Норильск - Затон

— Если честно, то боюсь. Ждёт ли, это вопрос?

— Не паникуй. На тебя это не похоже. Хотя, отчёт придётся предоставить… Ведь, как из окна выскочил, так и на целых тридцать с гаком пропал… — Посмеивался Дубов.

— А чего ты по окнам дед лазил? — Тут же поймал интересную информацию на ухо внук.

— Дверь забита была. — Придумывал на ходу правдоподобную отмазку Тимофей. — Болтает тут дед Илья почём зря, совсем не по теме.

— Топай, — развернул его к двери, смеясь друг. — Ты нам спать мешаешь.

Лиза стояла у окна, за которым горел заревом Норильск. Всю полярную зиму, начиная с осени, улицы светятся всеми цветами радуги днём и ночью, даря людям средь холода и темноты тёплый свет и иллюзию праздника. Настоящая сказка произошла с ней сегодня. В этом холодном полярном крае распустила свои волшебные цветы не планируемая весна. Но неожиданность встречи и радость от неё, какими бы бурными не были, а улягутся, но вот вопрос, как жить дальше. Как раньше не получится, но новое тоже упёрлось в проблемы. Что же будет с ней, Лизой, и её жизнью теперь.

Тимофей, струсив и не став её трогать, торопливо раздевшись, прошёл в душ. Потянув время под обжигающими струями, он вынужден был, накинув халат, выйти. Не сидеть же, в самом деле, под душем всю ночь. К тому же он, как никто знает то, что надлежит решить ему, никто другой решать за него не будет.

— Ты, почему не ложишься, — решившись, обнял, прижав к себе желанную женщину.

— Тимофей, — начала она и замолчала, поняв, что не сможет сейчас, как и в прошлые годы оттолкнуть его. Власть этого мужчины над ней сильнее, её обид и воли.

— Ничего не желаю слушать, — уткнулся он горячими губами в ухо. — Я всю жизнь любил только тебя.

— Мне страшно, между нами целая жизнь, — прошептала она, теребя отвороты халата на груди.

У него опять хватило ума скрутить свою прыть и настойчивость. Приобняв её он уж очень спокойно сказал:

— Мы не будем торопиться, если для тебя это сложно. Расскажи мне о сыне, каким он маленьким был?

— Я попробую, — проглотила она булькающий в горле комок. — Что ж тебе рассказать? Хотя вот… слушай. Шофёром всё хотел быть. Сосед особиста возил. Часто приезжал на машине на обед. «Бобик» такой. Посадит его в машину, довезёт до перекрёстка, а он бежит обратно радостный в припрыжку. Дома же примостится к умывальнику. Помнишь, «мойдодыры» такие были. Дверцу откроет, ведро вытащит. Сядет на положенную, на бок табуретку. Веник к стене за умывальник воткнёт, это у него рычаг, крышка от ведра, — руль. Ещё и отломит от веника палку.

— Зачем, вроде бы уже все атрибуты автомобиля на месте? — усмехнулся он.

— Вот не догадаешься. Сигарету в зубы и рулит. На мужика хотелось походить. Чей пример перед глазами был, того и копировал, подражал.

— Лиза, ты жила с тем шофёром?

Лиза отпрянула, но цепи его рук не разорвала.

— Тю, голова умная, вон на какие высоты выскочил, а в ушах ветер гуляет. Да я, как тебя увели, в глыбу льда превратилась. Может и твоим рукам не под силу будет тот лёд растопить. Нет, ну на фига придумать такое, Мозговой…

Счастливый смех, сотрясающий его тело, передался и ей. Дышать становилось всё труднее от его сильных рук и горевших на щеке губ. Но Тимофей не торопился. Пожелав ещё рассказов о мальчишке. Он корил себя за сорвавшиеся с губ слова ревности. «Хорошо, что обошлось, выкрутился. Вот идиот, сам себе в бабах не ограничивал, в монахах не ходил. А тут, если она не хитрит и всё правда, всю жизнь одна Лизка прожила. Только моя и больше ничья получается».

— Не знаю, что тебе ещё рассказать, — старалась она ещё припомнить то, что можно ему знать. — А, вспомнила. Стирку развела. Ходила в колодец за водой, а он крутился рядом. Возвращаюсь с ведром к колодцу, а в нём круги. У меня ведро из рук выпало, дыхнуть не могу. Кричу, а голоса не слышу. Хозяйка дома с крыльца видит что-то со мной не то, прибежала, я ей на колодец показываю, а говорить не могу. Она, как завопит. — Илья, паршивец, иди сюда. Где ты, Илья? Он из-за угла хаты и выползает. Оказывается проказник бросал в колодец камешки, а увидев меня спрятался, чтоб не получить за безобразие. Я хворостину вырвала и дала ему на всю катушку.

