Великий мертвый

Мотекусома со своей командой выиграл у сборной команды Тлатокана со счетом 14:12, — новый состав толкователей, помня о позорном изгнании предыдущего, подсуживать противнику Мотекусомы уже не смел.

— Только будь с ними поосторожнее, — напоследок попросил старый Верховный судья. — Игра игрой, а как в переговорах мяч ляжет, никто заранее не скажет.

Мотекусома кивнул и неторопливо двинулся отмываться от запаха игры. Позволил снять с себя шлем и щитки, затем вымокшую одежду и улегся на теплую каменную плиту, предоставляя делать остальное зрелым, не моложе сорока лет мойщицам.

Так было не всегда, и еще его дядя Ауисотль содержал как раз наоборот — лишь юных, чтобы девочки еще успели выйти замуж. Однако те времена закончились вместе со смертью дяди, и новая Сиу-Коатль, прощала новому Тлатоани и своему мужу только его триста шестьдесят девять законных жен — строго по одной от каждого рода.

— Великий Тлатоани…

— Да, — не поворачивая головы, отозвался Мотекусома.

Это был секретарь, получивший разрешение отрывать Тлатоани новостями до тех пор, пока в его дворце гостят чужаки.

— Кастилане настаивают на встрече.

— Пусть ждут, — улыбнулся Мотекусома. — Я полгода ждал.

Секретарь вышел, а Мотексома, с наслаждением подставляя тело упругим и одновременно нежным щеткам мойщиц, домылся до конца, досуха вытерся большим пушистым полотенцем, неспешно подобрал одежду, выпил божественного какао и закурил.

— Превосходный табак, — пробормотал он и выглянул в узкую амбразуру, прорубленную специально, чтобы он мог видеть старую часть дворца.

Кортес бегал по двору и орал на солдат.

— Хорошо… — рассмеялся Тлатоани. — О-очень хорошо.

И лишь убедившись, что ожидание достаточно измотало кастилан, он подал секретарю знак приглашать гостей. А когда пятерых самых главных кастиланских вождей и невысокого человека с кожаной папкой в руке провели, улыбнулся и жестом пригласил проследовать за ним.

— Сейчас я вам покажу то, что видели лишь несколько человек, — завел Мотекусома дорогих гостей в одно из самых любимых своих зданий.

Капитаны обмерли. Стены огромного помещения — от пола до потолка — были сплошь увешаны оружием… и каким!

— Можете взять любое и проверить в деле, — перевели Марина и Агиляр.

Секретарь тут же сдвинул в сторону единственную остающуюся пустой стену, и капитаны дружно охнули: за стеной стояли искусно выполненные муляжи противника — руби любого!

— Ого! — снял длиннющее копье Альварадо и пальцем опробовал одно из четырех кремневых лезвий. — Черт! Да им бриться можно!

— Мой подарок солнечному Альварадо, — перевели Марина и Агиляр, и капитан удовлетворенно тряхнул рыжей шевелюрой.

— А вот складные щиты, — едва успевали переводить толмачи, — а вот копьеметалки, с которыми пробивают и доску шириной в ладонь, а вот шлемы из кости и особого дерева…

Ошарашенные капитаны снимали оружие со стен, взвешивали в руках, пробовали, хвастали своими особенными ударами, и лишь когда накал начал спадать, Мотекусома мгновенно провел высоких гостей в следующее здание и переключил их внимание на очередные диковины.

— Ягуар, — с уважением произнесла Марина.

— Че-орт… — обомлели капитаны.

Огромные, хотя, вероятно, и меньше льва, кошки метались внутри двух десятков клеток, жутко крича, бросаясь на прутья и пытаясь достать людей когтистыми лапами.

— В первый раз такое вижу, — признал ошеломленный Сандоваль. — Только на картинках…

Мотекусома улыбнулся и стремительно повел их дальше, показывая все, чем располагал: десятки видов попугаев сказочных цветов, кречетов, соколов и орлов, возле которых капитаны мигом застряли, отчаянно споря, за сколько дней можно выдрессировать такую птицу для охоты, и во сколько золотых песо обошлась бы она в Кастилии…

— Вам принесут таких, — пообещал Мотексома и решительно повел их дальше. — Смотрите.

Капитаны заглянули внутрь огромной, шагов пятнадцати в длину каменной лохани и отпрянули.

