Воевода Шеин

Через неделю наступил час расставания. Михаил и Анисим отправлялись под Рыльск, в Комарницкую волость, где царские войска под командованием князя Василия Шуйского отдыхали после изнурительной и неумелой осады Рыльска, в котором засел с войском Лжедимитрий.

Вернулся Михаил Шеин к войску в неудачное время. Чуть раньше его прибыл к Василию Шуйскому гонец. Он привёз грамоту от царя Бориса, в которой осуждались бездарные действия полков Василия Шуйского. Ему было велено объединиться с ратью князя Фёдора Шереметева, осаждавшей Кромы, и немедленно взять крепость.

Князь Василий Шуйский был недоволен волей царя. Выходило, что он должен вести свои сорок тысяч воинов под Кромы и там вместе с такой же ратью идти на приступ крепости, которую защищали всего лишь около тысячи казаков атамана Андрея Корелы. Но, главное, не это вызвало недовольство Шуйского, а то, что он мог оказаться в подчинении у строптивого князя Шереметева. Это унижало родовое княжеское достоинство Василия Шуйского, и князь отказался идти под Кромы. Он позвал на совет князя Ивана Мстиславского, и тот, будучи тайно связан узами дружбы с Фёдором Шереметевым, попросил Шуйского всё-таки выполнить волю царя.

   — Наше дело, князь Василий, только помочь в трудный час сотоварищу. Ведь одно дело исполняем. Так ты уж подумай до утра. Говорят же, что утро вечера мудренее.

Раздосадованный Шуйский не смирился и обидел князя Мстиславского.

   — Тебе, княже Иван, всё равно, у кого быть под рукой. А мне это — нож в сердце.

   — Не время сейчас, князь Василий, родовые счёты сводить. Прости меня, грешного. — И князь Мстиславский ушёл из шатра Шуйского.

Спустя какие-то полчаса после этого острого разговора и появился в Комарницком лагере Михаил Шеин со своими десятью воинами и стременным. Хмурый Шуйский, ещё не остывший от досады и гнева, ополчился на Шеина. Осмотрев его злыми глазами, он спросил:

   — Зачем тебя посылали в Москву? Чтобы гонца впереди себя гнал? Оттого и задержался на неделю!

   — Помилуй, князь-батюшка, чем я провинился?

   — А тем, что вместо благодарности за победу под Добрыничами на меня царская опала легла.

   — Того не может быть. Государь несказанно обрадовался нашей победе и даже меня чином окольничего наградил.

   — Как смел ты принять этот чин? Недостоин ты его! — закричал, багровея, Шуйский. — Да время придёт, и лишу! Знай же, что меня по твоей воле под руку князю Фёдору Шереметеву ставят. Вот грамота царя, читай! — Шуйский сунул в руки Михаилу лист.

Тот прочитал повеление царя, и у него не нашлось, что сказать. Выходило, что подозрения князя Шуйского имели почву. Однако Михаил нашёл всё-таки, что сказать в свою защиту:

   — Князь-батюшка, я под Рыльском не был и ни сном ни духом не знаю о твоих неудачах. О том государю донесли без меня.

   — Не нужны мне твои утешения. Огорчил ты меня, боярин. Отправляйся в свой полк и сиди под рукой у моего племянника. Это тебе полезно. — И Шуйский отвернулся от Михаила.

Шеин медленно вышел из шатра. Досада и обида мутили его разум. Он долго стоял близ шатра, пытаясь обрести равновесие, а обретя, подумал, что пришёл конец его службе под началом Шуйского. Однако он не смел позволить себе сделать опрометчивый шаг. Он позвал Анисима и сказал:

   — Иди узнай у кого-нибудь, где стоит полк Скопина-Шуйского.

Цепкий взгляд стременного сразу определил, что с воеводой случилось что-то неприятное. Он ответил:

   — Я мигом. — И побежал к стоявшему неподалёку шатру.

Михаил осмотрелся. Он увидел стан головного пехотного полка и предположил, что его конный полк должен быть где-то рядом. Шеин подошёл к своим воинам, которые спешились, стояли кучкой и вели разговор. Пётр спросил у него:

   — Скажи, воевода, где теперь вражье войско?

   — Сказывают, в Кромах.

   — Выходит, туда пойдём. А где это?

   — Под Орлом. Слышал же, поди, про этот город.

В это время прибежал Анисим.

   — Батюшка-воевода, под Густомоем стоит князь Скопин-Шуйский. Это в двух вёрстах на восход.

