Гостомысл

Готлиб в задумчивости смотрел на вонзившиеся в его воинов копья. Воины не выпустили из рук оружия, но одной секунды хватит, чтобы их убить. В таком положении сражаться было невозможно. Надо было сдаваться. Но гордость, королевская гордость, мешала сдаться.

— Что скажешь, мой друг? — обратился Готлиб к Харальду.

— Чем умирать тут, лучше поискать счастья в других землях,. — громко сказал Харальд.

По тону его слов Готлиб понял, что его воины не жаждут смерти, и лучше будет, если он даст им шанс выжить. Это будет всего лишь короткое — «да». Но это короткое слово заставит их стать самыми преданными ему людьми, потому что они поймут, что конунг об их судьбе заботится больше, чем о своей.

Готлиб с усмешкой подумал, что датский трон никуда не денется, и за ним можно будет вернуться потом, когда у него появится сила, чтобы свергнуть брата.

— Да! Это хорошая идея, — сказал Готлиб. — Я готов идти завоевывать новые земли. Но как же мы это сделаем? У нас нет ни военных судов, ни воинов.

— Поможем! — весело объявил Годофрид. — Я дам тебе воинские суда, припасы на первое время, а людей набирайте сами. Это будет сделать несложно — в Дании много воинов, жаждущих добычи и приключений.

— Прячьте оружие. Я согласен! — проговорил Готлиб

Все в комнате облечено выдохнули. Оружие опустилось.

— Брат, но даю тебе на сборы два дня, на третий день ты должен уйти. Все это время рядом с тобой будут находиться мои воины, и если ты хоть единым словом обмолвишься, что попытаешься снова пойти на меня, они тут же убьют тебя, — предупредил Годофрид.

— Это справедливо! — сказал Готлиб и подал руку Годоф-риду. — Благодарю за то, что ты дал шанс мне и моим людям, и помни — я не останусь в долгу... брат.

Годофрид пожал поданную руку, но, не отпуская ее, нахмурился и, приблизившись к уху Готлиба, прошептал:

— Брат, но если ты вернешься в Данию, то я тебя с чистой совестью повешу на первом же суку.

Глава 2

Жаркий июль дышал откуда-то с востока душно и горячо, словно из раскаленной печи. Медное солнце падало на потерявшийся в молочной дымке край Нево-озера.

Паруса ладей горели в лучах заходящего солнца, отбрасывая далекие тени, и медленно скользили по зеленому стеклу воды.

Словенский князь Буревой еще неделю назад велел боярину Медвежьей лапе сбегать с малой дружиной на двух больших ладьях до городка Корелы.

В Кореле Буревой, по договоренности с карельским князем Вяйне, держал двор, на котором собирал дань с северных народов, признававших старшинство словенского вождя: суми, карелов, чуди, и других окрестных народов.

Медвежья лапа должен был проверить списки хранящихся на княжеских складах товаров и привезти часть собранной дани в город.

Каждое лето словенские купцы увозили на юг к грекам северные товары: мед, пушнину, воск, драгоценный желтый камень — янтарь, лен, изделия из золота, серебра и стали.

Обратно везли золото, серебро, шелк, дорогие одежды, фрукты и другие ценные вещи.

Торговые пути, пролегавшие по землям племен, признававших верховенство словенского князя, были вполне безопасны. Редко кто из иноземцев решался вторгнуться в земли отважных словен.

Опасным был участок между землями полян и границей имперской Византии, где по степи бродили кочевники хазары, жадные до чужого добра. Поэтому князь Буревой приставлял для охраны к купеческим караванам небольшие дружины. Этой небольшой силы хватало, чтобы отбить нападение шайки разбойников. А чтобы хазары не слишком баловали, князь Буревой иногда ходил в степи большим войском. После таких походов хазары затихали на несколько лет.

В это лето ильменские купцы- со л ев ары, которых все кличут варягами, собрались сходить к грекам со своей дружиной. А чтобы добиться от главы словенского племени согласия и расположения, варяжские купцы предложили князю Буревому отправить с ними скопившиеся на княжеских складах товары.

Буревой с удовольствием принял предложение. Это был и знак уважения, и выгоду сулил немалую. На княжеских складах к концу лета чересчур много скапливалось добра.