— Анаконда… — объяснил Мотекусома. — Издалека привезли. Здесь таких нет. Могу подарить.

— Боже упаси! — перекрестились капитаны. — У нас в Кастилии и своих гадов хватает…

А потом были никогда не виденные кастильцами кайманы и фламинго, гремучие змеи и райские птицы с хвостами в человечий рост, горбуны и карлики, волосатая женщина и невысокий, приветливый индеец, охотно показавший гостям оба своих пениса. И только в самом конце затянувшейся прогулки Мотекусома привел их в главное, стоящее поодаль самое просторное здание.

Капитаны вошли и замерли.

— Когда вы их арестовали? — перевела Мотекусоме Марина. — И за что?

— Они совершенно свободные люди, — улыбнулся Тлатоани.

— Кто они — португальцы? Или… наши? — резко развернулся к правителю Кортес.

Мотекусома выслушал перевод и рассмеялся.

— Здесь только тлашкальцы и мешики. Больше никого.

— Но они же белые! — заорал Кортес, тыкая кинжалом в сторону испуганно привставших европейцев, словно для смеху наряженных в изукрашенное индейское платье.

Мотекусома нахмурился, и оба его довольно крепких секретаря зажали вооруженного гостя с двух сторон — так, на всякий случай. Кортес тряхнул головой и сунул кинжал в ножны.

Мотекусома заговорил, толмачи начали переводить, а Кортес все смотрел и не верил.

— Они все зачаты здесь, нашими женщинами от наших мужчин. Просто раз в десять-двадцать лет кто-то рождается вот таким — светловолосым, а иногда и голубоглазым. Никто не знает, почему.

Кортес шагнул вперед и коснулся груди самого старшего.

— Ты откуда? Кастилия? Ломбардия? Арагон?

Тот испуганно, словно ища поддержки, посмотрел в сторону Мотекусомы и тут же забалаболил на местном.

— Я не понимаю, что он говорит, Великий Тлатоани, — перевели толмачи. — Что мне делать?

Кортес оторопел, подошел ко второму, затем к третьему, затем, по возможности учтиво поклонившись, но, уже теряя разум, обратился к немолодой огненно-рыжей женщине с пронзительно-синими кастильскими глазами… изо всех четверых его не понимал никто.

И тогда Кортес просто развернулся и побрел к выходу. Ноги не держали.

— Вот теперь можно и о деле переговорить, — мягко улыбнулся вслед Мотекусома.

Мотекусома вел их, как по ниточке, — строго этап за этапом. Убедился, что оба секретаря на месте, усадил капитанов перед собой, как равных, — на непривычно низенькие мягкие скамейки и распорядился пригласить Повелителя дротиков Иц-Кау-цина — единственного, кто по законам военного времени имел право видеть ход любых переговоров. И тут же, не давая кастиланам опомниться, перешел к делу.

— Ты, Элнан Колтес, уполномочен принимать любые решения о войне и мире, но сюда пришел с миром. Верно?

Марина перевела, и Кортес непонимающе тряхнул головой, — он еще был не здесь. А Мотекусома уже продолжал:

— И, как ты мог убедиться, наш Союз также ни разу не проявил враждебности ни к тебе, ни к твоему вождю Карлосу Пятому.

Кортес моргнул, с трудом сообразил, о чем речь, и был вынужден признать:

— Это так.

— Тогда, может быть, нам пора поговорить об общем союзе?

Глаза Кортеса заблестели. Он еще не до конца понимал, куда клонит Мотекусома, но чувствовал, что пока тот идет прямо к нему в руки.

— Почему бы и нет? — он повернулся к нотариусу. — Годой, доставай бумаги…

Годой достал «Рекеримьенто», и Мотекусома, выждав для приличия паузу, но, вовсе не желая выпускать инициативы, тут же продолжил.

— У твоего вождя Карлоса Пятого есть дочери?

Кортес растерялся, — столь неожиданным оказался вопрос.

— Так, он еще молодой…

— А сестры? Или двоюродные сестры по матери?

— Принцессы? Кажется, есть… а при чем здесь…

И тут до него дошло! А Мотекусома тем временем уже выслушал перевод, очень торжественно что-то произнес, и по спине Кортеса промчался ледяной ураган.