Правитель Аляски

Пока длился пир, с острова и кораблей прогремело в честь России и Соединённых Штатов более двухсот орудийных выстрелов. Над водой и вершинами елей кружили напуганные вороны и чайки. В перерывах звучали на английском сочинённые бостонскими корабельщиками вирши, прославлявшие российско-американскую торговлю, губернатора Баранова и доблестного капитана Василия Головнина. Захмелевший Баранов, обняв за плечи своих торговых партнёров Эббетса и Уиншипа, хрипловатым голосом спел собственную песню в честь российских промышленников, утвердившихся на далёких берегах.

Разъезжались с острова уже затемно, в шлюпках опять звучали песни и на русском, и на английском языках.

Утром, едва в кают-компании закончился завтрак, Головнину доложили, что с ним хотят говорить два прибывших с берега матроса. Капитан вышел на палубу, где ему представили ожидавших на шканцах заросших мужиков, одетых в тёмные рубахи и заправленные в сапоги штаны из нерпичьих шкур, в которых любили щеголять промышленники.

   — Где же матросы? — недоумённо спросил Головнин.

   — Мы и есть, ваше благородие, матросы, — с робостью ответил один из промышленников.

   — Что за вид! — вскипел Головнин. — И не стыдно являться в эдаком образе на военный шлюп?

   — Виноваты, ваше благородие, — подал голос второй. — За два года, что мы здесь, вся форма изорвалась.

   — Фамилии, с какого судна, как здесь оказались? — отрывисто спросил Головнин.

   — Василий Васильев я, — сказал старший из промышленников, — а со мной Данило Попов. Матросы первой статьи, приписаны к порту Охотск.

   — Так что здесь делаете? Дезертиры?

   — Не дезертиры мы, ваше благородие, — взмолился старший. — Обманом сюда увлечены. Не чаем, как назад выбраться, опутали, не отпускают. Заступитесь, ваше благородие, Христом Богом просим вызволить нас отсюда.

Старший сделал было попытку преклонить колени.

   — Встать! — резко приказал Головнин. — Толком докладывайте, как здесь оказались, кто вас назад не пускает.

Васильев, путаясь от волнения в словах, начал повествовать, как два года назад начальник Охотского порта капитан второго ранга Бухарин предписал им своей властью идти на компанейском судне, на коем не хватало матросов, в Америку, обещав, что по прибытии в Ново-Архангельск они на ближайшем корабле вернутся в Охотск. С ними отправлены были ещё три матроса второй статьи. Но хоть с тех пор не раз уходили корабли компании в Охотск, их начальство компанейское не отпускает, держит насильно, угнетая тяжкой хозяйственной и промысловой работой.

   — Да разве ж может такое быть? — не совсем поверил Головнин.

   — Истинную правду говорим, — подтвердил второй матрос.

   — Я проверю и, ежели сообщённые вами факты подтвердятся, сделаю всё возможное, чтобы вернуть вас к флотской службе, — пообещал Головнин.

Записав фамилии всех пятерых страдальцев, Головнин велел матросам из селения пока не отлучаться и ждать выяснения дела.

Возмущение Головнина насильным удержанием флотских служащих было столь велико, что он тут же съехал на берег и пошёл объясняться к главному правителю.

   — Всех не упомнишь, — недовольно сказал Баранов, когда Головнин изложил суть. — Такое иногда случается. Выясним, нет ли за ними долгов компании, и, ежели нет, я их отпущу. А коли должны, то долг сперва отработать надобно.

Этот разговор Баранову был крайне неприятен. Капитан Головнин явно не понимал, как дорог здесь каждый человек, особливо опытный матрос. Летом, в самую страдную пору, и отобрать у него пятерых людей!

Но и Головнин уехал на корабль в негодующем состоянии. Действия компании, и самого правителя, нельзя было расценить иначе как произвол, о чём с непривычной горячностью он и написал Баранову в послании, подчеркнув, что чинить препятствия насильно задержанным матросам противозаконно.

Встревоженный тоном послания, Баранов сам приплыл на «Диану».