   — А ну по сёдлам, браты! — дал команду Шеин.

Ехали шагом. Михаилу никуда не хотелось спешить. Он понял, что попал между молотом и наковальней. Годунов и Шуйский начали между собой вражду, и, на чью бы сторону он, Шеин, ни встал, ему может достаться в первую очередь. Михаил знал, что Шуйский злопамятен и высоко ценит свою особу: не зря же добивался царской короны после смерти царя Фёдора. А что будет дальше? Что-то подсказало Шеину о непременном исполнении ведовства Катерины и Сильвестра. Да, Годунов царствует сверх семи лет уже больше месяца. А сколько ещё осталось? Может быть, Всевышний испытывает его, ведёт к покаянию за содеянное в Угличе, и не только за смерть царевича Димитрия, но и за невинные жертвы угличан, за разорение города, наконец, за опалу на невинный род Романовых? Теперь уже прямо можно сказать, что Борис Годунов повинен в смерти двух братьев Романовых. Надо думать, что, если Борис Годунов преставится, князь Василий Шуйский непременно ринется добывать корону. И Лжедимитрий не будет ему помехой. Да, может быть, ему не удастся сразу, на волне народного стремления, возвести себя на престол, добыть корону. Но знал Шеин и другое: Лжедимитрий шёл к русскому трону по воле поляков и управлять Русью он станет по указке поляков, чего русский народ не потерпит. Тут-то и выступит всей своей изощрённой мощью ума Василий Шуйский и добьётся своего. Время работает на Шуйского — так завершил свои размышления Михаил, когда приехал в стан конного полка, во главе которого он стоял.

Полк располагался на опушке леса. Всюду горели костры, в их отблесках виднелись шалаши. У одного из костров Михаил нашёл молодого князя Скопина-Шуйского. Близ него сидели на стволах поваленных деревьев тысяцкие и сотские, и у них о чём-то шла беседа. Появление Шеина было неожиданным и кого-то смутило, кого-то обрадовало. Тысяцкий Игнат Морозов выразил общее мнение:

   — А мы уж заждались, думали, что вовсе не вернёшься.

Скопин-Шуйский встал, протянул руку.

   — Здравствуй, воевода Михайло Борисыч.

   — Всем говорю: будьте здоровы, сотоварищи, — ответил Шеин.

Он чувствовал себя скованно. Сказать всем, что он уже не воевода над полком, Михаил не мог, потеснить Скопина-Шуйского своей властью тоже не посмел. Спросил, однако, всех:

   — Как тут воюется?

   — Штаны прожигаем на кострах — вот как воюем, — за всех ответил Игнат Морозов, высокий, сухощавый воин.

   — Считайте, что это лучше, чем на приступы ходить, — засмеялся Шеин и тем разрядил обстановку.

   — Мы этот Рыльск надолго запомним, — подал голос тысяцкий Серафим Котов.

   — Ничего, он от нас не уйдёт, — заметил Скопин-Шуйский.

И тут Шеин взял его за локоть:

   — Идём, тёзка, поговорим. Есть о чём.

Он повёл молодого князя на край опушки леса. Когда отошли от костров, сказал:

   — Похоже, я и впрямь напрасно задержался в Москве. Да кто знал, что всё так плохо получится.

И Шеин поведал, что князя Василия Шуйского посетил гонец государя и привёз гневную грамоту.

   — Он в пух и прах разнёс нас за то, что не взяли Рыльск. Ну а князь-батюшка сгоряча вознёс всю вину на меня. Так что тебе стоять над полком, а я в стременных у тебя похожу, — засмеялся Шеин.

   — Так не должно быть! Я сей же час еду к дядюшке и всё поставлю на свои места, — горячо заявил Скопин-Шуйский.

   — А вот этого не надо делать. Завтра рать выступит под Кромы. Пока доберёмся туда, много воды утечёт и всё прояснится. Поверь мне.

   — Ты, Михайло Борисыч, не знаешь моего дядюшку. Он теперь тебя в святцы запишет, чтобы запомнить твою мнимую вину.

   — Право же, мой приезд в Москву и рассказ государю о битве при Добрыничах вызвал и у него только радость. На том мы и расстались.

   — Тут много случилось того, что могло вызвать гнев государя. Твой полк и я вместе с ним не были под Рыльском. Но я-то понял, что там собралась куча олухов небесных. Неумело они приступы вели и потому дырявую крепость не могли одолеть.