человеку можно многими способами, потратив на это разное время.

Вот и была когда-то придумана дыба, примитивная, но страшная для испытуемого. На Руси прижился её вертикальный вариант, когда человека за запястья притягивали на вороте к потолку, а ноги удерживали у пола, привязав к ним тяжёлый груз.

Пока жертву ремнями закрепляли на дыбе, дьяки ещё раз проглядели разложенные на столе допросные листы.

   — Итак, перед нами повар Молява, — заговорил Щелкалов.

Грязной как меньший чином быстро заскрипел пером.

   — Повар царский, служивший до этого у князя Старицкого. Так ли говорю?

Палач, внимательно вслушивавшийся в интонацию допросчика, тронул ворот дыбы. Не велика наука: отвечать на дознании надо с болью. Лишь в муке — истина, то ещё Иисус на кресте доказал.

Повар взвыл, сказал плачуще, что всё верно. Умолял не пытать, он и так всё скажет.

   — Нельзя не пытать, не положено, — ответил Щелкалов.

А Грязной, не отрываясь от бумаги, удивился вслух: чего плакать-то, пытка ведь и не началась даже.

Палач у дыбы подмигнул дьяку.

В свой черёд пришло время и для пытки. Хрустнули растянутые на дыбе суставы повара Молявы, утонул в толстых каменных сводах пыточной избы истошный крик, и дьяки деловито продолжали тянуть из испытуемого не жилы (то работа палача), но сведения.

Как повару, приехавшему в Нижний Новгород за рыбой для царского стола, дали пятьдесят рублей да склянку с ядом, чтобы извести царя и всю его семью. Нет, человека, передававшего деньги да яд, видел в первый раз, имени не ведает, но опознать сможет, ежели покажут. А поверил не ему, а женщине, что при передаче была. А кто ж жену князя Старицкого не знает, Авдотью? И служил он в этой семье, ведома она ему...

   — Предлагаю без огненного допроса обойтись, сказал дьяк Щелкалов, отирая струящийся со лба пот.

Ничего, пот — это знамение, что человек работу хорошо исполняет, не ленится.

   — Согласен, — ответил дьяк Грязной.

Не то чтобы они пожалели несостоявшегося убийцу. Запах, судари мои, неприятный запах палёной человечины. А им ещё много часов работать.

   — Следующего! — приказал Щелкалов.

Помощники палача отвязали поникшего головой повара от дыбы, плеснули ему из ковша на лицо холодной воды, чтобы не волочить по переходам, а сам ноги передвигал, и вывели под руки прочь из помещения.

В ожидании следующего дьяки вытащили из-под стола кувшин с прохладным квасом, пригласили к себе и палача. Допросные листы на всякий случай сдвинули на другой конец стола — во всём должен быть порядок.

Когда скрипнули дверные петли, палач, не оборачиваясь, приказал помощникам вязать пытаемого на дыбу.

   — Всё бы вам вязать да пытать, — послышалось в ответ. — Нет чтобы просто поклониться, добра пожелать!

Чудом не опрокинув квас на допросные листы, дьяки с палачом вскочили, чтобы склониться перед царём Иваном Васильевичем.