— Намаялась ты родная, — нашёл он её губы. — Лизонька, как я по ним соскучился. В лагере лежим, колотун достаёт, а я как вспомню твои жаркие руки, что втягивали меня в окно, а потом держали в плену до утра, в жар бросает. — Забывшись, шептал он.

— Опять?! — напряглась она.

— Лиза, я жил этим и выжил благодаря огню обжигающих воспоминаний. — Подняв нужную ему не меньше жизни женщину на руки, понёс в кровать.

— Это давно было, — прошептала она.

— Тебе всего-то ничего, с чего ты так пасуешь. У нас ещё будь здоров времени, чтоб начать всё сначала.

— Заманчивое предложение.

— Лиза, завтра, всё будет лучше, чем вчера. Так говорит обычно наш мудрый народ. Это неожиданность и нервы всё сейчас комкают.

Впервые за долгие годы одиночества, её тело дрогнуло под горячими, немного робкими, но безумно ласковыми мужскими руками. «Робость, это, наверняка, не надолго, а в остальном, Тимка не меняется! Пусть, что уж будет теперь то, может и получится, я не железная. Устрою себе праздник. Отлюблю за все холодные годочки. Всего-то одна ночка, что с меня убудет. А, что если он завтра рассмеётся мне в лицо? А ладно, как в той детской песенке поётся: «неприятность эту, мы переживём». Тимка стоит того. Баба я или нет. Господи, я уже и забыла давно об этом». — Уговаривала она себя, боясь этой ночи и страстно желая её. — «Эх, разметали нас по свету ветерки, как я была счастлива с ним, может он прав и надо попробовать начать всё с того, на чём остановились. А на чём остановилась моя радость? На «чёрном воронке», что увёз его. Выскользнул из моих горячих рук в окно и попал в лапы чудовища. Что получается? Надо крепче стиснуть объятия. Только хватит ли поруху? Наскребу!»

Вечер вопросов и ответов

За столом казалось, что всем пороху хватит только донести голову до подушки и сон обнимет, беря в ласковые объятия сам, но оказалось, что никому в эту ночь не до сна. Придя на кухню за соком для Лизоньки, Седлер застал там Илью Семёновича, пившего чай.

— Не спится, Илюша? — спросил он зятя.

— Лиза пить хочет.

— Тимка спит, не волнуйтесь.

— Не в этом дело… Как-то не по себе…

— Вот и я тоже с мятой чаёк пью. Сижу один сумерничаю. Отец тебя на два дня от службы отмотал.

— Илья Семёнович, а вы не знаете, где у отца фотоальбом. Я б посмотрел.

— Ты неси жене сок, а я поищу фотографии. Раз такое дело посумерничаем немного вместе.

Но Лиза, услышав от мужа про фотографии, увязалась тоже следом. Они сидели, тихонечко втроём, разглаживая пальцами и пропуская через глаза и сердце целую жизнь.

— Как же вы так долго находились не в ведении отношений отца и мамы? — не удержался от вопроса Дубову Илья.

— Очень даже просто. Я глупый влюблённый был. Влюблённые всегда немного сумасшедшие и глуповатые, это уж как заведено. Такой интеллигентик хиленький, а он разбитной пацан, весь приблатнённый, победами не хвастался. Мне было невдомёк, что у него давно уже к ней ключик подобран. Никогда ж никто их вместе не наблюдал. Я обхаживал, портфель таскал, да пузыри на неё пускал, а он наблюдал, усмехаясь. Вот такой уж он был. Ей хотелось его наказать или позлить, она со мной в киношку идёт. Я балдею, гордый, всего распирает, красавица Лиза рядом со мной, а он хлопает меня по спине и ухмыляется. Мне глупому и на ум не падёт, что там всё на жизнь закручено.

— И вы не обижались на них?

— За что, он мой друг, а она моей мечтой была, сном, сказкой.

— Наверное, вы правы.

— Жизнь доказала, что так и есть. Лиза всю жизнь любила и ждала твоего отца, а он её искал. О тебе мы не знали. Он и из лагеря пытался бежать, чтоб её спасти от Бориса, когда мы додумались, за каким лядом оказались закрытыми за колючкой. Через что ему пришлось пройти после побега, даже рассказывать нельзя. На побег бывалые зеки не решаются, а он пошёл. К тому же у судьбы всё расписано по пунктикам и разложено по полочкам. Я встретил свою любовь на «Затоне».