   — Не извольте волноваться, — суховато сказал он Головнину. — Я проверил бумаги этих людей и трёх из них отпускаю. Но Дмитриева и Абросимова отпустить не могу. Они служат в компании по контракту. Вот, взгляните, Василий Михайлович, на копию контракта.

Головнин взял в руки протянутый ему Барановым документ, заверенный подписью и печатью начальника Охотского порта Бухарина.

   — Ну и ну! — не выдержал Головнин. — Ни срока действия контракта не обозначено, ни условий возврата матросов, ежели в них будет нужда на казённой службе. Да как же можно такими методами вербовать людей!

   — Это законный документ, и этих людей вернуть вам я не могу, — твёрдо сказал Баранов. — У меня людей и без того не хватает, а на просьбы мои прислать пополнение главное правление в Петербурге не отвечает.

С этого инцидента в отношениях между Головниным и Барановым обозначилась трещина. Она заметно разрослась после того, как Баранов обратился к капитану «Дианы» с просьбой не торопиться с отплытием на Камчатку и задержаться в Америке до начала сентября.

   — Извещён я, Василий Михайлович, надёжным источником, — говорил Баранов, — что в августе подойдёт сюда английское судно с целью учинить разбой и разорение наших селений. Тут бы подмога ваша очень была нам кстати.

   — Помилуйте, Александр Андреевич, — отвечал Головнин, — не могу больше здесь стоять. В сентябре неблагоприятные ветры задуют. Что же мне тогда, на Кадьяке зимовать прикажете? Да и провиант у меня кончается. Ежели сможете взять на счёт компании содержание и довольствие шлюпа со всем экипажем по нормам, отвечающим уставу императорской морской службы, то я ещё подумаю. Иначе же никак не могу.

Баранов, прикинув возможные расходы, тотчас отказался:

   — Слишком накладно это компании обойдётся.

Однако во время следующей встречи высказал другую идею: он готов содержать шлюп за счёт компании, если капитан возьмёт на себя обязательство плавать по проливам, перевозя охотников-алеутов, и способствовать торговле с дикими.

Выслушав правителя, Головнин почувствовал себя так, словно ему нанесено личное оскорбление.

   — Вы, кажется, не совсем понимаете, — ледяным голосом ответил он, — что вы мне предложили. Вы предложили мне превратить военный шлюп под императорским флагом в обычное купеческое судно. Да как же я могу согласиться на это! Никто мне таких полномочий не давал. Разве могу я унизить императорский флаг и себя лично подобной сделкой!

Слова эти больно уязвили Баранова. Не однажды приходилось ему и раньше выслушивать высокомерные поучения со стороны флотских офицеров, задевавшие его купеческое достоинство. Но от Головнина он этого не ожидал. Вот тебе, матушка, и Юрьев день! Помогал-помогал в торговых операциях да и брякнул, что это, мол, дела, недостойные людей благородного звания. Что ж, с Богом, капитан, плыви, сами управимся.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Утешением для Баранова после ухода «Дианы» оставалось и спустя месяц глубоко взволновавшее его событие, случившееся незадолго до её появления в Ново-Архангельской гавани.

В воды залива тогда вошёл американский бриг «Лидия», и поскольку судно оказалось здесь впервые, Баранов ожидал, что капитан явится к нему на приём, чтобы доложить, с какими целями пожаловал.

В окно кабинета он видел, как от корабля отвалила шлюпка и пошла к берегу.

Вскоре его секретарь Григорий Терентьев известил, что встречи с правителем ждёт посетитель.

   — Какой посетитель? — придирчиво спросил Баранов, давая понять, что так не докладывают.

Но, строго взглянув на Терентьева, догадался: что-то здесь не так. Смуглое лицо креола сияло, словно он приготовил для своего хозяина приятный сюрприз.

А потом, не дожидаясь приглашения, в комнату зашёл дюжий рыжеволосый человек с прищуренным взглядом ясно-голубых глаз, и Баранов оторопело уставился на него, как на выходца с того света. Преодолев замешательство, радостно вскричал:

   — Тимофей? Тараканов! Живой!