Если оружие, изделия из металла, из кожи могли полежать на складах, то пушнина, мед и воск — товар быстро портящийся; прямая выгода как можно скорее продать их.

В Кореле Медвежья лапа немного задержался.

Как все большие люди, он был добродушен и не любил подобных поручений, — считать товары на складах и мусолить амбарные книги. Его дело — лихой налет; крушить булавой и мечом врагов.

Однако в порученном князем деле проявил редкую дотошность. Оно и понятно, ведь ответ придется держать не только перед самим князем, но и перед своими товарищами, потому что из дани выплачивалась дружине награда за службу князю.

Но к вчерашнему вечеру Медвежья лапа убедился, что складские книги аккуратно ведутся ключником Сбыней и что все, что внесено в книги, лежит на складах, и ничего не испорчено, и ничего не украдено.

Пока Медвежья лапа возился в амбарной пыли, необходимый князю товар был погружен в ладьи; поэтому, как только боярин закончил проверку, все вздохнули облегченно: и Сбыня, и городской посадник Возгарь. За обоими водились мелкие грешки, но к счастью этих пройдох, боярин не заметил их.

Вздохнули облегченно и мечники, охранявшие ладьи. И даже гребцы, которые, казалось бы, только и мечтают завалиться спать где-либо в укромном месте, обрадовались. Всем наскучило торчать в Кореле и ждать отправления в обратный путь.

Но больше всех обрадовался сам боярин.

Рано утром караван двинулся в путь. К вечеру они должны быть в городе.

Кормчий Сом поторапливался. Известно, что в темноте плавать по Нево-озеру не стоит. Озеро известно своей переменчивостью: внезапные страшные бури в мгновение ока топят зазевавшихся путешественников.

Поэтому, уловив в парус попутный ветер, кормчий для ускорения хода посадил гребцов на весла.

Но, как только солнце поднялось повыше, поднялся сильный ветер, и он так раздул парус, что начал валить ладьи с боку на бок, опасно черпая бортами воду.

Весла стали мешать, и Сом приказал гребцам убрать весла. Под одним парусом ладья пошла ровнее.

Ладья размером была шагов в двадцать—двадцать пять в длину и восемь в ширину. Сверху судно прикрыто настилом-палубой. В палубе люки ведут внутрь корабля. Там располагались гребцы, и лежал груз. Места хватало, можно было даже поставить несколько коней.

Гребцы располагались под палубой. Сидели на лавках. Весла выставляли через окна в бортах. Когда их надо было убрать, их складывали поперек корабля.

Посредине судна — высокая мачта с прямым парусом. А на некоторых и две мачты.

Сзади мачты на всю ширину палубы устроен помост для кормчего и рулевого, которые с этого помоста правили судном очень длинным и тяжелым веслом, опущенным в воду сзади острой кормы. Ладьи легко ходили и вперед и назад. Чтобы идти кормой вперед, надо было только перебросить рулевое весло.

На носу ладьи сооружена из досок небольшая каморка для воеводы. На крыше этого помещения постоянно находятся дозорный и сигнальщик с трубой и сигнальными флагами.

Гребцы обрадовались отдыху, и тут же, по своей обычной привычке, завалились под лавки спать. Вскоре жаркий день сморил и остальных людей.

Дружинники, скинув доспехи, дремали в тенечке под бортами ладьей. Из открытого трюма доносился густой храп гребцов.

Даже сам боярин Медвежья лапа, огромный и широколицый, словно матерый медведь, подложив беличью шапку под голову, завалился на мягкие шкуры в тени под пухлым парусом, и по его ковыльной от седины бороде из уголка приоткрытого рта сбегала прозрачная капелька слюны.

Но после обеда ветер внезапно стих, и загустевшая вода, точно зеркало отразила багровый язык, протянувшийся от горизонта. Казалось, что сам бог солнца Ярило смеялся над парой ладей, завязнувших в тягучей медовой воде.

Почувствовав, что ладья замедлила ход, Медвежья лапа, зашевелился, приоткрыл сонный глаз, окидывая взглядом окрестности, и, ничего не обнаружив опасного, подал недовольный голос: